Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рассматривая это общее сужение интересов, интересно отметить, что параноики часто глубоко интересуются механическими вещами, приборами, электронной аппаратурой и тому подобным. Не говоря уже о том, как часто такие приборы появляются в параноидных галлюцинациях. И они не просто интересуются подобными вещами. Параноики часто питают особое, возможно чрезмерное, уважение к компьютерам, автоматическим схемам и тому подобным механическим устройствам. Их уважение к механическим и электронным приборам находится в контрасте с презрением к людям, особенно к тем, кого они считают слабыми или дефектными, например к больным, слабым и женщинам. Может легко создаться впечатление, что они предпочли полностью механизированный мир, где не нашлось бы места для сентиментальной слабости. И тут становится ясно, что мобилизация параноидного человека, ригидная, механическая направленность поведения - это не что-либо чуждое и неприятное, а, наоборот, способ деятельности, переплетенный с поддерживающими системами; и, если бы к власти пришли параноидные люди, эта система продолжала бы совершенствоваться.
Нет необходимости развивать описание этого аспекта параноидного стиля. Параноидная мобилизация требует радикального сжатия и сужения бессознательных областей нормальной жизни и подчинения поведения ригидному направлению. Это было описание формы деятельности, а каково ее значение? Я попытаюсь показать, что эта форма представляет собой более серьезную форму патологии, чем та, которая существует при обсессивно-компульсивном стиле, и последствиями ее являются не только ригидность, но и избыточный самоконтроль. Я бы хотел выделить еще несколько моментов: во-первых, наиболее характерная тревожность параноидного человека (как со множеством проекций, так и без них) - это вариации тревожности об автономии; и, во-вторых, защитное и антагонистическое отношение к внешнему миру (или, по крайней мере, некоторые его черты) свойственны этому стилю даже до проекции.
У параноидного человека (даже в большей степени, чем у обсессивно-компульсивного) каждый аспект и компонент нормальной автономной деятельности принимает ригидную, искаженную и, как правило, гипертрофированную форму. Так, обычный человек способен управлять вниманием, концентрируясь на определенных мыслях, но он способен и на пассивное внимание, например когда его впечатляет нечто неожиданное; но внимание параноидного человека целеустремленно и узко направлено на ригидное и фиксированное предубеждение. Обычный человек способен гладко и сознательно контролировать тело, но он в состоянии расслабиться и получать телесное, чувственное удовольствие. Параноик не просто напряжен, он командует своим телом, как генерал командует войсками. Обычный человек способен к целенаправленным, намеренным действиям, но он может от них и отказаться. Зато параноик полностью мобилизован; все действия имеют свою цель (например, защититься), и интенсивность этих действии такая, какая обычно бывает при крайней необходимости. Он ничего не делает для развлечения, по прихоти, просто так, и ничего не бросает. Такой способ деятельности, пронизанный напряжением, конечно же, менее автономен, чем у обычного человека. Наоборот, это очень хрупкая автономия, которую удается сохранить только в крайне ригидной форме. Если в этом отношении есть какие-то сомнения, то следует сравнить не только объективные, но и субъективные последствия достижения автономии обычным человеком и параноиком. Я объясню, что имеется в виду.
Воля или намерение требуют развития соответствующих инструментов (например, мускулатуры) и способности их применять. Действительно, можно сказать, что, по крайней мере сначала, сознательное поведение (возможность быть хозяином самому себе) - это вопрос способности, например мышечной способности напрячься или расслабиться по собственной воле. Но автономная деятельность состоит не только из этого. Быть хозяином самому себе - значит быть и чувствовать себя свободным делать то, что хочешь, а также быть способным сделать то, что хочешь. Однако способность всегда является аспектом автономии, и, возможно, новые способности предшествуют новым уровням сознательной деятельности. В любом случае, среди результатов развития намерения и волевых способностей (если оно было успешным в течение долгого времени) присутствует ощущение компетентности, гордость от достигнутого и основа самоуважения. Но это обычный субъективный продукт автономии, а каким же он будет в параноидном случае? Обычному человеку автономия приносит ощущение компетентности, гордость и самоуважение, а параноидному человеку - либо высокомерие и псевдокомпетентность, либо зажатостъ и стыд, либо, чаще всего, и то и другое.
