реки, поглядела на бегущую воду, и направилась на Дворцовую площадь. Народу в Эрмитаже было немного. Она неспешно поднялась по широкой лестнице, полюбовалась знакомыми картинами и прошла в зал, где в центре на высоком постаменте сидел ее мраморный любимец.
Зал был почти пуст, лишь возле большого гобелена стояла пожилая пара. Настя подошла к Амуру, вгляделась в его личико. Оно показалось ей непривычно серьезным, − без обычной лукавой улыбки. Даже этот малыш понимает, как плохо, подумала она, наверно, он мне сочувствует. Вот − даже улыбаться перестал.
− Амурчик! − мысленно обратилась она к скульптуре, − ты все знаешь, ты хоть и маленький, но Бог. Тебе сверху далеко видно, когда летаешь. Скажи, видел ли где-нибудь Вадима?
Амур задумчиво молчал. Улыбки на его лице по-прежнему не было.
− Амурчик! − взмолилась девушка, прижав ладошки к груди, − ты все можешь! Сделай так, чтобы мы встретились хоть когда-нибудь. Пожалуйста! Нет мне без него счастья, а так хочется! Подай мне знак: жив ли Вадим, свидимся ли?
И вдруг ей почудилось, что Амур улыбнулся. Она впилась взглядом в его личико, − да, улыбка вновь появилась. А может, ей показалось? Нет, вот она, улыбка, у него на губках. Но ведь только что ее как будто не было.
Наверно, у меня едет крыша? − мелькнула мысль. Ну и пусть. Настя закрыла глаза и как и в прежние посещения, стала представлять себе, что вот сейчас Вадим подойдет к ней, она откроет глаза и увидит его. Она открыла глаза, − рядом никого не было. Оглянулась — тоже никого. Пора уходить, подумала девушка, еще немного постою и пойду. Эх, Амурчик, обманщик ты маленький!
Народу в зале прибавилось. Попробую вообразить напоследок, будто один из этих мужчин Вадим, решила Настя. Кого бы выбрать? Толстяк с дамой в шляпе не годится, тощий бомжеватый дядька в мешковатом костюме тоже. Вон тот высокий парень с черной шевелюрой − пусть будет как будто это Вадим. Жаль только, что он сильно кудрявый, а у Вадима волосы прямые. Но больше подходящего нет.
Тем временем бомжеватый дядька направился прямиком к статуе. Тоже заинтересовался Амуром, уныло подумала девушка, еще один любитель нашелся. А худой какой, щеки ввалились, будто месяц не ел. Костюм, наверно, с чужого плеча.
Чего он на меня уставился? А глаза… какие пронзительные! И как похожи на глаза Вадима. Если бы не седина. Глаза Вадима! Нет, не может быть! Это не он! Или он? Он… это, это Вадим! Вади-и-им!
Мир покрылся мраком, потом прояснился. Настя, открыла глаза. Она увидела высоко над собой узорчатый потолок и на его фоне близкое лицо Вадима. Она все смотрела и смотрела, боясь отвести взгляд: вдруг оно исчезнет. Шум голосов мешал ей сосредоточиться. Вдруг она взлетела, его лицо приблизилось, потом Настя осознала, что стоит на ногах в объятиях его рук, крепко прижимающих ее к нему.
− Вадим! − только и смогла промолвить она. − Вадим, Вадим!
И мучительно разрыдалась. Вадим гладил ее по голове, целовал мокрые щеки и пальцы, а она все никак не могла остановиться. Вокруг собралась целая толпа сочувствующих. Пожилая смотрительница зала подала ей стакан, наполовину заполненный пахучей жидкостью. Стуча зубами о его край, она проглотила жидкость, судорожно вздохнула и наконец затихла.
− Ничего, ничего, − говорил Вадим окружившим их людям, − это она от радости. Сейчас пройдет. Как, Снегирек, не надо доктора? Сама сможешь идти?
− Нет, нет, не надо, − затрясла головой Настя. − Могу, конечно, могу. Амурчик, спасибо, спасибо! Вадим, это он, − он мне дал знак, что я увижу тебя. И сбылось. Теперь век буду на него молиться!
Народ стал расходиться. Смотрительница тоже отошла и села на скамеечку у входа в зал.
− Конечно, он, − улыбнулся Вадим, и повел ее из зала, обнимая за плечи. − Он же Бог любви, значит, обязан помогать всем любящим. Вот и помог нам найти друг друга. Давай зайдем в нашу кафешку и перекусим? Заодно и поговорим.
Они сели в полупустом кафе и заказали по шашлыку с соком. Цены были немыслимые, но это их не остановило: ведь счастье и должно стоить дорого.
− Как ты нашел меня? − Настя все не сводила с него сияющих глаз. − Ведь только конец июня. Где ты пропадал все эти годы?
− Узнал про тебя у тети. Я пришел домой, там никого нет. Соседка сказала, что мама в больнице, все в той же, что и раньше. Я и понесся туда. Шуму было! Весь персонал сбежался. Маме пришлось внеочередной укол делать. Она, вроде тебя, вместо того, чтобы радоваться, рыдать принялась. И все причитала, что мне надо спрятаться, а то меня снова поймают и убьют. Я же из плена сбежал. Два дня назад. Меня отцовские ребята самолетом в Питер переправили.
− А мне сегодня Белоконев сказал, что ты погиб. Что тебя застрелили при попытке к бегству. Но я ему не поверила.
− И правильно сделала. Вот подонок! Я ж ему первому позвонил, когда освободился. А мне он наврал, что не знает, где ты. Хотя погибнуть я вполне мог. Меня зеленка спасла. Когда наши окружили банду, боевики снялись с базы и пошли в горы. И меня с собой потащили. Тогда я и решил сбежать. Я же три года у них сидел. Сначала меня в яме держали с другими пленными, а потом, когда узнали, что я дока в компьютерах, стали доверять оргтехнику. Среди них мало кто в ней разбирался. Я у них вроде раба был. И полы мыл, и посуду, и стирал. Заставили принять ислам, иначе обещали голову отрезать.
− И ты принял?
− Пришлось. Только для меня это не имеет значения. А для тебя что − имеет?
− Для меня имеет значение только одно: что ты живой!
− Знаешь, что меня там держало? Ты. Там весной много фиалок, у них цвет твоих глаз. Я смотрел на них и видел тебя. Столько раз просил у тебя прощения! Скажи, ты простила меня?
− За что? Это ты должен меня простить, что я такая дура была! Сбежала, как ненормальная. Знаешь, у меня потом все полетело под откос. Отец нас бросил, а мама чуть не сошла с ума. Она теперь в монастыре живет. А бабушка с дедушкой умерли.
− Олег Владимирович вас бросил? Невероятно! Почему?
− Он ушел к Соловьевой. У них теперь сын, очень на него похожий. А я осталась совсем одна. Мне