— А зачем, дитя? Все, что нужно, я имела и на Козьем острове.
— Но он такой маленький. Мы живем в Портленде. Там ходят автобусы!
— Насмотрелась я на ваши города по телевизору. Лучше уж здесь поживу.
Хол даром что младше, зато дотошнее. Он бы не спрашивал об одном и том же, как его сестра, зато его вопросы били бы прямо в цель. «А тебе никогда не хотелось на материк, бабушка? Никогда?»
И она наклонилась бы к нему, взяла за руки и рассказала бы о том, как ее отец и мать приехали на остров вскоре после свадьбы, как дед Быка Саймса взял отца Стеллы на свое судно. Она рассказала бы, что ее мать беременела четыре раза, но один раз случился выкидыш, а еще один ребенок умер через неделю после рождения. Она уехала бы с острова, если б они могли спасти ребенка в больнице на материке, но, разумеется, он умер до того, как они успели подумать об этом. Она рассказала бы им, как Билл принял у нее роды Джейн, их бабушки, но не упомянула бы о другом. О том, что потом он ушел в ванную, где его сначала вырвало, а потом он рыдал, как истеричка. Джейн, разумеется, покинула остров в четырнадцать лет: поехала учиться в среднюю школу. Девушки больше не выходят замуж в четырнадцать лет, но Стелла, увидев, как Джейн поднимается в лодку с Бредли Максвеллом, который перевозил детей на материк и обратно, сердцем поняла, что Джейн уходит навсегда, хотя какое-то время она и возвращалась на остров. Она рассказала бы им о том, как Олден появился десять лет спустя, когда они уже перестали и надеяться, да так и остался с ними, вечным холостяком. Стеллу это даже радовало, потому что умом Олден не отличался, а многие женщины хотели бы заполучить в мужья тугодума, но с добрым сердцем (она не стала бы говорить детям, что такие союзы не выдерживают проверки временем).
Она могла бы сказать: «Луис и Маргарет Годлин родили Стеллу Годлин, которая стала Стеллой Фландерс. Билл и Стелла Фландерс родили Джейн и Олдена Фландерс, и Джейн Фландерс стала Джейн Уэйкфилд. Ричард и Джейн Уэйкфилд родили Лоис Уэйкфилд, которая стала Лоис Перролт. Дэвид и Лоис Перролт родили Лону и Хола. Это ваши фамилии, дети. Вы — Годлин-Фландерс-Уэйкфилд-Перролт. Ваша кровь — в камнях этого острова, и я остаюсь здесь, потому что материк слишком далеко. Да, я люблю. Я люблю, во всяком случае, пыталась любить, но воспоминания слишком живы и глубоки, и я не могу пересечь Протоку. Годлин-Фландерс-Уэйкфилд-Перролт…»
* * *
Исходя из сообщения Национальной метеослужбы этот февраль выдался самым суровым за все время наблюдений за погодой, и к середине месяца Протоку сковал крепкий лед. Снегоходы сновали взад-вперед, иной раз переворачивались, когда старались взобраться на слишком крутой ледовый торос. Дети пытались кататься на коньках, но слишком бугристый лед лишал это занятие всякого удовольствия, так что им пришлось возвращаться на Годлиновский пруд. Произошло это, однако, лишь после того, как Джастин Маккракен угодил коньком в трещину и упал, сломав ногу. Его увезли в больницу на материке, где доктор, который ездил на «корветте», сказал ему: «Сынок, ногу тебе подлечим, будет как новая».
Фредди Динсмор скоропостижно скончался через три дня после того, как Джастин Маккракен сломал ногу. В конце января Фредди заболел гриппом, но врача вызывать не стал, говоря всем: «Обычная простуда, нечего было выходить за почтой без шарфа». Он лег в кровать и умер, прежде чем его успели перевезти на материк и подключить к тем машинам, которые всегда стояли наготове в ожидании таких, как Фредди. Его сын Джордж, отъявленный пьяница, несмотря на почтенный возраст (шестьдесят восемь лет), нашел Фредди в постели, с «Бангор Дейли» в одной руке и разряженным «ремингтоном», лежащим рядом с другой. Вероятно, перед тем как умереть, Фредди думал о том, чтобы почистить ружье. Джордж Динсмор ушел в трехнедельный запой, поговаривали, что запой финансировал тот, кто знал, что Джордж получит страховку отца. А Хэтти Стоддард говорила всем, кто хотел ее слушать, что старый Джордж Динсмор — позор рода человеческого и ничуть не лучше шлюхи, отдающейся за деньги.
Эпидемия гриппа бушевала вовсю. В том феврале каникулы длились две недели, а не одну: многие ученики болели. «Отсутствие снега способствует распространению инфекции», — говорила Сара Хейвлок.
К концу месяца, когда люди с надеждой ждали марта, заболел гриппом и Олден Фландерс. С неделю он ходил больной, а улегся в постель, лишь когда температура поднялась до ста одного градуса.[16] Как и Фредди, вызвать врача он отказался, отчего Стелла очень волновалась. Но Олден был помоложе Фредди: в мае готовился разменять всего-то седьмой десяток.
Наконец посыпал снег. На День святого Валентина выпало шесть дюймов, еще шесть двадцатого, а уж двадцать девятого навалило целый фут. Снег белой полосой лежал между берегом и материком, там, где в это время обычно серела вода. Несколько человек сходили на материк и вернулись обратно. Обошлись без снегоступов: снег смерзся в блестящую твердую корку. Должно быть, выпили на материке виски, думала Стелла, но только не в таверне «Дорритс». Та таверна сгорела дотла в 1958 году.
И все четыре раза она видела Билла. Однажды он сказал ей: «Ты должна прийти на материк, Стелла. Мы потанцуем. Что скажешь?»
Она ничего не могла сказать. Рот затыкал ее кулак.
* * *
— Здесь есть все, что мне нужно, — сказала бы она им. — Радио, теперь и телевизор, а больше от мира, существующего за Протокой, мне ничего не нужно. Каждый год я собираю с огорода урожай. Лобстеры? И что, у нас всегда был чугунок похлебки из лобстеров, который мы прятали в кладовую всякий раз, когда приходил священник, чтобы он не видел, что мы едим суп бедняков.
Я видела погоду хорошую и плохую, случалось, что я задавалась вопросом, каково это — покупать вещи в магазине «Сирс», а не заказывать их по каталогу, или отправиться на фермерскую ярмарку вместо того, чтобы покупать продукты в магазине, или посылать Олдена на материк за чем-то особенным, вроде индейки на Рождество или бекона на Пасху… А однажды мне даже захотелось, только однажды, постоять на улице Конгресса в Портленде, посмотреть на людей в машинах и на тротуарах, одновременно увидеть больше людей, чем жило в те дни на всем острове… Стоило захотеть этого, как захотелось бы чего-то еще. Я не замечаю за собой никаких странностей. Я не чудачка, это даже не возрастное. Моя мать говаривала: «Главное в этом мире — чувствовать разницу между желаниями и возможностями». Я в это верю до сих пор. Я считаю, что лучше рыть вглубь, чем вширь. Эта земля моя, и я ее люблю.
* * *
В середине марта, в один из дней, когда небо побелело и прижалось к земле, Стелла Фландерс уселась на кухне в последний раз, в последний раз зашнуровала сапоги на костлявых голенях, в последний раз повязала шею ярко-красным шерстяным шарфом (рождественский подарок Хэтти, полученный тремя годами раньше). Под платье она поддела теплое белье Олдена. Резинка кальсон оказалась точно под мышками, подол рубашки прикрыл колени.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});