Читать интересную книгу Петр Великий (Том 2) - А. Сахаров (редактор)

– Боюсь…

– Ростом с жеребёнка, а боишься! Вылазь, авось не съем.

– Ваше величество, дозволь отлежаться. Приглянусь к тебе малость, тогда, ей-Богу, вылезу.

– Ладно, уважу! – рассмеялся государь. – А мы покудова, Петрович, чарочкой перекинемся.

Беседа быстро наладилась. Под конец Турка до того освоился, что больше сам говорил, чем слушал.

– Да, преславный, забивает нас крестьянское рукомесло. Им что? Они у себя в избе робят. У них какие расходы?

– Ну всё же, не с неба им валится.

– А не с неба, тогда пущай они все пошлины наравне с нами несут. А то что ж так, вроде утайкою торговать. Нам от того чистый убыток. Так цены сбавили, хучь плачь.

Турка не зря отвалил Петру тысячу на «христолюбивое воинство».

– А вы бы фабрик понастроили больше, – посмеивался государь.

– Строим. Почитай, всюду, где силён мелкий промысел, строим.

– И каково?

– Худо. У нас и работные, и всякая пошлина. Мы, преславный, по ихней цене никак товар спущать не можем.

– Зато и товарец похуже у вас.

Турка так и вцепился в последние слова:

– Истину говоришь, хуже. Ей-Богу, хуже! Потому нету мастеров настоящих. Бегают работные с фабрики на фабрику, когда токмо вздумают. Его обучишь, ан глядь, уж и нету его, убёг к другим компанейщикам…

– Ты про что разговор повёл? – оборвал его разглагольствования Пётр.

– Про то, чтобы…

– Крестьянишек к фабрикам прикрепить?

– Истина глаголет твоими устами, ваше царское величество.

Пётр записал что-то в постоянно находившуюся при нём замусоленную тетрадку и положил руку на колено хозяина:

– Добро! Я купчинам, сам знаешь, друг. Чего-нибудь сотворим. Только не торопитесь.

Сунув ногу под лавку, царь выгреб оттуда Ваську.

– Так, сказываешь, ученик?

– Ученик.

– А чего страшишься меня?

– Тебя как не страшиться? Ты – царь.

– А чей же сам будешь?

Турка поспешил рассказать всё, что знал об ученике.

– Во-он что, – деловито протянул Пётр. – Да из него и впрямь будет толк.

И, подумав, приказал Ваське идти за ним.

Вдоволь нашагавшись по городу, царь зашёл к Шафирову.

– Вот тебе чадушко для обучения, – представил он Ваську,

– Чему обучать, государь?

– Манирам галантным! Дурак. Не ты ли с Апраксиным и Евреиновым задумал фабрики строить?

– С твоего соизволения, государь

– Ну, так и бери его. Через него, как в зеркале, всё будешь видеть, что на фабрике деется. Клад, а не паренёк.

В тот же день Васька был зачислен челядинцем к Петру Павловичу.

В Преображенском государя дожидался только что приехавший из Константинополя подьячий Дешин. Едва взглянув на гостя, Пётр понял, что его ждут недобрые вести.

– Каково Толстой поживает?

– Денно и нощно трудится, – поклонился подьячий. – Токмо как ни заботится о деле своём, а турки всё своё гнут. По всему видать, надумали они рушить мир с нами.

– Ру-шить?

Заглохшее было недоверие к бывшему споручнику царевны Софьи, Петру Андреевичу Толстому, вновь пробудилось.

– А Пётр Андреевич всеми помыслами служит тебе, ваше царское величество, – перекрестился Дешин. – Тому Бог свидетель.

– К примеру?

– К примеру, – смело и как бы с гордостью тряхнул головой Дешин, – к прикладу, возьмём хоть Ахмета Третьего. Быть бы нашим кораблям заперту в Азовском море, коли б не Толстой.

Сидевшая у окна, ещё слабая после болезни, Екатерина фыркнула.

– Что же, море-то сундук, что в нём запереть что-нибудь можно?

– Можно, матушка, можно.

– Ведомо тебе, государь, – продолжал подьячий, – получше моего, что турки завсегда почитали Чёрное море словно бы внутренним своим домом.

– Ну?

– И задумал султан к дому своему, к Чёрному, значит, морю, как бы сенцы пристроить из моря Азовского.

Поощряемый нарастающим любопытством царя, Дешин принялся восхвалять ум и находчивость Толстого. По его словам выходило, что Пётр Андреевич «обворожил» всех ближних Ахмета, а те, в свою очередь, подзадорили духовенство добиваться у султана отмены «неугодного Аллаху» решения – засыпать Керченский пролив и тем запереть Азовское море.

Пётр подозрительно прищурился:

– И духовенство вступилось за неверного гяура?

– Деньги, ваше царское величество, за кого хошь заставят вступиться. А к тому же посол при всех вельможах обетование дал, что примет закон Магомета, ежели Ахмет залива не тронет.

Государь молча вышел из терема и вернулся с золотым, в бриллиантах, медальоном.

