С трудом вновь обретя себя, он собрал где-то под сердцем волю, решимость, злость, чувство долга, отвагу и отрешенность. Когда придет их час, они ринутся вперед, толкая зажатый в руках колющий инструмент по направлению к глазным яблокам. Стараясь не поднимать взгляда, чтобы не угодить в провал, Васютин направлялся к отделу канцтоваров. А ведь раньше он и представить не мог, каким страшным может быть это скучное слово «канцтовары». Его звучание эхом разлеталось в сознании на множество значений: «канцер», «товарищ», «канцлер», «кантовать», «концовка»…
«В отдел с инструментами идти разумнее, но он куда дальше, чем канцтовары. А значит, риск провалиться больше, — мыслил Кирилл, стараясь гнать от себя эмоции. — Оба глаза надо колоть одним махом. Во-первых, больно будет один раз. Во-вторых, неизвестно, хватит ли духу на левый, когда правый потеряешь. Надо будет подготовить какую-нибудь повязку. — Вспомнив, как он завязывал глаза майкой, когда боролся с паникой и аффектом, он решил, что поступит так же. — К тому же на черном крови не будет видно».
Повернув к канцтоварам, он сам не заметил, как сбавил шаг. Васютин вдруг представил себе аннотацию к товару, который был ему нужен. «Ослепитель ручной, компактный, „Глаза Морфея“. Пожизненная гарантия полной слепоты. Прост и удобен в использовании. Одобрен Минздравом России и Федерацией офтальмологов». «Смешно», — равнодушно заметил он. Канцтовары были уже совсем близко.
За несколько метров до входа в отдел Кирилл остановился. Плотно закрыв глаза руками, он постоял так несколько секунд. «В этой темноте я проведу всю оставшуюся жизнь», — вдруг понял он. Волна первобытного страха обдала его с головы до ног. Рядом с этой вечной темнотой сама экзекуция мгновенно потеряла свое ужасающее значение. Тьма. Лица любимых, день, ночь, зима, лето, море, горы, новый свитер — все во тьме. Тоска навалилась на Кирилла, обездвижив его и грозя перерасти в отчаяние. «Зато слух обострится», — попытался снова пошутить Васютин.
«Тьма эта начнется, как только я выйду отсюда. До этого будут люди и силуэты предметов, если старик не соврал». Он пытался представить себе кромешный мрак, который станет его верным спутником, и не смог. Стала чуть кружиться голова. Сквозь легкий звон в ушах он услышал, как в сознании звучат странные отрывистые фразы. «Проснулся, открыл глаза», «закрой глаза, это сюрприз», «очки», «пойдем в кино», «ты глянь-ка». Он слышал их отчетливо, а они проносились нескончаемой вереницей, словно дразня его. «Водительские права номер», «красный сигнал светофора», «номер дома по улице», «увидишь желтую будку — поворачивай», «отличная фотка», «выставка изобразительного искусства».
«Это то, что не будет иметь для меня смысла и значения, — тут же догадался Васютин. — Глаза еще на месте, а как сильно съежилась жизнь». Он вдруг понял, что никогда не увидит ни одной иконы. И внутри стало пусто.
Заходя в отдел, он мысленно перекрестился, как и велел ему старик. В нерешительности остановившись у входа, оглядел полки. «Так, и что мне нужно?» — мельком подумал Кирилл, стараясь не вдумываться в то, что он ищет и для чего.
— У Женьки родятся дети, я их буду щупать, чтоб понять, на кого они похожи, — пробормотал он, стоя посреди отдела. — Идиот! У Женьки появятся дети!!! И чтоб они появились, ты должен это сделать!
Вдруг Васютин резко обернулся, затем в другую сторону, а когда не понял, зачем он это сделал, испугался. Обхватив голову руками, он заорал во всю глотку:
— Не сметь!! — заорал он, пытаясь вырвать себя из лап очередного приступа животного ужаса.
Васютин не мог представить своей слепоты. А страх перед неизвестностью, как известно, сильнее прочих. Он старался думать об Оле с Женькой, но это не помогало. Тогда он стал медленно, почти по слогам, диктовать себе приказы:
— Иди искать циркуль… такой… с двумя остриями.
Настороженно двигаясь вдоль стеллажей, он всматривался в товары, будто боясь увидеть свою персональную гильотину. Где-то на краю сознания вспыхивали непрошеные мысли: «Зеленый будет просто словом, синий — тоже».
— Да и хер с ним, с зеленым!!! — истошно завопил Васютин, побагровев от натуги.
Спустя пару секунд мысленная вспышка повторилась: «Слепой частный детектив — это даже занятно, — как будто сказал кто-то шепотом. И тут же следом: — Через пять лет ты забудешь, как выглядит небо в облаках».
— Извините, на небо мне наплевать, — негромко ответил Кирилл. Он продолжал медленно двигаться вдоль стеллажей. — Да где ж ты, а? — бормотал он, иногда забористо матерясь.
Он понимал, что балансирует на грани срыва, который сейчас просто недопустим. Теперь подполковник старался жить буквально посекундно, пытаясь максимально сузить картину происходящего с ним. Шаг, взгляд, нет искомого предмета. Шаг, взгляд, нет… Шаг, взгляд… Шаг…
Сделав очередной шаг, он наконец увидел. Обычный циркуль, с гнущимися по концам ножками. Кирилл смотрел на него со страхом и отвращением. Он видел, как острые концы впиваются в его глазные яблоки.
— Да, впиваются. И спасают твою семью! — зло сказал он себе и потянул руку в глубь стеллажа.
Рухнув на колени посреди отдела, Васютин словно взошел на эшафот.
«Ну, так… Повязка». Трясущимися руками он снял куртку и майку. Майку порвал надвое и примерил. Закрыв его еще живые глаза, она на миг окутала их тьмой. Невидимая толпа, собравшаяся у его эшафота, стала стихать в предчувствии скорого начала.
— И к-как? Вот… в-вот так, — заикаясь, шептал он. Раздвинув длинные ноги циркуля, он согнул их в коленцах. Поднес к лицу и выронил из рук.
По толпе пробежал неодобрительный ропот.
Выругавшись, он вновь схватил циркуль и снова примерил. Чуть подправил ту часть, что лишит его правого глаза. Поднес опять. Теперь ровно.
Бережно отложив его на куртку, лежащую на полу, он стал беззвучно молиться. Закончив молитву, Кирилл открыл глаза, жадно всматриваясь вокруг. Он будто старался впитать в себя фотоны света, которые больше не увидит, краски, которых не будет с ним. Обводя взглядом отдел канцтоваров, он шарил по полкам, словно пытался найти там нечто такое, что станет ему последним утешением.
Толпа перед эшафотом нервно загудела, требуя зрелищ.
Но Васютин решил не торопиться, прощаясь со всеми красками мира разом. Еще несколько минут он конвульсивно старался сохранить хоть что-то из мира зрячих.
И потянул руку за циркулем.
Зазвучала барабанная дробь, толпа замерла, и стало так тихо, что когда раскат барабанов смолк, было слышно, как жалобно скрипнул эшафот. В той тишине раздавались гулкие удары сердца и прерывистое дыхание приговоренного к пожизненной слепоте. Вены на его руках и шее вздулись, а на мертвенно-бледном лице, залитом потом, сиял пунцовый румянец.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});