– Привет, сержант. Как дела? – приветствовал меня офицер роты бэтээрщиков.
– Нормально, товарищ старший лейтенант. Посмотреть можно?
– А снизу не видно?
– Только бэтэры, а я дембель высматриваю.
– Приказа еще не было?
– Я не видел. Меня Гераничев за собой как оруженосца таскает.
Влюбился, наверное.
Старлей расхохотался и, утирая слезы, скомандовал в микрофон:
– Смена готовьсь. Пли!
Я стоял и смотрел на улетающие в ночь огоньки. Канонада завораживает совсем не меньше, чем горящий огонь или текущая вода.
Писавший про воду, наверное, никогда не видел боя с перекрещивающейся стрельбой, взрывами и осветительными ракетами. В этом есть своя страшная прелесть. Страшная гармония войны. Не зря ведь женщины так любят военных. Бог войны Марс был статен, красив лицом и телом, и, сталкивая мужчин в боях, оставлял женщинам только героев, то есть сумевших выжить сильнейших особей мужского пола.
Стрельба прекратилась.
– Вроде последние. Можно и домой, – сам себе сказал старлей.
– Товарищ старший лейтенант, а можно мне?
– Чего тебе?
– Пострелять.
– Не настрелялся что ли? Маленький? Ты ведь БМПист, а не бэтерщик?
– Ну и что?
– Тут "сетка" другая и вообще…
– Не пускай его. Нефиг, – в дверях стоял Гераничев.
– Пожалуйста, товарищ старший лейтенант, – не обращая на него внимания, с болью в голосе попросил я. – Два года из всего чего угодно палил, а вот с бэтээра…
– Стегнеев, – крикнул старлей в микрофон. – Дай еще ленту. Бегом!
– и подмигнул мне. – Ну, дуй в крайний бэтээр.
Я выбежал из стеклянной комнаты вышки и буквально скатился по лестнице вниз. Около восьмидесятого БТРа стоял солдат. Его лицо было в гари и копоти, взгляд, уже ничего не выражающий, устало смотрел на меня. Шлемофон с качающимся кабелем связи свисал на груди.
– Держи. Ты из бэтера когда-нибудь стрелял?
– Неа.
– Ладно. Полезли вместе.
Мы забрались в душный корпус бронетранспортера, и Стегнеев сам загнал ленту в пулемет.
– Знаешь, как заряжается КПВТ? – спросил он меня.
– Тросом?
– Точно, – солдат уперся ногой в потолок и резко дернул на себя железный короткий тросик. – Не получилось. Попробуем еще раз.
Второй раз был удачнее. Раздался громкий щелчок, и лента дернулась.
– Сетка чем отличается от БМПэшной?
– Почти ничем. Целишься, как всегда. Перекрестье твое. Только возьми поправку на одну метку влево – ветер сильный.
Я прижал лоб в шлемофоне и прицелился. Мишень осветилась белым огоньком. Я нажал на гашетку, и мишень потухла. Тут же чуть ближе зажегся желтый огонек. Стрельба из бронетранспортера мало чем отличалась от стрельбы из боевой машины пехоты: правая рука – крупное оружие, левая – более мелкое. Я нажал левой рукой, и лампочка погасла.
– Ты по мишеням бей, а не по лампочкам, – раздалось у меня в наушниках. – Тут оператор бесится, говорит, что ты ему все лампы порешишь. Возьми чуток выше.
Я стрелял по мишеням, пока не закончились все патроны.
– Я ленты сам уберу, – сказал мне наводчик, когда я оторвался от прицела. – Будь здоров.
– Спасибо, зема.
– Не за что.
Я вылез из бронетранспортера. На моей улыбающейся роже было написано, что большего аттракциона мне и не надо было. Старлей уже стоял около вышки.
– Ну, ты даешь. Если бы знал – давно бы тебя к себе перевел. У меня никто даже из дембелей так не стреляет.
– Спасибо, товарищ старший лейтенант.
