Впрочем, эта иллюзия длилась недолго. В стороне промелькнули смутные очертания какого-то огромного сооружения (у Синякова возникло подозрение, что он видит сейчас все ту же недостроенную электростанцию, только в ином ракурсе), и Дарий наконец-то смирил прыть своего железного коня, хотя глушить мотор не стал.
Дымка тумана скрывала горизонт, и нельзя было понять, что сейчас – утро или вечер.
Они находились на дороге – обычной загородной дороге, по плохонькому асфальту которой многократно прошелся шершавый язык климатических воздействий, довершивший то, что не удалось сделать большегрузным автомобилям и гусеничным тракторам.
Здесь же торчала ржавая металлическая стойка с расписанием движения автобусов, однако практической пользы от нее не было никакой – чья-то шкодливая рука переделала номера всех маршрутов в цифру «666».
Чуть поодаль располагалась скульптура пионера, судя по положению обломка правой руки, не то салютующего кому-то, не то запускающего в небо авиамодель. Дырявое ведро заменяло пионеру головной убор, а на левой уцелевшей руке губной помадой была намалевана свастика.
Критически осмотрев эти безобразия, Дарий что-то недовольно буркнул, а затем обратился к Синякову, еще не решившемуся покинуть мотоциклетное седло.
– Как тебе здесь нравится?
– Не знаю пока… А где мы?
– Хороший вопрос. – Дарий хохотнул, хотя произведенный им звук можно было принять и за рычание. – Хочешь, фокус покажу?
Не дожидаясь ответа, он заставил мотоцикл совершить бросок метров на пятьсот вперед и там развернулся.
– Полюбуйся теперь!
Огромное сооружение, на которое уже успел обратить внимание Синяков, теперь приобрело полное сходство с недостроенной электростанцией, даже труба обозначилась в тумане, зато на месте пионера-инвалида и стойки с расписанием автобусов торчали два дерева – голые и печальные, как в самый разгар зимы.
– Правило первое, – сказал Дарий. – Не верь глазам своим… А теперь поехали дальше.
Свернув с дороги, он погнал мотоцикл по каким-то буеракам. Труба электростанции появлялась то слева, то справа от них, а потом вдруг оказалось, что это никакая не труба, а деревянная вышка наподобие пожарной каланчи.
Да и все остальное здесь было сделано из добротных сосновых бревен – трехэтажный терем, который Синяков принял издали за недостроенную коробку электростанции, просторные амбары, часовня с колокольней и забор-частокол, украшенный поверху глиняными горшками.
Откуда-то появилась цыганка – босая, уродливая, оборванная. Все в ней было какое-то зеленоватое – и седина, и ветхие лохмотья, и монисто, составленное из древних медных монет, и даже косые, бельмастые глаза.
– Дай, родненький, погадаю! – обращаясь к Синякову, заголосила она. – Всю правду тебе скажу. Как зовут, откуда родом, какая печаль камнем на сердце лежит, чем душа успокоится. Не веришь мне? А зря! Знай, что красавица твоя на прежнем месте стоит и горькими слезами заливается.
– Пошла прочь, тварь! – брезгливо скривившись, прикрикнул Дарий и сунул руку в боковой карман куртки.
– А тебе, морда собачья, я гадать не буду! Сам свою судьбу знаешь! Ох, и страшная она у тебя! – скороговоркой выпалила цыганка и превратилась в рой зеленых падальных мух, некоторое время еще сохранявших очертания ее тела, а затем разлетевшихся в разные стороны.
У Синякова, заранее приготовившегося к любым сюрпризам, по коже тем не менее прошел неприятный холодок. Это ж надо – был человек как человек и вдруг стал тучей мух.
– Правило второе, – произнес Дарий веско. – Каждую минуту жди подвоха.
За высоким забором кудахтали куры, повизгивала свинья, мычали коровы, равномерно стучал в кузнице молот. Ну не жизнь, а идиллия. Полное пейзанство, как говорила Нелка, очутившись на лоне природы. Только воздух здесь был какой-то совсем не деревенский – затхлый, застоявшийся, словно в шкафу, где хранятся пересыпанные дустом бабушкины шубы.
– Заходить не будем? – спросил Синяков, не отказавшийся бы сейчас от крынки парного молока и ломтя свежего хлеба.
– Сюда? – Дарий с озадаченным видом ткнул в сторону усадьбы. – Ну ты и даешь, свояк… Правило третье. Не заходи без особой нужны в помещение, которое ты видишь в первый раз. Ночуй только на свежем воздухе или в шалаше, устроенном при твоем участии.
Из терема запахло жареным мясом. Не луком, не картошкой, а одним только мясом! Наверное, там шашлык готовили, а то и целого поросенка на вертел нанизали. Синяков, после ужина у Грошева маковой росинки во рту не имевший, непроизвольно сглотнул слюну.
Заметив это, Дарий к сказанному добавил:
– Правило четвертое. Никогда не ешь и не пей из чужих рук. Вообще ничего не бери у чужих, а тем более не ложись с незнакомой женщиной.
– Про женщин мог мне и не говорить, – буркнул Синяков.
– Не зарекайся… Тут местами такие пампушечки попадаются… Правда, вся твоя мужская сила на одной из них может и закончиться. Хотя нет, кто это испытал, потом не жалеет. – Речь Дария приобрела не свойственную для него задумчивость.
Синяков, не любивший интимных откровений, попытался перевести разговор на другую тему.
– И много еще у тебя таких правил? – поинтересовался он.
– Много. Но человеку, оказавшемуся здесь впервые, поначалу хватит и пяти. Остальные ты скоро сам уяснишь. Если, конечно, будет чем уяснять… А теперь пятое, и самое главное предварительное правило. Умей вовремя распознавать опасность, откуда бы она ни исходила.
Синяков, не забывавший проверять в кармане иголку, которая последнее время вела себя на диво спокойно – не жгла, не колола, – только отмахнулся.
– С этим у меня как раз все в порядке.
– Ты уверен? – Дарий смерил его испытывающим взглядом. – Зачем же тогда тебя в эту мышеловку потянуло? – Очевидно, он имел в виду усадьбу.
– Я пошутил, – слукавил Синяков.
– Хороши шуточки… Слезь пока и отойди подальше. Так это дело оставлять нельзя.
Когда Синяков исполнил эту просьбу, Дарий вплотную подъехал к гостеприимно распахнутым воротам усадьбы. За забором сразу наступила тишина – умолкла домашняя живность, перестал стучать молот и даже дозорная вышка, похоже, перестала поскрипывать на ветру.
– Кого караулишь? – обращаясь неизвестно к кому, строго поинтересовался Дарий. – Не меня ли?
Гробовое молчание было ему ответом. Тогда он достал из кармана брюк что-то, похожее на пригоршню шелухи от семечек.
– Знаешь, что это такое? – Он продемонстрировал свои сомнительные сокровища воротам. – Чешуя ядовитой змеи, которую сначала вскормили мясом черных котят, а потом живьем сварили в уксусе, смешанном с укропной водой. Хочешь попробовать?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});