– Тут моё изображение – пантрет по-иноземному. Отдай Петру Андреевичу. И скажи ему: за Богом молитва, а за царём служба не пропадают.

Подали обед. Пётр и Екатерина наперебой ухаживали за Дешиным. Подьячий много пил, добросовестно ел, но разума за хмелем не терял и лишнего не болтал. Это не понравилось государю. «Лукав, – морщился он. – Всё у него во рту, как у купчин за прилавком. Что прикажешь, то и вытолкнет языком. И всё больше отменное. Дурного будто и нет ничего».

Сидевший рядом с Екатериной Шафиров зорко следил за каждым движением царя.

– Так-то так, – вставил наконец и он своё слово. – Спору нет, умён Толстой. Только… Только ведомо нам, что червонцы, кои ему дадены для мзды вельможам турецким, по сей день в его мошне лежат.

Дешин не растерялся. Спокойно допив кубок, он вынул из кармана бумагу, перо и чернила – принялся за исчисления.

– Вот вам мшел, Пётр Павлович, – сказал он и, сняв окуляры, бережно протёр их кончиком скатерти. – Весь тут в цифири мшел-то. А к нему, будь ласков, погляди, сколь ещё Пётр Андреевич собственного злата прикинул.

Перекрестившись и тяжело вздохнув, Дешин низко опустил большую, в пепельных завитках, голову.

– А что Тимофей подьячий отписывал, – продолжал он после недолгого молчания, – то всё облыжно. Злой был человек упокойничек. Язык турский познал и намерился было, конечно, басурманом стать. А как посол увидел, что Тимофей норовит от веры нашей и от тебя, государь, отложиться бесчестно, так немедля про сие духовнику своему обсказал.

– От кого ж узнал Толстой про окаянство Тимофея? – лукаво ухмыляясь, спросил Шафиров.

– Всё через деньги… От них узнал, да… И, помолясь Богу, духовник позвал к себе тайно подьячего. «Правду ли про тебя говорят?» На что тот ответствовал ничтоже сумняшеся: «А хоть бы и так?» Пётр Андреевич, в суседней горнице сидевший и всё сие слышавший, открыл дверь и вельми гневный, с кинжалом пошёл на иуду. Но духовник для тихости крестом и Евангелием остановил посла. И почал увещевать Тимофея. До той поры увещевал, покуда дал Тимофей согласие приобщиться Святых Тайн…

– И приобщился? – спросила Екатерина.

– Приобщился и в тот же час, понеже заместо вина в чаше зелье было, помре.

– Ай, и ловко! – воскликнул Пётр, наливая два кубка. – Выпьем, Дешин, за упокой Тимофея!

Что-то ледяное и жестокое почудилось подьячему в словах государя. Но делать было нечего. Царь держал кубок у самого его рта. Запрокинув голову, Дешин опорожнил кубок до самого дна.

– Доброе ли вино? – расхохотался Пётр.

Подьячий хотел ответить, но точно когти чьи-то вонзились в его сердце и потянули вверх к самому горлу. Его забил кашель. Бурно качаясь, уплыл куда-то ставший вдруг тесным, как гроб, и почерневший терем.

– Душ… возд…

К лицу подьячего склонился Пётр:

– Сгинь, вор, как по вашим проискам разбойным мой верный Тимофей сгинул!

На мгновение рассудок подьячего просветлел.

– Перед Богом клян… верой и правд… служил…

Царь сам перенёс Дешина на кровать.

– Будешь жив… То не смерть, а испытание тебе. Жив будешь, секретарь. Ныне и подьячих-то нет! Секретари ныне у нас. Жалую тебя секретарём, понеже верю и тебе и Толстому.

Вечером государь передал Дешину для Толстого дарственную на имение под Тулой.

Глава 7

ВЫЛАЗЬ, ПРИЕХАЛИ

Подлечившись, Купель ушёл из Москвы. В ближних лесах он узнал от товарищей, что Памфильев с ватагой орудует где-то невдалеке от Казани.

Путь был опасный. Силы то и дело покидали станичника. Перед самой Казанью он свалился при дороге и уже больше не мог подняться. Ночь была тёмная, где-то далеко поблёскивали молнии. В стороне послышался чей-то свист. Купель припал ухом к траве: «Так и есть! Наши!» – и, с трудом приподнявшись, слабым, срывающимся голосом что-то выкрикнул.

Над самым лицом его вспыхнул вдруг огонёк.

– Кто?

– А ты кака така птица, что могишь меня спрашивать?

– Бачите! – расхохотался стоявший над Купелем верзила. – Бачите, с каким гонором чоловик! Неначе сам губернатор… Яценко я, вот кто.

– А-а, слышал… Выходит, домой меня занесло. И я не кто-нибудь, а Купель.

– Брешешь! – отскочил Яценко. – Купель давно в царстве небесном.

– Дай токмо малость поотдышаться, я тебе покажу царство небесное! Веди к атаману!

Один из дозорных станичников взвалил больного на плечи и понёс.