Читать интересную книгу Воспоминания глупого кота - W Alexandr

Его чувство справедливости легендарно... Я хотел сказать, что оно чуть ли не семейное предание. Оно проснулось в нем, когда он был совсем еще малышом, едва ли не с пеленок.

Уже давно тот, кто всем заправляет, его отец, в шутку, любя, назвал его “приверженцем справедливости”, вспоминая, вероятно, свои собственные уроки детства, когда все главные герои комиксов и более-менее сносных фильмов, взвалив на себя груз имперской политики, были “приверженцами справедливости”. Начиная с Роберто Алькасара с Педрином и Хорхе с Фернандо, почти фалангистом, и заканчивая Эль Койотом с Майорки и Рыцарем в маске, который провел свою жизнь в Сантьяго, совершая убийства и освобождая красивых христианок из когтей сарацинов.

Несмотря на это чувство справедливости Луис Игнасио с пониманием относится к тем, у кого его нет. Он ненавидит все, что используется для того, чтобы карабкаться по головам, помыкая прочими людьми: продажность, лицемерие и двуличие, вранье, надувательство, насмешки над законом, которые обосновываются демократией. Кажется, что с той аварии он повзрослел и стал мягче. Он проявляет себя более душевным, и его откровенность порой граничит с ребяческой непосредственностью, которая меня удивляет.

В моем анализе есть один большой пробел, касающийся его общения с Богом, в чьем существовании он нисколько не сомневается. Это я неоднократно слышал в его разговорах с родителями. Сдается мне, что это убеждение – единственный причал в его разрушительном пути полного переосмысления всего своим особенным аналитическим чутьем, которое уже давно решило просеять все через решето разума.

Бегония-мать надеялась на то, что это чудо было своего рода отвлекающим маневром духовной сущности, чем-то, что подтолкнуло его в любящие объятия Бога, которого он познал с детства. Здесь до сих пор еще находятся фотографии с его первого причастия. В церкви, находясь в смятении чувств, облаченный во все белое, Луис Игнасио упал в обморок из-за головокружения. По совету врача он еще довольно долгое время приходил в себя, лежа на траве, снаружи храма.

Надежда его матери оказалась тщетной. Мы не знаем, что происходит в его душе, но внешне он продолжает оставаться интеллектуалом в полном расцвете сил, который все уважает, почти ни перед чем не преклоняясь.

Прежде всего я хотел бы немного подробнее остановиться на том мрачном и беспросветном для всех времени, которое последовало за этим несчастным случаем. Лицо

Луиса Игнасио не выдавало боли, хотя врачи уверяли, что эта боль от грузов с песком, подвешенных с двух сторон от него, была очень сильной. Для всех он был примерным больным без жалоб и стонов, всегда извиняющийся и за все благодарящий. Луис Игнасио никогда не чувствовал себя парализованным окончательно и бесповоротно. Было в нем что-то такое, что с ним немедленно согласились его товарищи по палате. “Ты скоро встанешь на ноги”, – говорили они ему, он же в ответ слабо улыбался.

Однажды психолог, тоже помогавшая парализованным, разговаривала с ним и еще с одним парнишкой. Она посоветовала обдумать положение и постараться найти какие-то преимущества жизни в инвалидном кресле. Луис Игнасио дал ей договорить, а в конце сказал: “Я не останусь в этом кресле”. И случилось что-то бесконечно загадочное, тайна, которую он носит в своей душе.

Роберто Альсaсар и Педрин, Хорхе и Фернандо – герои популярных испанских комиксов

dar repelus - нагнать страху, бросить в дрожь

фаланга(фалангист) – крайне правая партия в Испании, фалангист — ее сторонник

Эль Койот(Койот) – главный герой книги Хосе Майорки

Рыцарь в маске – герой популярных испанских комиксов

Глава 19. Скверное последнее лето.

Весь мой последний отдых в Мургии был явно отмечен налетом меланхолии. Пожалуй, лучше было сказать, что отдых был отмечен смесью усталости и тихой грусти о былом. Я никоим образом не понимаю причины подобной слабости, упадка душевных сил, которые, определенно, не имеют ничего общего с силами жизненными, безусловно идеальными, для такого независимого парня, как я. На протяжении более чем двух месяцев я имел столь желанную свободу, но не знал, что с ней делать. Я устал, мне скучно. Я ошеломлен этой суетой, хлопотами, криками и беготней по большому деревенскому дому. Господи, какое замечательное лето в этом году подарили небеса Мургии. Эти утренние, предрассветные туманы, заставляющие бабушку говорить эту свою поговорку: “туман к вёдру падает, с утречка туман – посля полудня распогодится”. Или эти грозы, когда на землю опускается ночь. Но все вымотало меня до предела. Пожалуй, я скажу, что скучаю по Мадриду, даже если никто не воспринимает мои слова всерьез, сочтя их настоящим бредом, сказанным тем, кто в Мадриде не ходил никуда дальше соседнего кабинета этого самого ветеринара. Без сомнения, это ощущение какой-то тоски неоднократно одолевало меня во время моего чуткого, беспокойного сна в Мургии, что-то не совсем необычное, что я никак не могу понять. Я принялся размышлять о возможных причинах моей безграничной тоски и скуки. Возможно, виной всему эти нескончаемые вереницы приезжающих и отъезжающих незнакомых людей, побывавших в нашем доме в долине Зуя.

