Читать интересную книгу Огнеглотатели - Дэвид Алмонд

— Угу. Думаю, мало кому придет в голову это слово, если он станет говорить о нашей семье. Повезло. У тебя такой отец, ты живешь в таком месте и…

Улыбается.

— Угу, — говорю. — Знаю.

Она взяла у меня карточку, а потом нагнулась к папе. Поцеловала его в щеку, осторожно засунула фото в нагрудный карман его рубашки.

— Ты уж позаботься о нем снова, — говорит.

Тут я собирался рассказать ей про Макналти, но увидел у нее на глазах слезы и понял, что время неподходящее. Я пошел к себе. Выучил домашнее задание, а потом долго смотрел в темноту, как волны с гребнями, освещенными луной, разбиваются о берег. А потом я заснул и мне приснилось, что Макналти прокрался по дюнам, вошел к нам в дом, поднялся на второй этаж и лег к папе в кровать. Лежат и перешептываются про Бирму, а потом кровать стала лодкой, они вцепились друг в друга, а лодку качает и подкидывает на высоких волнах, которые несут их еще на одну войну.

36

Первая фотография Тодда появилась на следующее утро. Ее прикрепили к доске объявлений у самой входной двери в школу. Сделана она была в школьном дворе. На снимке была куча учеников — стоят компаниями, играют в футбол, просто задумались. Тодд здесь был просто фигурой в толпе. Его щелкнули в позе, которая нам всем уже успела стать привычной. Одна рука вытянута — держит ученика за запястье, другая поднята и сейчас нанесет удар хлыстом. Ученик этот — Мартин Кин, второклассник.

— Да, это я, — рассказывал Мартин. — Я ударил по мячу и нечаянно попал в окно. Получил два удара. И второй раз он мне врезал прямо по запястью, подлюка. — И как выкатит грудь, и давай рассказывать все по новой: — Да, все верно, это я…

Фотографию довольно быстро сняли, но несколько десятков учеников успели ее увидеть. Увидели — и забыли. Вторая фотография появилась уже днем. Ее приклеили липкой лентой к туалету рядом с кабинетами химии и биологии. Та же фотография, только увеличенная — почти все пространство заполняют Мартин и Тодд. Видно ледяное выражение у Тодда на лице, видно, как сморщился Мартин. Ее увидела куча парней, а потом даже девчонки потянулись посмотреть. Убрал ее один из преподавателей физики, Бунзен Брукс. Я как раз был в туалете, когда он вошел. Он щелкнул языком — ничего, мол, такого особенного.

— Да ладно, — говорит, — хватит паясничать. Делов-то.

И сорвал ее со стены, но под ней обнаружилось слово «ГАД», выведенное черными чернилами. Бунзен потер его пальцем.

— Кто-нибудь про это что-нибудь знает? — спрашивает.

Мы глаз не опускаем. Никто и ничего.

В тот день в автобусе, по дороге домой, Дигги сказал:

— Да, не хотел бы я оказаться на его месте, когда его поймают.

— Тодд его прикончит, — сказал Кол.

— Верно, — сказал Эд. — Интересно, а кто это?

Я посмотрел на Дэниела. Сидит, пятки на сиденье, колени у подбородка, читает. На миг глаза наши встретились. Потом он свои опустил. Читает дальше, только провел пальцем по губам: никому ни слова.

— Твоя работа? — спросил я, когда мы вышли возле «Крысы».

— Меньше знаешь — крепче спишь, — говорит. — Не звони направо и налево. Первое правило сопротивления. Чья бы работа ни была, в фантазии ему не откажешь, верно? А то ведь там сдохнуть можно от скуки.

Поднял повыше воротник от ветра, посмотрел в унылое серое небо.

— Чтоб я провалился, — говорит. — Вот оно, значит, как выглядит? Идет северная зима.

Прижал палец к губам и зашагал прочь.

На следующий день все было по-другому. Эта фотография была совсем крупным планом: только Тодд и Мартин во весь лист — хлыст в самом верху, рука Мартина в самом низу. В глазах Мартина был виден неподдельный ужас, в глазах Тодда — неподдельное холодное презрение. Пока мы глядели на фотографию, которую наклеили поверх фото прошлогодней школьной спортивной команды, прилетела новость, что обнаружено еще несколько. По всей школе: развешены по стенам, подсунуты в парты, вложены в библиотечные книги. Появилось несколько новых сюжетов, все с участием Тодда и его хлыста. К некоторым были добавлены слова — написанные под ними на стене или выведенные на самих снимках: ГАД, МУЧИТЕЛЬ, ЖЕСТОКОСТЬ, ГРЕХ. Фотографии немедленно начали коллекционировать. Те, которые учителя не сняли раньше, хватали и прятали на самое дно портфелей и рюкзаков. Особенно прославился снимок с Тоддом и близнецами Уитби, Джулией и Джоном. Близнецы стояли рядышком, дружно вытянув руки. Они одинаково нагнули головы и закрыли глаза, дожидаясь, когда опустится черный хлыст.

