Ивана Грозного из его духовной грамоты. И постановление было соборное. Да и ссылкой это не выглядело, Федор Иванович щедро снарядил младшего брата и мачеху, тепло простился с ними. Но из Москвы их увезли, а в Угличе взяли под надзор.
А против Бельского был спровоцирован местнический спор с Головиным, и вся Боярская дума дружно приняла сторону Головина, несостоявшегося временщика ткнули носом в его «худородность». Он понял, что проигрывает, и решился использовать силу. Ведь ему подчинялись царская охрана, полки московских стрельцов. 9 апреля Бельский приказал им занять Кремль и царский дворец, закрыть ворота. Польский посол Сапега докладывал королю, что Бельский начал запоздалые меры противодействия, сагитировал стрельцов и насел на Федора Ивановича, чтобы тот «сохранил двор и опричнину» [808]. Никакой опричнины давно уже не было. Бельский просто пытался произвести переворот. Захватив под контроль Кремль, предъявил царю требования оставить прежний состав двора и правительственных структур, которые возглавлял он сам. По сути, перехватить власть.
Но Мстиславский, Шуйский, Годунов уже подозревали, что он замышляет неладное. Сразу подняли москвичей и делегатов, съехавшихся на Земский собор. При этом был брошен клич, что Бельский отравил Ивана Грозного и замышляет погубить Федора Ивановича. Выплеснулись как один столичные жители, приезжие дворяне, вооружились кто чем. Новый летописец сообщает: «Присташа к черни рязанцы Ляпоновы и Кикины и иных городов дети боярские», двинулись к Кремлю, кричали: «Выдайте нам Богдана Бельского! Он хочет известь царский корень и боярские роды». Согласно Пискаревскому летописцу, у Бельского были и свои агитаторы, пробовали перенацелить гнев народа, «некто из молодых детей боярских учал скакати из Большого города» (т. е. Кремля) и кричал, что «бояр Годуновы побивают». Но не сработало.
«Народ восколебался весь без числа со всяким оружием», осадил Кремль, «и ворота Фроловские выбивали и секли», повернули на них «пушку большую, которая стояла на Лобном месте», а «дети боярские на конех многие из луков на город стреляли» [808]. Стрельцы оказались бесполезными. Замыслов своего начальника они не знали, по своим огонь не открывали. Бельскому стало ясно — ничего не вышло. Он в ужасе спрятался в личных покоях царя, просил у него прощения. Добрый и мягкий Федор Иванович не желал кровопролития и никаких жестокостей. Но и боярам массовое возмущение было ни к чему, могло вылиться в погромы. Его начали успокаивать.
Для переговоров с народом выслали Мстиславского, Романова, дьяков Алексея и Василия Щелкаловых. На вопрос, чего хотят люди, собравшаяся масса в один голос выкрикнула: «Бельского!» Требовала «“выдать злодея». Обвинение было ужасным, цареубийство! Кара за такое могла быть только одна. Если же преступления не было, о каком наказании могла идти речь? Но, с одной стороны, произносили речи авторитетные переговорщики. А с другой — возглавляли толпы агитаторы тех же Шуйских, Мстиславских, Годунова, стали сглаживать настроения. В результате на переговорах пришли к компромиссу, именно такому, как требовалось боярам. Многотысячная масса, еще недавно разъяренная, удовлетворилась решением, что Бельский будет отправлен в ссылку.
Здесь впору задаться вопросом: знали ли бояре о цареубийстве? Или слух был запущен только для того, чтобы свалить Бельского? У нас нет доказательств, что кто-нибудь в правящей верхушке доподлинно знал о злодеянии. Но подозрения должны были существовать. Ведь народу-то забросили самую вероятную (а в итоге подлинную) версию. Отсюда и последующие слухи, переданные в летописцах, «глаголют нецыи». Симптомы отравлений были известны, попытки отравить царя были и раньше. Но те, кто подозревал, предпочли сделать вид, что не знают. Так показалось удобнее. И без Ивана Грозного показалось удобнее. Не нашлось никого, кто настоял бы на расследовании, доложил свои подозрения Федору Ивановичу. Поэтому и врачей Ивана Васильевича выпустили за границу. Хотя при расследовании они должны были стать главными свидетелями (как минимум).
Ссылка Бельского оказалась даже «почетной» — воеводой в Нижний Новгород. Может быть, и Годунов за него заступился как за родственника, он же был женат на двоюродной сестре Бельского. Для бояр было главным удалить его из правительства. Но арестовали и предводителей московского возмущения — лидеров рязанских дворян Ляпуновых, Кикиных. Сделали козлами отпущения за «мятеж», разослали по дальним гарнизонам. Устроили и чистку всей правящей верхушки. «Худородных» придворных, возвышенных Грозным, возвратили в состояние простых детей боярских. Из Боярской думы вывели почти всех думных дворян — тех, кого Иван Васильевич выдвигал по способностям и заслугам [809]. Но именно они составляли опору «худородного» Бельского. Хотя получилось, что вместе с его сторонниками разогнали и верных слуг царя.
Федор Иванович объявил общую амнистию даже для эмигрантов — за исключением одного, Курбского [810]. Карамзин и другие историки объявили эти шаги крушением политики Ивана Грозного и поворотом России на новый курс. Нет, никакого поворота не было. Амнистию завещал сам Иван Васильевич. И еще в период выборной кампании в Речи Посполитой он оповещал, что готов простить перебежчиков, кроме Курбского. Горсей писал: «Многие князья и знать из известных родов, попавшие в опалу при прежнем царе и находившиеся в тюрьме двадцать лет, получили свободу и свои земли. Все заключенные освобождались и их вина прощалась» [809].
В данном случае англичанину можно верить. В отличие от мифических экскурсий в царскую сокровищницу, он сам видел в Москве прощенную знать. Но это еще одно опровержение выдумок о повальных казнях опозиции. Как видим, «многие» находились в заключении или ссылках. Очевидно, в неплохих условиях, если прожили там 20 лет. Но насчет возвращения земель Горсей ошибся. Писцовые книги показывают, что крупное вотчинное землевладелие было разрушено Иваном Грозным безвозвратно и не восстанавливалось. В центральных уездах России, где раньше преобладали княжеские и боярские вотчины, в конце XVI в. их доля составляла всего 5–6 % [809].
31 мая 1584 г., после шести недель молений об упокоении Грозного, состоялось венчание Федора Ивановича на Царство. Но в этот день разразилась сильнейшая гроза. Не рядовой дождь, а такая буря, что ее особо отметили в летописях. Опасались, что она сорвет торжества. Она стала как бы эхом другой грозы — той, которая приветствовала рождение Ивана Васильевича. Теперь само Небо прощалось с его царствованием. А коронацию гроза вовсе не сорвала. К началу церемонии тучи рассеялись, к Успенскому собору сквозь толпы народа двинулась царская процессия. Митрополит Дионисий совершил Таинство Помазания второго Русского царя.
В честь восшествия на престол Федор Иванович щедро жаловал награды, сразу 11 человек произвел в бояре. И вот тут открылось, насколько возвысился Годунов. Он получил высший придворный чин конюшего, титул «ближнего великого боярина», огромные владения на Двине, Ваге, в Подмосковье, различные казенные сборы, стал наместником Казанского и Астраханского царств [811].