Читать интересную книгу Час, когда придет Зуев - Кирилл Партыка

Ничего себе, кошмар на улице Вязов, или спокойной ночи, малыши! Волин поежился, окончательно приходя в себя. Он глянул в окно, но за ним застыла совершенно непроглядная, без единого огонька темень.

Алексей зевнул и снова вытянулся на жесткой полке. Однако все же что-то было не так. Вагон как будто мчался, но в то же время стоял на месте. Волин не мог объяснить, почему ему так казалось. И еще Волину не понравилось освещение.

Обычно теплое, желтоватое, оно отдавало сейчас неприятной мертвенной зеленью.

Такого света в вагонах Алексей не встречал никогда.

Лобанов все так же безмятежно посапывал, уронив голову на плечо. Волин взглянул на часы. На нужную им станцию поезд прибывал около четырех утра. Не хватало еще проспать и вместо охоты скитаться по вокзалам.

Электронный хронометр с жидким кристаллом вместо стрелок не работал. Белесое табло походило на затянутый бельмом глаз. Алексей потряс рукой, постучал по стеклу пальцем, но слепой глаз не открылся. Ладно, обойдемся. Волин знал, что Лобанов все равно проснется когда нужно. Он улегся поудобнее и стал ждать, когда его убаюкает покачивающаяся полка. Если бы еще не настырный, лезущий в глаза ядовитый свет…

В это время по вагону прошел рыбак.

Сквозь сгущающуюся дрему Волину послышались неторопливые шаги, возникшие в проходе. Алексей сначала не обратил на них внимания. Может, встал кто-то по нужде или исполняет свои обязанности проводник. Но шаги, несмотря на какую-то преувеличенную отчетливость, были слишком медлительны, словно некто ступал, как во сне, едва переставляя ноги. По вагонам движущегося поезда так не гуляют.

Шаги все звучали и звучали, заставляя вздрагивать бормочущую дорожную тишину, и казалось, что путь между двумя тамбурами не имеет ни конца, ни начала.

Алексей заворочался, чувствуя на спине неприятный озноб. Конечно, это крадется наемный убийца, чтобы ликвидировать господина Волина, крутого воротилу и крестного отца мафии. Тьфу! Неврастеник.

В это время спящий Лобанов глубоко вздохнул, причмокнул губами и пробурчал нечто невнятное. От этого живого, человеческого звука Волину сразу полегчало. «Чего сидя мучится? — подумал он. — Лег бы как нормальный человек». Но беспокоить приятеля не стал. Шаги как будто смолкли, и на Алексея сразу навалился сон. Но между неплотно сомкнутыми веками еще оставалась подернутая радужной пеленой щелка. Тогда-то и появился рыбак.

Из-за переборки вышел высокий человек в длинной, глухой одежде до пят. Странная хламида напоминала военную плащ-палатку. Капюшон был поднят, так что скрывал голову и лицо неизвестного, который нес на плече удочку. Удочка, правда, выглядела странно. Ее верхний слегка изогнутый конец был обломан и свисал вниз, к полу. К тому же он металлически поблескивал и казался плоским. «Дождь, что ли, на улице? — сонно подумал Алексей, имея в виду поднятый капюшон. — Все равно дурак. Ему же так ничего не видно». Веки его окончательно сомкнулись, и он, засыпая, успел лишь пожалеть о том, что не прикрылся одеялом: в теплом вагоне вдруг потянуло зыбким, зловонным сквозняком. Дверь, наверно, в туалет забыли закрыть.

Волину приснилось, что рыбак, поравнявшись с их секцией, остановился, встал в проеме, будто приглядываясь, и начал снимать с плеча свою дурацкую снасть. Но потом вдруг замер, склонившись над спящим пассажиром, видно сообразив, что угодил не на свое место, помедлил, неторопливо вернул кривую удочку на плечо и, попятившись, исчез за противоположной переборкой. (А почему он, собственно, без рюкзака?) Эта мысль отчего-то ошеломила Волина и пронзила грудь острой, раздирающей, совершенно явственной болью. Он сел, стукнув пятками об пол, и начал усиленно тереть глаза. Определенно, дорожный сон не шел ему на пользу. Алексей высунул голову в проход, повертел ею вправо, влево. Коридор был пуст, никакие рыболовы по нему не разгуливали. Да и какие, к черту, рыболовы, когда на дворе снег и мороз?! Волин криво усмехнулся.

Но что-то все же беспокоило Алексея. Слишком уж явственный случился сон: и звук шагов, и запах, и металлический отблеск на обломанном конце нелепой снасти.

Потревоженный возней Лобанов открыл глаза, кашлянул и осведомился:

— Что такое? П’исать захотел?

— Ты сейчас никого не видел? — спросил Волин, пропуская подковырку мимо ушей. — Странный такой тип в плащ-накидке с удочкой? На рыбака похож.

Лобанов пристально посмотрел на друга, потом ухмыльнулся.

— Рыбалка, братец, — это к недержанию мочи. Близишься к маразму. Нормальных мужчин по ночам должны волновать красивые женщины, а не рыбаки. Ко мне вот сейчас одна приходила, вся из себя такая… и совершенно без ничего! А ты все изгадил.

