Читать интересную книгу Стародубская война (1534—1537). Из истории русско-литовских отношений - Михаил Кром

Без поддержки местного населения можно было удержать Северщину только силой, но слабость военной организации Литвы лишила последнюю такой возможности. Поэтому если Гомель все же остался за Великим княжеством, то только благодаря местному боярству, перешедшему на сторону литовских властей.

Глава 5

ПОСЛЕДНИЙ ГОД ВОЙНЫ. ПЕРЕМИРИЕ 1537 ГОДА

Шедшая уже второй год война тяжело сказалась на состоянии многих земель Великого княжества Литовского. Еще в декабре 1534 г. по челобитью полоцких мещан, жаловавшихся на оскудение, вызванное войной, в частности, на вынужденное свертывание торговли, — король освободил их на год от уплаты 200 коп грошей (ежегодного взноса за магдебургское право), а в мае 1536 г. эта льгота была продлена еще на два года389. В мае 1535 г. была освобождена от уплаты дани сроком на три года Речицкая волость, разоренная во время зимнего похода московских воевод390. В феврале 1536 г. на тот же срок получили освобождение от всех податей Мстиславские мещане, пострадавшие летом 1535 г. от рати кн. В. В. Шуйского391. К этому добавлялось крайнее истощение государственной казны392.

С другой стороны, от войны сильно пострадали западные окраины Русского государства, особенно Северщина. После набега литовцев осенью 1534 г., по свидетельству упоминавшегося уже радогощского попа Степана, жители Радогоща были освобождены от податей на 20 лет, а стародубцы — на 15 лет393. Летом следующего года Стародуб был сожжен дотла, к его восстановлению приступили весной 1536 г.394

В этих условиях враждующие стороны начали осторожно искать пути к примирению. В сентябре 1535 г. литовские паны через посредство сидевшего у них в плену кн. Ф. В. Овчину-Оболенского попытались возобновить дипломатические сношения с Москвой: кн. Федор Овчина послал к своему двоюродному брату Ивану Федоровичу Телепневу, имевшему большое влияние при московском дворе, слугу А. Горбатого «о своих потребах», а Ю. Радзивилл передал с ним на словах, «чтоб князь великий с королем был в миру». В ноябре кн. И. Ф. Овчина-Телепнев послал ответ князю Федору с тем же гонцом — явно рассчитанный на прочтение его литовскими панами: указав, что война началась по вине короля, он заявил, что великий князь хочет ее прекращения, если же и король этого желает, пусть пришлет о том в Москву395.

Осенью 1535 г. виленские политики, рассчитывая на ослабление Москвы после падения Стародуба и набега крымцев, надеялись на скорое заключение мира396. Однако это были явно преждевременные надежды: в ноябре-декабре литовскую столицу тревожили упорные слухи о приготовлениях московских воевод к вторжению в Литву397. И слухи эти были не беспочвенны: в посольской книге упоминается о том, что воеводы должны были из Серпухова идти в Литву, но приезд в феврале 1536 г. гонца от Ю. Радзивилла побудил великого князя отменить этот поход398.

Хотя с февраля 1536 г. дипломатическая переписка велась уже непосредственно между литовской радой и московскими боярами399, но до окончания войны было еще далеко. Правда, теперь военные действия больше напоминали серию налетов и пограничных стычек. 27 февраля 1536 г. киевский воевода А. Немирович и полоцкий воевода Я. Глебович подступили с «великим нарядом» и 20-тысячным будто бы войском к Себежу400. В летописях численность литовского отряда сильно преувеличена; вероятно, ближе к истине данные, сообщенные в конце марта из Вильна прусскому князю Альбрехту Н. Нипшицем: по его словам, под Себежем было примерно 1200 человек «наших», то есть литовцев. Заслуживает внимания также его сообщение о попавшем там к литовцам в плен немецком кнехте, поведавшем, что в Ливонии (московиты) наняли для войны 80 немецких солдат, которых — добавляет Нипшиц — «наши и сами видели»401.

Литовцев постигла под Себежем неудача, красочно описанная в летописях. Обстрел города вражеской артиллерией не дал результата, а затем себежские воеводы кн. И. М. Засекин и А. Ф. Тушин сделали вылазку и погнали литовцев на лед озера, где те стали тонуть, а русские ратники «начата их топтати и сещи», захватили литовские знамена; А. Немирович и Я. Глебович поспешно отошли402. При этом себежанам удалось убить, согласно Псковской летописи, некоего «Ририка воеводу… ляцкого», а по Вологодско-Пермской летописи, «из сороковые пищали» с городской стены был убит воевода пан Войтек Николаев, а «литвы» погибло «болши тысячи человек»403. В Вильне, правда, оценивали масштабы своей неудачи под Себежем гораздо скромнее: по словам того же Нипшица, литовцы потеряли там «не более двадцати человек»404. В честь этой победы великий князь велел поставить в Себеже церковь Троицы с тремя приделами405.

