Читать интересную книгу Сказки Долгой Земли - Антон Орлов

Им пришлось повернуть, улицу перекрывали густые заросли шиповника, усыпанного темно-розовыми цветами. В гуще кустарника кто-то стрекотал – тонкий пронзительный звук, вроде звона в ушах.

– А саму Темную Весну вы помните хорошо? – спросил Залман. – Я так совсем ничего не могу вспомнить.

– Обрывками, – Лидия сорвала травинку. – Одни отчетливые, другие не очень. Помню улицы Танхалы и тающий снег. Не знаю, дожила я или нет до того времени, когда он полностью растаял. Помню брата и сестру, но не помню, кем я сама была в той жизни, девушкой или парнем – кажется то так, то так. Помню дом, где мы жили – большой, много комнат, все это довольно запущенное, но уютное. Помню девушку моего брата, как на картинке. Видимо, она пришла к нам сразу после работы, на ней были шаровары и куртка из грубой темной материи, с серебряным кантом – знаете, как одеваются дворцовые уборщицы и судомойки? Ее лицо порозовело от холода, и она так смотрела на брата, словно волновалась, обрадуется он ей или нет. Описывать ее словами бесполезно, но я бы хотела хоть на одну десятую быть такой же красивой, – в голосе Лидии сквозила даже не зависть, а, скорее, грусть по недостижимому. – Такое впечатление, что мы с ней, если встречались, чувствовали себя скованно, потому что знали друг о друге какой-то компромат. Никакого взаимного шантажа, но как будто она знала про меня что-то такое, что мне хотелось от всех скрыть, а я знала о каких-то ее неблаговидных поступках, и это замораживало наше общение. По-моему, брат был в курсе наших тайн. Если бы у меня в этой жизни был такой же брат! – она вздохнула. – Это все хорошие воспоминания, а есть и плохие. И еще мне со страшной силой запомнился один пейзаж… Громадный широкий каньон, по дну течет вода, а на черных скальных стенах, на уступах, растут деревья с белой корой, их голые ветви свисают вниз, как у ивы. Кое-где лежат остатки снега. Такая высота, что голова кружится, и этих белых плакучих деревьев очень много, по всей противоположной стене сверху донизу. Если бы узнать, где находится это место, и побывать там в этой жизни…

Окружающая обстановка словно спорила с рассказом Лидии: ярое полуденное солнце, буйная зелень, стрекот насекомых и птичий щебет, ящеры, просовывающие морды меж витых прутьев перекошенных балконов, заросли чертополоха и крапивы – наглядное доказательство того, что Темная Весна канула в прошлое и никогда не вернется. Издали доносилась музыка – военный марш.

Лидия тоже прислушалась и заметила:

– Властительница уже приехала.

– Наверное, это интересно – столько всего помнить, – подумал вслух Залман. – Почему это называют травмой памяти?

– Потому что с этим невозможно жить по-настоящему. Я не могу быть просто Лидией Никес – я еще и тот человек, которым я была в прошлой жизни. Вернее, я ни то, ни другое. Знаете, кто обычно становится носителем МТ? Люди, которых убили, или самоубийцы, или те, кто погиб из-за несчастного случая, не успев довести до конца что-то важное. Не помню, как я умерла, но такое впечатление, что мне было тогда лет двадцать или немного больше, и у меня осталось в той жизни какое-то незаконченное дело. Врачи сказали, это типично для носителя МТ, и я должна адаптироваться. Я ходила на специальные курсы, пока не надоело – тогда я сделала вид, что адаптировалась, и мне разрешили больше не приходить. У всех, с кем я познакомилась на курсах, одно и то же. Или, например, Сабари – он стал носителем МТ, потому что даже после смерти не мог забыть о своей кастрюле с кредитками. У других не такие дурацкие причины, но каждого что-то держит.

Мимо проскользнул, едва не задев волосы Лидии, трепещущий клок зеленой паутины. Издавая звук, схожий с тихим жужжанием вентилятора, он описал круг возле фасада кофейного в белесых оспинах дома с разбитым треугольным портиком и исчез в оконном проеме четвертого этажа.

– Что это было?

– Не знаю. Что-то здешнее. Мы далеко зашли, давайте повернем обратно?

Лидия кивком выразила согласие и спросила:

– Вы случайно не знаете какую-нибудь организацию, где нужен секретарь-референт, или машинистка, или кто-нибудь еще? Я быстро печатаю, смогу разобрать и стенографию, и трудночитаемый почерк. Я работоспособная, как все Никесы.

– К сожалению, в организациях я не бываю. Сам я не работаю, живу на пособие – с моей-то памятью…

Залман попытался вспомнить, нет ли у него влиятельных знакомых, которые могли бы пристроить девушку на хорошее место? Да нет, откуда бы им взяться… Только соседи, для которых он достает с деревьев кошек.

Лидия по-прежнему вызывала у него двойственное чувство. С одной стороны, крепло подозрение, что она и есть то самое существо из стеклянного здания, с которым ни в коем случае нельзя разговаривать, а с другой, она вызывала у него симпатию, и послушать ее было интересно.