Он потянулся, взглянул на часы, приложил их к уху.

— Вот те раз. Стали. Сколько на твоих, мимо не проедем?

— Мои, знаешь, тоже, — сообщил Волин.

— Странно. Ладно, черт с ними. Спим. Просили же проводника, пусть только не разбудит, морда! А рыбаки явятся, ты меня толкни, может, это как раз рыб’ачки.

Лобанов завалился на полку.

Ему, действительно, только что пригрезилась обнаженная особа. Она объявилась в тусклом свете коридорных ламп неизвестно откуда, стройная, ослепительно красивая, с лицом не то богини, не то шлюхи экстракласса. Сквозь путаницу распущенных волос поблескивала пара совершенно удивительных, бесстыдных и прекрасных глаз. Правая, налитая лакомой полнотой рука незнакомки лежала на округлом бедре, а левой дивная пришелица небрежно опиралась о вагонную переборку. Лобанов обежал гостью бессмысленным взглядом, споткнулся о черноту в низу живота, превращенную бритвой в кокетливую пушистую полоску, как у порнозвезд, и на всякий случай отодвинулся ближе к окну. Незнакомка усмехнулась, блеснув белыми остренькими зубками, и сделала шаг.

«Вот свиньи, — подумал Лобанов. — Мало что нужник никто не чистит, так еще и дверь не закрывают». С потоком холодного воздуха до него донеслась совершенно гнусная, почти трупная вонь.

Но вонь вонью, а что это, собственно говоря, за чертовщина? Что за приключения в духе эротических романов? Если это, извините, сон, то спящий должен чувствовать себя совершенно иначе. А если не сон… Но наяву такого все же не бывает.

Женщина протянула руку, и Лобанов опять отодвинулся, хоть его вдруг потянуло позволить этим точеным пальцам прикоснуться к себе.

Но пальцы к нему не прикоснулись. Мраморная кисть застыла в воздухе и, помедлив, опустилась. Женщина опять усмехнулась, не то задумчиво, не то с тайной издевкой, и ее полускрытые волосами глаза укололи Лобанова двумя жесткими лучиками.

Сергей вздрогнул, но взгляда не отвел, небрежно забросив ногу на ногу, негромко спросил:

— И чего тебе, девочка, надо? И чего тебе, родимая, хочется?

Она снова приоткрыла в улыбке влажно-перламутровые зубы, и теперь они показались Сергею не слишком ровными и какими-то хищными. Потом вагонная блудница плавно повернулась и вышла вон.

Лобанов так и не понял, спал он или нет, потому что перед странным визитом его разбудил — так ему по крайней мере казалось — другой сон, дикий и безобразный.

Что-то рушилось и взрывалось, кто-то страшно, протяжно кричал, все вокруг проваливалось в тартарары, а сам Лобанов, находясь в гуще этого хаоса, парил в нем, неуязвимый и недоступный никакой разрушительной силе. Выходило, что он вовсе и не просыпался, просто одно сновидение плавно перешло в другое.

7

После разговора с другом Сергею не спалось. Он еще раз взглянул на часы. Надо же, ведь раньше никогда не подводили. Очень некстати. А что снятся дамы неглиже, так в этом нет ничего удивительного.

С Валькой, или Валентиной Аркадьевной, как она требовала себя величать, на исходе полугода их отношений образовался окончательный раздрай. Она, конечно, хорошая женщина, основательная и домовитая. С ней Лобанов забыл, что такое оторванные пуговицы и яичница на ужин.

Но нельзя же с маниакальным упорством требовать от человека, чтобы он, придя с работы, ставил туфли на полку под вешалкой непременно справа третьими в ряду и сразу шел мыть руки. В конце концов, любимую женщину допустимо обнять и немытыми руками.

И вообще с добрейшей Валентиной Аркадьевной Лобанов чувствовал себя как на приеме у посла какой-нибудь староевропейской державы, где немыслимо за столом взять вилку в правую руку или вообще, упаси Бог, есть без ножа.

А еще Сергея бесило то, что вполне соблазнительная Валентина Аркадьевна, ложась с ним в постель, неумолимо подстилает под себя старое полотенце, чтобы не испачкать простыни. Мысль об этих треклятых простынях угнетала лобановскую потенцию. Каждый раз, возвращаясь под теплое крыло сожительницы, он чувствовал себя как дикий зверь, добровольно забравшийся в клетку.

Они окончательно разругались после дня рождения, который случился у одной из Валиных подруг, научного сотрудника какого-то не то архива, не то НИИ. Лобанов, смертельно утомленный негромкой, добронравной беседой почти трезвых гостей и хлопнувший с тоски, как минимум, пять лишних рюмок, сперва схватил гитару и проорал песню, которая начиналась словами: «Ох уе… ох уехал мой любимый и под е… и под елкой мне сказал…» Потом, врубив магнитофон, поволок хозяйку танцевать, с ходу объяснился ей в любви и поклялся, что выбросится с шестого этажа, если она немедленно не ответит ему взаимностью.