Именно в 1928–1929 годах Гитлер и мог позволить себе извлечь на свет Божий значительные деньги абсолютно неизвестного происхождения и, почти не таясь (но оформление дома произошло все-таки на Ангелу — главным образом для того, чтобы не дразнить германские налоговые службы!), потратить их на разумные с обывательской точки зрения приобретения, уже не вызвавшие ни тогда, ни позже никакого нездорового интереса. «В течение 1929 года из его бумаг внезапно исчезли упоминания о процентах по долгам и долговым обязательствам, — а долги были немалые»![721]
Вот когда вступили в дело основные сокровища Иоганна Непомука, до этого (но после Первой Мировой войны) растрачиваемые лишь незначительными долями и в крайних случаях — включая покупку автомобиля в 1923 году! Сделано это было теперь буквально по заветам Алоиза Шикльгрубера-Гитлера: деньги были вложены в долговременные семейные нужды и благополучие!
И никакого другого объяснения этих трат 1928–1929 годов никто, насколько нам известно, не представил!
Ханфштангль пытался их связать с «поступлением денег из Рура», когда Гитлер «перестал строить из себя лидера рабочей партии», но происходило это последнее, однако, уже незадолго «до конца 1929 года».[722]
На этом, можно считать, в 1928–1929 годах успешно завершился более чем двадцатилетний биографический цикл Адольфа Гитлера: он вполне достиг предела своих мечтаний 1905–1908 годов, обрел независимое, вполне весомое и легальное материальное положение, приобрел известность и определенное уважение, позволявшие ему общаться на равных с интересными и незаурядными современниками.
Казалось бы, ну что еще было нужно?
Но в свою очередь эти демонстративные изменения экономического статуса Гитлера послужили теперь значительной рекламой его личного положения и престижа; это был уже не какой-то аптекарь Штрассер или кто-либо еще того же калибра!
Солидность и надежность Гитлера уже отдавали заметной устойчивостью во вновь разразившейся анархии политических и экономических банкротств и сулили гарантию определенным экономическим и политическим вложениям в возглавляемое им предприятие.
И соответствующая закулисная возня вокруг Гитлера закружилась, несомненно, уже в том же 1929 году.
3.5. Гитлер рассчитывается с матерью.
В 1906 году у Гитлера не было еще никаких политических проблем, а также, повторяем, и никаких забот о своей художественной карьере! Но весной 1906 года у Гитлера, естественно, обострилась старая серьезнейшая проблема: невозможность публичной демонстрации своего богатства.
Понятно, что внезапно разбогатевший семнадцатилетний юнец вызывал определенные подозрения, которые не остались бы без серьезных доказательств: тела отравленных мышьяком обеспечивали вполне ожидаемые результаты экспертизы — стоило лишь возбудить соответствующие наветы.
Тщательность, с которой Гитлер скрывал сам факт своего богатства (вплоть до 1929 года, как мы показали) является дополнительным аргументом в обоснование наших предположений о том, как именно он расправлялся со своими жертвами. Об этом же свидетельствует и истерика, о которой упоминал Фест — это мы уже цитировали: «Когда в 1942 году ему доложили, что в деревне Шпиталь обнаружена имеющая отношение к его семье могильная плита, с ним случился один из его припадков безудержного гнева».
Единственной возможностью избежать подобных подозрений для Гитлера оставалась одна: придумать законный способ приобретения своего богатства — и это Гитлеру удалось лишь в середине двадцатых годов.
Совершенно не удивительно, почему он ухватился за идею написать книгу, высказанную его соратниками в 1924 году, когда они вместе сидели в комфортабельной тюрьме в Ландсберге, где тюремщики стремились создать заключенным максимум уюта и куда их поклонники с воли присылали им массу выпивки и угощений.
Отто Штрассер рассказывал об этом так — со слов своего брата, Грегора: «Обитатели первого этажа тюрьмы были бы совершенно счастливы, если бы не надоедливая привычка «человека со второго этажа» беспрерывно выступать с речами. «Человек со второго этажа» — это, конечно, Адольф Гитлер.
Однажды заговорщики, проживающие внизу, провели «военный совет», обсуждая способы и методы защиты от красноречия Адольфа. Грегору Штрассеру пришла в голову замечательная идея — убедить Гитлера написать книгу.
Гитлеру стали мягко и тактично намекать, что он просто обязан написать мемуары. И довольно скоро Адольф клюнул на эту приманку. С этого момента Штрассер и другие «джентльмены с первого этажа» могли спокойно пить и играть в карты. Гитлер предпочитал заниматься своими мемуарами и непрестанно ходил взад-вперед по комнате, обдумывая их»[723] — упомянутым джентльменам и в головы не пришло, насколько Гитлера могла вдохновить идея написать книгу, способную произвести фурор и создать хотя бы видимость получения значительных гонораров!
Пока что, в 1906 году, Гитлеру приходилось хвататься за более примитивные возможные оправдания приобретения богатства.
Собакой он, повторяем, в то время так и не обзавелся, а вместо этого держал при себе тогда (с конца 1904 по осень 1908 года) своего единственного приятеля — сына линцского декоратора Августа Кубицека, «с которым Гитлера связывали мечты о музыкальной карьере».[724]
Фест, подчеркивающий романтическую мечтательность и непрактичность Гитлера, любит цитировать Кубицека. Совершенно подавленный своим другом и безропотно глядящий ему в рот Кубицек вполне устраивал Гитлера — оставалось лишь заботиться о том, чтобы не увлекаться чересчур подробной откровенностью.
Итак, Фест пересказывает: «На день рождения Гитлер «дарит» ему [Кубицеку] дом в стиле итальянского Ренессанса из мира своих мечтаний: «Он не видел разницы, говоря о чем-то готовом или о том, что еще только планировал». Куплен лотерейный билет — и вот он уже на какое-то время переселяется в ирреальный мир и проживает там на третьем этаже барского дома (Линц-Уфар, Кирхенгассе, 2) с видом на другой берег Дуная. До тиража остаются еще недели, а он уже подбирает обстановку, ищет мебель и обивку, рисует образцы и разворачивает перед другом планы своей жизни в гордом одиночестве и щедрой любви к искусству, такой жизни, которая должна будет опекаться «немолодой, уже немного поседевшей, но необыкновенно благородной дамой», и он уже видит, как она «на празднично освещенной лестнице» встречает гостей, «принадлежащих к одухотворенному, избранному кругу друзей». А потом наступит день тиража и развеет чуть или[725] уже не осуществившуюся мечту, и Гитлер в припадке дикой ярости будет осыпать проклятиями не только собственное невезение, но и — что весьма характерно — еще в большей степени легковерие людей, систему государственных лотерей и, наконец, само обманувшее его государство.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});