– Надеюсь, вы найдете работу. А может быть, у вас, как у Сабари, тоже была в прошлой жизни кастрюля с кредитками? – Залман попытался пошутить, хоть и опасался, что шутка получится неловкая. – Тогда главное – вспомнить, где она зарыта.

– Лучше. Алмаз величиной с дыню. Вот такой, – Лидия развела руками, показывая. – Вообще-то, это был не алмаз, а, скорее, кристалл кварца, но какой-то особенный, очень ценный. Выглядел он обыкновенно – необработанный камень, дымчатый с темными прожилками, а на ощупь теплый. Не знаю, настоящее это воспоминание или сон, слишком оно неправдоподобное… Я еще никому об этом не рассказывала. Думаю, все-таки сон, но на основе действительности, потому что человек, которому принадлежал этот камень, есть и в других моих воспоминаниях. Как будто мы находимся в большой полукруглой комнате со сводчатым потолком и огромными окнами во всю стену. За окнами скалы с белыми деревьями, похожими на ивы. Этот кусок кварца лежит на столике из черного мрамора. Человек, который стоит рядом, берет мою руку и заставляет дотронуться до камня кончиками пальцев. Я сразу чувству тепло. Я пытаюсь вырвать руку, тогда он сжимает так, что еще немого – и раздавил бы мне кисть. Он выше меня, худощавое лицо, жесткие складки около губ, длинные светлые волосы, холодные голубые глаза. Возраст неопределенный – наверное, подвид С. Он хочет, чтобы я взяла камень обеими руками, так, чтобы концы кристалла упирались мне в ладони. Я отказываюсь, тогда он бьет меня по лицу. Я чувствую злость, но знаю, что сопротивляться бесполезно. Похоже, мне в той жизни часто приходилось терпеть боль. Сейчас, по крайней мере, ничего подобного нет, поэтому семья Никесов и наша жизнь в супермаркете – просто санаторий по сравнению с тем, что со мной было раньше. После побоев он грубо швыряет меня в кресло и начинает уговаривать, то умоляет, то угрожает. Говорит, что я скоро умру, если не послушаюсь его. И похоже, он оказался прав – мне кажется, все это случилось, может, за несколько часов до моей смерти. Если, конечно, случилось на самом деле, если это не сон и не бред. Он говорил, что еще найдет способ выбить из меня упрямство, но дело тут не в упрямстве. Я боялась взять камень. Я знала, что от этого со мной произойдет что-то необратимое, и я перестану быть собой. Вроде как страх перед прыжком в воду у человека, не умеющего плавать.

Залман почти не слушал – мешала резь в животе. На завтрак он съел бутерброд с сыром и бутерброд с ветчиной. Возможно, ветчина была несвежая? В такую жару…

– Потом кто-то зовет его из-за приоткрытой двери, он уходит. Я сижу в кресле, чувствую, как горит лицо после пощечин, и думаю о том, что мой брат был прав, когда говорил, что я вляпалась в дурную историю. Мне хочется умереть. Вокруг сплошные пропасти и обрывы, только и надо, что дойти до ближайшего… Потом я думаю, не взять ли все-таки камень? Но от мысли о том изменении, которое со мной произойдет, если я это сделаю, меня буквально передергивает. И вдруг я понимаю, что вот сейчас могу этот камень спокойно унести, чтобы отдать брату, всем вокруг не до меня – у них какие-то проблемы, чуть ли не военные действия…

Резь в животе усилилась, да еще голова заболела. Не иначе, Залман подцепил какую-то заразу.

– Я надеваю перчатки, потом срываю с окна гардину и заворачиваю в нее камень. Стараюсь не касаться его обеими руками сразу, хотя и знаю, что перчатки обеспечивают изоляцию. Для того чтобы произошла реакция, нужно взять камень голыми руками с двух сторон, за концы кристалла – мне это объяснял тот человек, который меня бил.

У Залмана потемнело в глазах от нового приступа. Лидия, ничего не замечая, не глядя на него, продолжала рассказывать:

– Я действую лихорадочно, но последовательно, словно выполняю заранее продуманный план. Запихиваю сверток в сумку на «молнии», иду по каким-то лестницам и коридорам. Камень тяжелый, но как будто в той жизни у меня и силы, и ловкости было побольше, чем теперь. Прохожу мимо вооруженных людей, они меня знают. Я боюсь, что меня вот-вот остановят, но вроде бы у меня были какие-то особые привилегии, поэтому никто не интересуется, что я тащу в сумке. Снаружи облачное небо, холодный ветер и белые деревья, их ветви сильно раскачиваются. Мне надо пройти пешком несколько километров, спуститься к реке и найти спрятанный глиссер. В той жизни – или в том сне из той жизни – я умела управлять глиссером. Скорее всего, это был сон. Сейчас, когда я рассказала вслух, все это кажется особенно неправдоподобным. Как будто камень был нужен моему брату, чтобы пропустить через него ток в десять тысяч вольт – это называлось «реакция второго типа»…