Русские воеводы принялись энергично укреплять западную границу. В январе 1536 г. был построен земляной город Заволочье в Ржевском уезде на литовском рубеже; в городе была возведена Покровская церковь; в Заволочье были переведены ржевские дворы406. 10 апреля началось восстановление Стародуба, продолжавшееся до 20 июля: были возведены земляные укрепления, церкви, оставлен гарнизон407. 19 апреля было велено поставить город в Торопецком уезде на Велижском городище; Велиж был «докончен» в июле408.

Столь активная градостроительная деятельность на восточных рубежах Великого княжества требовала от литовского правительства принятия ответных мер. Эти меры стали предметом обсуждения на заседавшем в апреле в Вильне вальном сейме409. Официальным результатом заседаний сейма по вопросам обороны стали «военные листы», подписанные Сигизмундом 24 апреля 1536 г. (запись об их рассылке по поветам помечена первым мая): все подданные призывались на службу и должны были собраться на Друцких полях к Петрову дню (29 июня); за промедление король грозил лишением жизни и имения410. Однако наблюдатели в Вильне, зная о господствовавших на сейме настроениях, отмечали в апреле-мае, что литовские сословия склоняются к миру с Москвой411. Между тем обстановка на границе вскоре заставила виленское правительство вновь вернуться к обсуждению неотложных оборонительных мер.

23 мая состоялось совещание короля с панами-радой «о обороне земъской». Ввиду того, что «москвичи войска свои поготову мають, а замъки по границам в панстве его милости будують» (строят. — М. К.), было решено немедленно послать к границе половину панских «почтов» (с тем, чтобы другая половина была отправлена к 29 июня к месту сбора), а также всех господарских державцев и урядников412. Однако этот авангард, отправляемый под началом дворного гетмана А. Я. Немировича для «скорой обороны» границ, насчитывал всего, судя по приложенным реестрам, чуть более полутора тысяч человек413.

Тем временем новопостроенные московские крепости стали плацдармами для новых походов в Литву. Так, в июле 1536 г. состоялся поход кн. И. В. Горенского из Стародуба под Любеч. Согласно ЛНЦ, воеводы, придя под Любеч, «острог взяли и посад пожгли», спалили села и захватили «полон» — настолько большой, что из-за него «под иные городы не пошли» и вернулись «все целы и здравы»414. Аналогичный поход предпринял из Велижа кн. И. И. Барбашин: воеводы сожгли посад Витебска, повоевали села и с великим «пленом» «вышли… из Литовские земли все здравы»415. В разрядах весной 1536 г. (между мартовской и апрельской записями) помещена роспись похода из Новгорода рати во главе с кн. Б. И. Горбатым416. Неясно, однако, состоялся ли этот поход, куда он направлялся и был ли успешен.

Был еще один подобный набег, о котором русские источники не упоминают, возможно, из-за его неудачного исхода. В варшавском архиве Радзивиллов сохранилась «память» кн. Михаилу Юрьевичу Оболенскому — подробная инструкция похода из Рославля на Кричев417. Князь М. Ю. Оболенский должен был вместе с рославльским воеводой Григорием Григорьевичем Колычевым подойти к Кричеву «на утреней зори безвестно» и попытаться взять острог, а если это не удастся, то идти «на Крычовские места на целые воевати, чтобы им как дал Бог тамошних мест гораздо повоевати»418. Финал этой истории выясняется из корреспонденции, которую получал из Вильна князь Альбрехт Прусский в августе 1536 г. В частности, в письме от 4 августа упоминалось о полученном только что королем известии, что разбиты 1300 человек «московитов» и 50 взяты в плен, в том числе князь Оболенский, Колычев и некий третий воевода419. Спустя 10 дней в одном из писем говорилось уже о 80 плененных «московитах»420. 28 августа, как сообщали князю Альбрехту, в Вильно были доставлены воеводы Оболенский и Колычев, «вместе с другими пленниками… захваченными у крепости Кричев»421. Наконец, в списке пленных, находившихся в Литве в октябре 1538 г., действительно встречаем Петра и Григория Григорьевичей Колычевых в числе «новоприведенных з украиных замков», а также князя Михаила Юрьева сына Оболенского, у имени которого стоит помета: «пойман под Крычовом»422.