– Я Гераничеву скажу…
– Лучше не надо ему ничего говорить. Мне легче жить будет.
– Ну, как хочешь. Он на пулеметную точку ушел.
– Ага. Спасибо, товарищ старший лейтенант. Я пошел.
– Будь здоров.
Я козырнул старлей, отошел от бэтерщиков и направился к месту стоянки машин. Вместе со мной к грузовику подошел Гераничев, злой, как собака.
– Ну, как они это сделали? Как?
– Что случилось, товарищ старший лейтенант?
– Пулемет как смогли сломать? Это же не штык-нож, и даже не автомат. Это пулемет!!!
– А что сломали-то?
– Затворную раму.
– В месте стыка?
– Если бы. В середине задней части. Как ее можно сломать, там же сплав, который… Придурки.
– Кто? Старшие офицеры советской армии придурки? Ну, товарищ лейтенант…
– Да иди ты, знаешь куда? Кто отвечать будет? Я?
– Никто. Напишите рапорт, что во время учебных стрельб слушателями курсов была сломана затворная рана пулемета Калашникова.
Подпишите у комполка и сдадите на склад. Получим новую.
– Ты только кэпа сюда не впутывай, ладно?
– Ну, как знаете. Мое дело предложить. Можете сами купить, если знаете, где. Я вчера в "стекляшке" был, там точно кончились.
– Сядь в машину. Вот уроды, блин. Вот уроды. Это ж надо – пулемет сломать. Вот уроды, – все никак не мог успокоиться Гераничев.
– Рота, подъем! – ворвался в мой сон крик дежурного по роте. -
Рота, подъем. Встаем, умываемся и наводим порядок в расположении.
Я открыл глаза и увидел разобранные, пустующие койки солдат взвода. Самих солдат в расположении не было.
– Дневальный, а где первый взвод?
– На выезде. Они в пять утра уехали. А ты не знал? Их ротный забрал на показательные стрельбы.
– Я спал как убитый. Никого не осталось?
– Я тут, – с верхней полки последнего ряда появилась голова
Прохорова.
Все койки стояли в два яруса, и только койки замкомвзводов, стоящие крайними к выходу были одинарные.
– Слазь. Сейчас Гера прибежит.
Взводный не заставил себя долго ждать, и с порога отчитал меня и за стрельбу из бронетранспортеров, и за бардак в расположении, и за то, что я "не подшит". Никакие мои объяснения, что в два часа ночи, уже нет сил подшиваться, что стрелять мне разрешили и что взвод уехал в пять утра – его не устраивали.
– Немедленно навести порядок, и выровнять коечки.
– Чтобы выровнять коечки, товарищ лейтенант, нужны минимум трое, как при хорошей пьянке. В смысле, двое держат нитку, а третий выравнивает кровати.
– Тогда мы с тобой будем держать нитку, а Прохоров будет выравнивать кровати и матрацы.
С нас можно было писать картину "Дружное армейское братство".
Офицер, сержант и рядовой вместе наводили порядок в расположении взвода, выравнивали заправленные в синие армейские одеяла матрацы и койки по нитке. Эта полная идиллия была прервана появлением комбата, который тут же направил Гераничева с особо важным поручением.
Гераничев убежал, а мы с Прохоровым, наведя порядок, завалились на составленных в ряд табуретках. Солдату срочной службы запрещено лежать на кровати днем, если только он не болен или не является отдыхающим дежурным, поэтому за время службы любой солдат умеет спать, где только его приложат, приставят или прислонят или, выражаясь армейским сленгом, "замкнет на массу". Солдаты спали на полу, в сушилках, разложив шинели или бушлаты, на столах в ленинской комнате, составив три табуретки в ряд или даже стоя в строю. Я уже не говорю про сон в положении сидя на политзанятиях. Отдельные индивидуумы умудрялись спать, продолжая водить ручкой в тетради, выводя там непонятные каракули.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});