Фактически для параноиков более характерно чувство стыда, чем, например, чувство вины. Так, они стыдятся, иногда с болезненной навязчивостью, запаха пота, слабых мышц, формы носа, размера гениталий, недостатка "мужественности", неуклюжести и так далее. Хотя это чувство привязано к какой-то внешней черте, можно быть уверенным в том, что оно весьма глубоко и отражает общий недостаток самоуважения. Так, один параноидный пациент особенно стыдился своих "детских рук", но вместе с тем он стыдился и своей общей "слабости": того, что его ранит мнение других людей и даже, по его словам, своего "отсутствия воли".
Есть и еще одно субъективное отражение нестабильной автономии параноика. Оно известно больше всего. Обычный человек чувствует, что не только способен подчинять свою волю, но и свободен это делать, свободен управлять своей жизнью и быть хозяином самому себе, тогда как параноика постоянно беспокоят мысли о внешней угрозе и он боится, что кто-то подчинит его себе или нарушит его волю.
Развитие намерения или воли имеет двойное значение для деятельности каждого человека. Кроме внутреннего значения, которое я описал, есть еще и важнейшее значение положения человека vis-a-vis с окружающими его людьми. Намерение и воля, которые появляются у ребенка, включают в себя и новый интерес к самоопределению, то есть к свободе от внешнего принуждения в его отношениях с внешним миром. Любой родитель легко подтвердит этот факт. Как только ребенок понимает, что может делать что-либо по своей воле, он немедленно хочет сделать это именно так. С появлением намерения и воли (а вернее, их молодых побегов) появляется также интерес к сравнению сил, к подчинению и покорности, к принуждению и свободе. Они обретают смысл, которого прежде не имели. Радикальные перемены в отношениях с внешними авторитетными фигурами легко могут стать самыми заметными объективными проявлениями этой внутренней перемены. Например, ребенок становится упрямым или "капризным", то есть не желающим отбросить свои намерения при наличии внешнего давления или наказания; как только он ощущает внешнее давление, он автоматически ему сопротивляется. Такое проявление упрямства основано не только на развитии инстинктов, но и на свежих ростках намерения, воли и компетенции ребенка. Это детское упрямство мы по праву называем "своеволием"; соперничество с различными внешними персонажами действительно является волевым соперничеством и, со стороны ребенка, основывается на новом ощущении воли и компетенции.
Этот двойной аспект всегда сохраняется в личной автономии. С одной стороны, появляется способность и интерес к волевому управлению собой, своими мышцами например, по контрасту с беспомощностью и пассивностью; с другой стороны, появляется способность управлять собой по собственной воле, независимо от внешних сил и авторитетов. Поскольку и те, и другие интересы и способности основываются на одинаковых психологических состояниях, они могут присутствовать одновременно.
Таким образом, если автономия, намерение или воля стабильны, то они расслабляются в двух смыслах этого слова. Обычный человек ослабляет волю не только при спонтанных проявлениях или чтобы что-либо отвергнуть; он ослабляет волю и для того, чтобы (при подходящих условиях) прислушаться к мнению окружающих и даже подчиниться их воле. Иными словами, обычный человек может "сдаться". Он может "сдаться" себе, не чувствуя беспокойства, и может "сдаться" другим, не чувствуя себя униженным.
Но когда необходимо поддерживать ригидную самонаправленность, то недопустимо "сдаваться" ни себе, ни внешнему давлению. Более того, когда ригидная само направленность достигается лишь ценой огромного напряжения и не очень стабильна, то можно ожидать не только сопротивления внешним силам или авторитетам, но и острой чувствительности к ним. Можно сказать, что особой чертой нестабильной автономии является то, что угроза "сдаться" внешнему подчинению и угроза "сдаться" внутреннему давлению (в форме влечений и аффектов) составляют субъективное равновесие, поскольку и то, и другое угрожает одним и тем же психологическим функциям. В любом случае, именно такое, полное предубеждений, защитное и крайне антагонистическое восприятие внешних авторитетов и сил фактически пронизывает всю субъективную жизнь параноика. Противостояние постоянной ригидной самонаправленности параноика и внешнего мира - это постоянная навязчивая озабоченность защитой своей автономии от внешнего нападения.
- Невротические стили - Дэвид Шапиро - Психология
- Автономия и ригидная личность - Дэвид Шапиро - Психология
- Стратегическая семейная терапия - Клу Маданес - Психология