и бередило.
Долго ль она так просидела, не знала и сама Мавка. Солнце медленно совершало свой обычный путь по небу, по дороге несколько раз проехали телеги, но девушка пригибалась, и никто ее не заметил.
Вдруг ее голубые глаза сверкнули и сузились. Со стороны Тамани приближался всадник, которого Мавка сразу узнала по каурому коню. Она села на видное место, поправила красную юбку и синий платок, а бычак стиснула покрепче. Что конный, завидев ее, остановится и вступит в разговор, красавица не сомневалась. Она знала свою власть над мужчинами. Не бывало еще, чтоб хоть единый Адамов сын, если в нем есть капля мужского, проехал мимо такой красавицы, не попытавшись завязать с ней разговор.
Верховой приближался. Он ехал, опустив голову, погруженный в думы, и видно думы были приятны — на устах играла улыбка. «Убил, а улыбается, — подумала Мавка. — Погоди же! Последнее, что ты услышишь, издыхая, — мой смех».
Сидящую на могильном камне девушку обреченный не замечал, и она уж хотела сама его окликнуть, но тут вскинулась каурая, внезапно увидев чужого. Как видно, лошадь еще не успокоилась после ночных страхов.
Пан оборотился на Мавку, и воздействие ее красоты было всегдашнее — он уже не мог оторвать взгляда.
— Куда, пан, едешь? — спросила она. Надо было, чтоб он спешился и подошел близко.
При свете яркого дня, вблизи, Керимов убийца оказался до того хорош, что и Мавке отводить взор от чеканного лица не хотелось. Волосы у него были светлые, глаза синие, в углах губ две насмешливые морщинки.
— Ты цыганка?
Давеча со своим слугой барин говорил на непонятном языке, и Мавка решила, что он чужестранец, но спрошено было на чистом русском.
— Я — это я, — отвечала она, уже зная, что рыба на крючке и не сорвется.
И верно. Он спрыгнул на землю и встал прямо перед нею. Меж ними оставалось два шага — лишь они отделяли пана от гибели.
Жаль стало Мавке обрывать эту молодую жизнь. Виноват ли царевич Крижан, что оказался помехой для качаков, да и Керима он застрелил без умысла, шальною пулей. А всё же кровь товарища требовала отмщения, иначе не видать на том свете покоя бедной Керимовой душе, и без того пропащей.
Прикидывая, как бы подманить пана еще ближе, Мавка вела с ним пустой разговор.
«Как тебя зовут?» — спросил пан. «Смотря кто позовет», — бездумно молвила она. Он говорил что-то еще, и она отвечала, даже смеялась, но слова сходили будто сами собой. Сердце билось так часто, что мысли путались, а по коже бегали ознобные мурашки.
Наконец Мавка придумала.
— Покуришь? — спросила она, протягивая свою трубку, еще хранившую тепло ее губ. Какой мужчина откажется? Это ведь почти как поцелуй.
Не отказался и пан.
Он сделал-таки два роковые шага, по-прежнему глядя собеседнице в глаза. Мавка незаметно вынула руку с ножом из-под заказки (как именуется украинский нарядный передник), спрятала за спину. На крепкой шее пана, открывавшейся в расстегнутом вороте, билась жилка. В нее и должен был вонзиться острый, как бритва, клинок. Не раз и не два Мавка расправлялась со своими обидчиками этим верным ударом. Но сейчас — поразительное дело — никак не могла решиться, словно бы ее кто-то заколдовал. Она убрала за спину освободившуюся от трубки и другую руку — не окажется ли крепче. Но нет, онемела и та.
У людей добропорядочных, богобоязненных много правил, которые они соблюдают в своей жизни. У цыганской воспитанницы было только одно: не делать того, чего не хочется, это она и почитала истинной свободой. Убивать красивого пана Мавке вдруг расхотелось — и этого было довольно, чтоб она перестала печься о Керимовой душе. «Благодари свою матерь, что родила тебя таким баским, — подумала девушка. — Вон у тебя под левым глазом тень. Значит, любит тебя какая-то баба или девка большою любовью, что ж я стану ее бездолить?». (Гаданью по теням на лице Мавка научилась в таборе, и никогда оно ее не обманывало). «Кину ему конец, — порешила она. — Ухватится — его счастье, а нет — сам виноват».
Она спросила: куда-де держишь путь, а когда пан, не подозревающий, что его жизнь висит на волоске, ответил, изобразила испуг.
— Ой, плохое место! Всякий кто там жил, сгинул.
И рассказала небывальщину, которую только сейчас сочинила. Живет-де на этом прóклятом кладбище Мертвецова Невеста, которая по ночам бродит вокруг в сопровождении Неживого Волка, ищет своего суженого, и всякого пригожего парубка забирает с собой. Повидав ночью сначала скелет, а потом деву с волком, барин должен был в сказку поверить. «Съезжай оттуда дотемна, коли не хочешь осиротить тех, кто тебя любит», — сказала Мавка замогильным голосом и даже, вопреки своему обычаю, перекрестилась. Очень уж ей хотелось, чтобы слушатель напугался и избавил ее от кровавого дела.
Но глупец только засмеялся.
— А может, ты и есть Мертвецова Невеста? То-то я повстречал тебя на кладбище. Если так, приходи ночью, я буду ждать.
«Он не съедет, — сказала себе Мавка. — Что ж, знать такая у него судьба, я не виновата».
Она расстегнула ворот рубахи, зная, что приоткрывшийся там вид притянет мужчину сильней магнита. Так и вышло. Взгляд пана опустился книзу и будто прилип.
«Навыдумывала я себе. Никакой он не царевич, а такой же, как все они», — нарочно подбавила в себя злости Мавка.
— Куда уставился, жеребче? — недобро рассмеялась она. — Не про тебя овес.
Рука, сжимавшая нож, наполнилась силой и уж изготовилась к смертельному удару.
Здесь пригожий пан вдруг сказал нежданное.
— У меня такая же половинка песо, как у тебя. Не веришь? Смотри.
Он вынул из-за пазухи, потянув за цепочку, златой медальон, а оттуда серебряную монету, будто наполовину отгрызенную. Мавка взглянула на свое монисто — правда! Точь-в-точь недостающая часть амулета!
Они приложили половинки, держа каждый свою, и разлом не просто сошелся, а монета срослась намертво! Потянув назад,