Я имею в виду не только семью, которой принадлежит дом, и августовские недели, во время которых по фантастической случайности безустанно отмечаются именины и дни рождения. Как будто кто-то свыше нарочно устроил, чтобы дни рождения и именины проходили с конца июля по начало сентября, облегчая таким образом совместные празднования этих торжественных дней. Бегония-мать приезжает в Мургию всегда самой первой. В только что открытый ею дом с самых первых летних дней, после последних экзаменов и отъезда малышей в Англию, начинают стекаться друзья и подружки ребят. Одни – проездом по дороге куда-то еще, другие – чтобы отдохнуть несколько светлых дней после продолжительной учебы. На протяжении этих недель побывало пятнадцать-двадцать человек, привычное полчище людей в мургийском доме. Во время обеда кухонный стол оказывался мал и, чтобы уместить столько гостей, всегда приходилось торжественно накрывать огромный стол в столовой, что обычно очень не нравилось бабуле, словно это какая-то запретная зона в доме. Посудомоечная и стиральная машины не выключались все эти недели. Та, что на кухне, иногда работала даже по ночам, с присущими ей неожиданными подскоками. С видом разъяренного механизма машина начинает подпрыгивать и пыхтеть, как будто ее заставляют выпрыгивать из двери, словно ее вытолкнули на линию старта и она должна стартовать. А еще меня смущают и приводят в замешательство неожиданные ласки незнакомых рук. Рук, прикосновение которых я никогда не ощущал на своей спине.

К счастью, никто не воспринимал плохо то, что я избегал желанных нежностей. Все, даже те, кто встречался со мной много лет, исходят из предположения, что мы, коты – народ подозрительный и немножко ненадежный. Наши дерзкие выходки – и мои в том числе – составляют часть черной легенды, которая подходит нам как нельзя лучше, когда мы хотим избавиться от взбучки. Так что я провел добрую часть каникул в Зуе, ускользая от мурлыканий и воркований приезжавших людей, которые исчезали, почти не оставляя следа, но которые, не знаю почему, чувствовали себя обязанными посылать мне полудюжину нежных взглядов и телячьих нежностей, полагаю, из-за отсутствия в семье детей.

Эти тоска и скука смешиваются с замешательством, если принять во внимание весь этот кошмар семейного расписания жизни в Мургии. Это просто какое-то безумие, но этого достаточно для того, чтобы я мельтешил и суетился бoльшую часть дня. Я уж не говорю о Бегонии-дочери, которая живет, как правило, в Витории. Вернее, которая обычно засыпает на рассвете, и просыпается незадолго до завтрака. Она – ночная королева Витории, или, как теперь говорят по-баскски, Гастейса. Парни со своими друзьями тоже уходят после ужина и возвращаются около трех-четырех, а то и около пяти утра, почем мне знать, до смерти меня пугая. Где только они шляются. А, какая, черту, разница! Все равно с праздника ли, с гуляний ли в ближайшем селении, или из самого Бильбао, у которого есть своя Большая Неделя – баскский фольклорный фестиваль Асте Нагусия(Большая Неделя по-баскски), о котором теперь много говорится в Мургии – в середине августа. Подобный праздник Девы Марии Бланка проводится в Витории в первых числах августа, в ресторанчике “Арлоби”, надежном прибежище на ночь для тех, у кого нет аппетита, или мало денег. “Арлоби”, как материнские колени, в которые тычутся в случае беспомощности.

Дело в том, что ночью, во время обычного сна (мой режим, понятное дело, установлен старшими и привычной жизнью в Мадриде), кровати пусты и прекрасны, если кто-то

(вещь достаточно частая, несмотря на крики Бегонии-матери) не оставил свою кровать разбросанной, подобно смерчу Эндрю, прошедшему по Флориде и разрушившему ее в прошлом августе. Так что в подобных обстоятельствах, я жду в стратегически важном месте – в просторной прихожей на верхнем этаже, возвышаясь над лестницей. Если же того, кто всем заправляет, нет дома (он, кстати, в этом году редко появлялся в Мургии), я с грациозностью и изяществом мультяшной розовой пантеры тайком проскальзываю в супружескую опочивальню и свертываюсь клубком в ногах Бегонии-матери, которая, несмотря на свои вопли, очень снисходительна, и я даже не пугаюсь. На рассвете, примерно около двух, я начинаю слышать шаги на полированном деревянном полу, скрипит, или тихо хлопает какая-то дверь, фыркает мотор, прежде чем умолкнуть в саду. Этот дом – коробка звуков.