Читать интересную книгу "Ликвидатор. Исповедь легендарного киллера. Книги 1, 2, 3. Самая полная версия - Алексей Львович Шерстобитов"

class="p1">Иллюзий я не строил, прекрасно понимая: раз не пристрелили, значит, готовят ещё более страшную, по их меркам, участь – по делам моим.

Жизнь оставили – пока, но каково же было Садовникову Алексею – «Банщику», сидящему в бане вместе с «Усатым», так же скованным на полу перед «Культиком» и «Лысым», держащим в кулаках удавку! Господи, как давно это было! И сколько всего прошло с тех пор? И как я прошёл сквозь всё это, оставшись цел и невредим? И неужели для того, чтобы пройти ещё более тяжелое испытание?! А может – очищение? Думая так, я не знал, что любимых чад своих Господь наказывает здесь, давая им шанс на покаяние. И один Он знает, чего мне этот шанс будет стоить, хотя силы, спокойствие и уверенность в том, что всё закончится хорошо, Он даровал мне на эти три года следствия и судов на троих.

Душа рыдала, но слёз не было, хотя я прощался с этим миром, а более всего с теми, кто составлял основу моего не заслуженного мною счастья. Про себя я желал им всего хорошего, нового обретения семейного очага и благополучия. Успокаивало лишь то, что успел их обеспечить, и обеспечить без какого-либо налёта «кровавых денег», средствами, заработанными не на чужой смерти, а «мирным» трудом и без чужого горя.

Артериальное давление не давало вдохнуть полной грудью, пульс сдавливал каждым ударом щитовидную железу. Но крепкое здоровье и натренированное тело легко справлялись с этой нагрузкой, как и привыкшие к управлению мимикой и жестикуляцией нервы, сдерживающие вырывающиеся эмоции и волнение.

Ноги затекли, и пришлось пару минут стоять у входа на территорию Петровки, 38, прежде чем я смог идти самостоятельно. Странно, но я чувствовал неспешность, незлобность и даже какое-то уважение людей в масках. В конце концов, может быть, это и было молчаливое чувство взаимного профессионализма, что я впоследствии ощущал при каждом выезде из тюрьмы на следственные действия со стороны офицеров ОМСН. Не было ни неприязни, ни, как ни странно, осуждения, но проявление участия и даже странное желание поддержать. Может быть, они знали больше того, что я предполагал и мог сказать кому-нибудь сам. Хотя внутреннее напряжение никого из них никогда не покидало. Спец, есть спец. И дай Бог вам, господа офицеры, здоровья и удачи.

Здравствуй и ты, «новый дом»!

Анабасис к покаянию

«Я не знаю, Кто рисует картины жизни на холсте памяти, но Кто бы Он ни был, – Он взял кисть в руки не для того, чтобы точно воспроизводить всё, что происходит. По своему вкусу Он одно отбрасывает, другое оставляет. Малое он может сделать большим, большое – малым. Он без малейшего колебания может отодвинуть назад то, что было впереди, и выдвинуть вперёд то, что было сзади. Ведь Его дело писать картину, а не летопись…

…Краски, которые Он нанёс на эти картины – это не просто отражение внешнего мира, они принадлежат самому художнику, Он оросил их кровью своего сердца, – вот почему эти картины нельзя было бы использовать для свидетельских показаний в суде».

Рабиндранат Тагор. Воспоминания

Петровка, 38

Древние искали факт, а мы – эффект; древние представляли ужасное, а мы ужасно представляем.

Гёте

Это были одни из самых напряжённых часов моей жизни. Ближайшие три года ещё будут такими, каждая минута которых – на вес золота, каждое сказанное слово – на вес года, проведённого в колонии, малейшая невнимательность – и без того обширные сети, в которые я уже попался, ещё больше запутывали положение при попытке выпутаться.

Раз меня не пристрелили, значит, хотят выжать и ободрать как липку. Финал был понятен. Невольные мысли с сожалением об отмене смертной казни давили пессимизмом, но врождённый оптимизм всё же каждый раз побеждал, усиливая надежду хоть на что-то. А какое-то удивительное внутреннее состояние, постоянно убеждало в лучшем исходе.

В конце концов, глубинное «Я» раздвоилось, и каждая половинка, заключив договор о примирении, переживала о своём, не принимая никаких маневров друг против друга.

Рассудительная логическая материальная часть рассудка чётко понимала, что ожидает человека, сделавшего, пусть поначалу и по стечению обстоятельств, пусть и останавливающегося, но сделавшего своей работой, в том числе и убийства. Единственный замок, который она могла построить для своего хозяина в будущем – замок на «Огненной земле» или в «Чёрном дельфине».

Интуитивно же духовная часть будучи идеалистической и опирающаяся на высшие материи, о которой мы сами и не подозреваем, в обратном, конечно, не переубеждала, но усердно уверяла, что всё происходящее зависит не столько от меня или кого бы то ни было другого, но от Чьего-то непознаваемого замысла, понятного только Ему, и нами лишь предполагаемого и интуитивно предчувствуемого и то от части.

Но все эти мысли оформились после, сейчас же впереди были четырнадцать часов тягомотной борьбы с хитростями, ловушками, обхождениями, уловками, выстраиванием новых бастионов и вариантов.

Мотивации никого не волновали, лишь факты, подтверждающие имеющуюся информацию – с одной стороны, и выяснение её количества – с другой, моей стороны. Люди менялись, вопросы повторялись, мозг работал, пытаясь соответствовать давящему напору, чтобы совместить теорию осуществления допроса с тактикой сопротивления ему и необходимостью выбрать и создать ту базу защиты, менять которую на протяжении всего остального времени будет нельзя, но лишь жёстко её придерживаться, мало того, защищать и доказывать.

Я не был Дон Кихотом Ламанчским и вряд ли им стану, и у меня никто не мог отобрать надежду, а раз так, вряд ли я умру, по крайней мере, сам от её потери.

В арсенале правосудия были только речи ранее арестованных – никто ничего не видел, не было ни отпечатков, ни физиологических артефактов, ни одного свидетеля, но имелось с десяток показывающих в мою сторону: «Да, да, да – это он, он всех убил, нашёл и убил, убил, убил! У-у-у-б-и-л!»

В принципе, закон был обезоружен бездоказательностью, но на нём была уздечка, состоящая из административного ресурса, с возможностью воздействия на меня как угодно: силой, шантажом, судьбой родственников, их бизнеса, благополучия и так далее. Мало того, всё это подкреплялось опытом уже прошедших предыдущих судов над моими подельниками, за которыми я, естественно, очень внимательно следил и уже понимал, как эта сбруя действует, при всём притом особо не нуждаясь в доказательствах, а опираясь лишь на внутренние убеждения, пусть даже и не расходящиеся с истинным положением дел. По словам господина