class="p1">— Распишись, Зайчиков, в получении, — сказал бас.
— То есть как это? — спросил Зайчиков, а председатель неизвестно зачем сыграл на колокольчике нечто похожее на третий звонок к поезду, еще более этим оттенив выступление Удэера.
— Может быть, вы объясните ваши слова? — бледно-голубым голосом осведомился председатель.
— С наслаждением, — отозвался Удэер, — что у меня, в ведении небесная канцелярия, что ли? Я, что ль, мороз послал на участок? Ну значит, и вопросы глупые, не к чему задавать.
— Чисто возражено, — заметил бас. — Зайчиков, ты жив?
— Слово предоставляется следующему оратору — Пеленкину, — выкрикнул председатель, растерянно улыбаясь.
— На каком основании рукавицы не выдали? И что мы, голыми руками этот балласт будем сгружать? Все. Пущай он мне ответит.
— Каверзный вопрос, — прозвучал бас.
— Вам слово для ответа предоставляется, — заметил председатель.
— Много я видал ослов за сорок лет моей жизни, — начал Удэер...
— Вечер воспоминаний, — заметил бас.
— ...но такого, как предыдущий оратор, сколько мне припоминается, я еще не встречал. В самом деле, что я, Москвошвея, что ли? Или я перчаточный магазин на Петровке? Или, может, у меня фабрика есть, по мнению Пеленкина? Или, может быть, я рожу эти рукавицы? Нет! Я их родить не могу!
— Мудреная штука, — заметил бас.
— Стало быть, что ж он ко мне пристал? Мое дело — написать, я написал. Ну и больше ничего.
— И Пеленкина угробил захватом головы, — отметил бас.
— Слово предоставляется следующему оратору.
— Вот чего непонятно, — заговорил следующий оратор, — я насчет 115 процентов... Сколько нас учит арифметика, а равно и другие науки, каждый предмет может иметь только сто процентов, а вот как мы переработались на 15 процентов, пущай объяснит.
— Ей-богу, интереснее, чем на борьбе в цирке, — заметил женский голос.
— Передний пояс, — пояснил бас.
Все взоры устремились на Удэера.
— Я с удовольствием объяснил бы это жаждущему оратору, — внушительно заговорил Удэер, — если б он не производил впечатление явно дефективного человека. Что ж я буду дефективному объяснять? Судя по тому, как он тупо смотрит на меня, объяснений он моих не поймет!
— Его надо в дефективную колонию отдать, — отозвался бас, который любил натравливать одного борца на другого.
— Именно, товарищ! — подтвердил Удэер. — В самом деле, если работу выполнить всю целиком, так и будет работа на сто процентов. Так? А если мы еще сверх этого что-нибудь сделаем, ведь это лишние еще проценты пойдут? Ведь верно?
— Абсольман! — подтвердил бас.
— Ну вот мы, значит, сверх ста процентов, которые нам полагалось, еще наработали! Удовлетворяет это вас, глубокоуважаемый сэр? — осведомился Удэер у дефективного оратора.
— Да что вы дефективного спрашиваете? — ответил бас. — Ты с ним и не разговаривай, ты меня спроси. Меня удовлетворяет!
— Следующий оратор Фиусов, — пригласил председатель.
— Нет, я не хочу, — отозвался Фиусов.
— Почему? — спросил председатель.
— Так, чего-то не хочется, — отозвался Фиусов, — снимаю.
— Сдрейфил, парень?! — спросил вездесущий бас.
— Сдрейфил!! — подтвердил зал.
— Ну тогда Каблуков!
— Снимаю!
— Пелагеев!
— Не надо. Не хочу.
— И я не хочу! И я! И я! И я! И я! И я! И я!
— Список ораторов исчерпан, — уныло сказал растерявшийся председатель, недовольный ослаблением оживления работы. — Никто, стало быть, возражать не желает?
— Никто!! — ответил зал.
— Браво, бис, — грохнул бас на галерее, — поздравляю тебя, Удэер. Всех положил на обе лопатки. Ты чемпион мира!
— Сеанс французской борьбы окончен, — заметил председатель, — то бишь... заседание закрывается!
И заседание с шумом закрылось.
Тайна несгораемого шкафа. Маленький уголовный роман
1. Трое и Хохолков
Дверь открылась с особенно неприятным визгом, и вошли трое. Первый был весь в кожаных штанах и с портфелем, второй — в пенсне и с портфелем, третий — с повышенной температурой и тоже с портфелем.
— Ревизионная комиссия, — отрекомендовались трое и добавили: — Позвольте нам члена месткома товарища Хохолкова.
Красивый блондин Хохолков привстал со стула, пожелтел и сказал:
— Я — Хохолков, а что?
— Желательно посмотреть профсоюзные суммы, — ответила комиссия, радостно улыбнувшись.
— Ах, суммы? — сказал Хохолков и подавился слюной. — Сейчас, сейчас.
Тут Хохолков полез в карман, достал ключ и сунул его в замочную скважину несгораемого шкафа. Ключ ничего не открыл.
— Это не тот ключ, — сказал Хохолков, — до чего я стал рассеянным под влиянием перегрузки работой, дорогие товарищи! Ведь это ключ от моей комнаты!
Хохолков сунул второй ключ, но и от того пользы было не больше, чем от первого.
— Я прямо кретин и неврастеник, — заметил Хохолков, — сую, черт знает что сую! Ведь это ключ от сундука от моего.
Болезненно усмехаясь, Хохолков сунул третий ключ.
— Мигрень у меня... Это от ворот ключ, — бормотал Хохолков.
После этого он вынул малюсенький золотой ключик, но даже и всовывать не стал его, а просто сухо плюнул:
— От часов ключик...
— В штанах посмотри, — посоветовала ревизионная комиссия, беспокойно переминаясь на месте, как тройка, рвущаяся вскачь.
— Да не в штанах он. Помню даже, где я его посеял. Утром сегодня, чай когда наливал, наклонился, он и выпал. Сейчас!
Тут Хохолков проворно надел кепку и вышел, повторяя:
— Посидите, товарищи, я сию минуту...
2. Записка от трупа
Товарищи посидели возле шкафа 23 часа.
— Вот черт! Засунул же куда-то! — говорила недоуменно ревизионная комиссия, — ну уж, долго ждали, подождем еще, сейчас придет.
Но он не пришел. Вместо него пришла записка такого содержания:
«Дорогие товарищи! В припадке меланхолии решил покончить жизнь самоубийством. Не ждите меня, мы больше не увидимся, так как загробной жизни не существует, а тело, т. е. то, что некогда было членом месткома Хохолковым, вы найдете на дне местной реки, как сказал поэт:
Безобразен труп ужасный[216],
Посинел и весь распух,
Горемыка ли несчастный
Испустил свой грешный дух...
Вас уважающий труп Хохолкова».
3. Умный слесарь
— Попробуй, — сказали слесарю.
Слесарь наложил почерневшие пальцы на лакированную поверхность, горько усмехнулся и заметил:
— Разве мыслимо? У нас