В классе Любок долго рыскал между партами. Дышал с присвистом.

— Уповаю на то, что никто из здесь присутствующих не имеет к этому ни малейшего отношения, — говорит. — Гнусный червь завелся среди нас. Змей ползучий. — Хрустнул суставами. — Но мы изгоним его. Мы заставим его выйти на свет. И тогда…

Он облизал губы, вздохнул. Повисло молчание — мы все трудились, рисовали карту странствия Иисуса по Святой земле. Тут раздался грохот — Любок как врежет кулаком по парте Дороти Пикок. Мы так и подскочили. Уставились на него, на багровое опухшее лицо.

— Мистер Тодд, — прошипел он, — стоит десятка любых из вас.

И как взмахнет рукой над работой Дороти. Учебник и карандаши полетели на пол.

— Ну! — орет во весь голос. — Ты чего сидишь? Давай поднимай! Поднимай!

Дороти шмыг в проход, поднимает. Дэниел вскинул руку. На лице вообще никакого выражения.

— Сэр! — зовет.

Любок смотрит на него и молчит.

— Простите, сэр, — говорит Дэниел, — вы не могли бы показать, где именно Иисус произнес Нагорную проповедь?

37

Днем объявили общее собрание. Воспитатели и мрачные учителя погнали учеников по притихшим коридорам к актовому залу. Учителя поднялись на сцену и сели к нам лицом на жесткие стулья. Многие надели черные мантии. Тодд сидел в первом ряду. Голову он вскинул, глаза опустил, грудь то и дело вздымается со вздохом — его, мол, страшно оскорбили и теперь ему очень больно. Хлыста видно не было.

Директор Грейс сделал шаг вперед. В руке зажата целая стопка фотографий. Нагнулся, и фотографии полетели в мусорное ведро у его ног.

— Эти пасквили, — говорит, — недостойны ничего, кроме всеобщего презрения. — Потер руки, будто стряхивая с них грязь. — Мы — одна община, — говорит. — Наш долг — заботиться друг о друге, оберегать друг друга, не давать друг другу пасть жертвой злых сил. И если опасность грозит одному из нас, значит она грозит всем. — Он внимательно вгляделся в наши лица. — В школу нашу проникла враждебная сила, — говорит. — Мы не может позволить ей одержать верх. Мы не можем позволить ей развратить нас. Возможно, что тот или те, кто творит это зло, сейчас находятся среди вас. Кто-то из вас наверняка знает, кто творит это зло. Если вам это ведомо, не молчите. Не проявляйте малодушия. Любые сведения будут восприняты конфиденциально. Среди вас находится как минимум один злоумышленник. И от него, кем бы он ни был, мы ждем признания.

Замолк. Посмотрел нам в глаза. Смотрели и учителя. Я чувствовал, как горит мое лицо. Уставился в пол.

— Скрыться вы не сможете, — продолжал Грейс. — Если стыд не заставит вас признаться, мы все равно дознаемся, как дознался в Раю Господь, когда согрешили Адам и Ева. А теперь попробуем наставить грешника, что стоит среди нас, на праведный путь. Прочитаем «Конфитеор».

Голоса наши зазвучали хором, и полилась как стон знакомая молитва:

— Исповедую Богу всемогущему, блаженной Марии всегда Деве… — Вскоре каждый из нас сжал кулак. И, произнося главные слова, «Моя вина, моя вина, моя величайшая вина», мы ударили себя в сердце, как нас выучили уже давно.

Потом нас еще на час оставили стоять. Грейс прохаживался между рядами. Он рявкал на каждого, кто шевелился. Говорил, что превратит жизнь нашу в ад. И ничего не добился. В тот вечер я прошел в темноте по песку к дому Дэниела. Притаился в саду, глянул в окно. Увидел Дэниела вместе с родителями. На столе лежала груда фотографий. Они разглядывали их, качали головой. Стискивали кулаки, гримасничали. Пили вино и слушали джаз, просматривая снимки, и потрясали кулаками, и хохотали все вместе.

38

— Он там, в дюнах, — сказал я маме.

— Кто?

— Макналти.

Был уже поздний вечер. Папа рано лег спать. Мама чинила мою новую белую рубашку, разорванную по шву. Мы слушали, как ветер снаружи набирает силу, как дребезжат крыша, двери, оконные рамы. Слушали, как волны разбиваются о берег.

— Он тут уже несколько дней, — говорю. — Поселился в старом сарае.

— Может, надумал здесь зимовать. Где есть тепло и крыша.

— Мы могли бы ему отнести всякое. Ну, хлеб. Чай.

Тут она заговорила громко и торопливо:

— Да плевать я на него хотела, Бобби. — А потом провела рукой по глазам. — Прости, — говорит. — Ну конечно, отнеси ему что надо.