Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Успеешь, дед.
— Не уверен…
— Дед! Должно быть, ты сошел с ума, — дрогнув, ответила Варя.
— Не совсем. Когда человеку перевалит сильно за семьдесят…
— Дед, не надо! Пожалуйста…
Он приподнялся на локте, поглядел на ее сморщенный нос и выпяченную нижнюю губу и поспешно, с виноватой ноткой ответил:
— Есть не надо! Ложная тревога. Иди гуляй с Людмилом Хадживасилевым.
— Вот что, не пойду я гулять, — сказала Варя, поднимаясь с корточек и сбрасывая голубое пальто. — Останусь с тобой.
Дед сел. Спустил ноги с кушетки. Посидел, словно примериваясь с силами, и встал, несгорбленный, как обычно.
— Смир-р-рна! — отдал команду, начиная привычную Варе с малых лет игру. — Смир-р-р-на-а! — повторил, раскатываясь басом на «эр-р-р» и певуче протягивая: «а-а-а». — Приказываю: на про-гул-ку! Круго-ом… Стоп!
Он поглядел на часы.
— Восемь тридцать вернуться. Пойдем в клуб слушать Клавдию.
— Есть восемь тридцать вернуться! — крикнула Варя, как от живой воды оживая от его бодрого голоса, веря игре и любя этот мир, где есть родной, неулыбчивый дед с его строгим ежиком и нахмуренным лбом.
— Стоп! — скомандовал он, видя, что она уже подхватила с лавки голубое пальтишко. — А время как ты узнаешь?
— Погляжу на солнце и узнаю.
— Ненадежно. Заговоритесь с Людмилом… Не знаю, как он, а девчонки любят разговоры. Любят длиннейшие вести разговоры. — Он снял с руки часы. — Получай до вечера. Итак, восемь тридцать. Можете прийти прямо в клуб, к девяти. Желаю веселой прогулки. Приказываю: чудесно провести день в Привольном! Итак?
— Есть чудесно провести день в Привольном!
Варя выскочила из дома.
— Людмил! Эй, Людмил?!
В саду его не было. Варя выбежала из сада на зеленый лужок, покато спускавшийся к Оке. Там у Оки, у голубой воды, виднелась тонкая фигурка Людмила в черном свитере.
— Людмил! Людмил!
Она распахнула руки и побежала вниз, к реке.
«Тик-так-так! — бежали часы у Вари в кармане. — Тик-так-так!» Она подбежала к Людмилу и, вынув часы, приложила к уху.
«Тик-так-так! — стучали часы. — Какая тебе свалилась удача! Вчера ты еще не знала, ты ничего не знала, что будет. Вчера ты не знала Людмила. А что велел дед? Дед велел чудесно провести день в Привольном!»
«Да, правда, вы правду стучите», — подумала Варя и протянула Людмилу часы:
— На. Прислал дед до вечера. Чтоб нам с тобой не опоздать в клуб. Бери, бери, надевай! Дедовы часы, марки «Победа». Носи до вечера!
Она сорвалась и помчалась вдоль берега и слышала, что Людмил бежит сзади, слышала его дыхание у себя за плечами.
Они подбежали к мосткам.
Мостки далеко вдавались в воду. Никого не было на берегу, возле мостков. Были только лодки. Простые рыбачьи и аккуратненькие, покрашенные, для дачников, запертые на цепи и замки.
— Хочу прокатиться по Оке! Хочу, хочу! — сказала Варя в задоре, когда все нипочем, нет преград, подвернись только незапертая лодчонка!
А она и подвернулась. Невзрачная, когда-то кирпичного цвета, теперь полинялая, с облупленной на бортах краской, она как будто их дожидалась, вытащенная наполовину на песок. Даже вставленные в уключины весла лежали в этой лодчонке-дурнушке.
— Едем? — спросила Варя, чувствуя иголочки азарта по спине.
— А хозяин?
— Подумаешь, хозяин! Прокатимся по Оке. В крайнем случае, накостыляют по шее, когда вернемся, подумаешь!
Она, балансируя, пробралась в лодку. Людмил столкнул лодку в воду, вскочил. Взял весла.
Вода забулькала у бортов, разбегаясь в стороны серебристыми струйками.
Скоро они были посредине реки.
10
С середины реки Привольное выглядело необыкновенно живописно. Села почти не было видно, оно тонуло в садах, только кое-где уютно и славно краснели и зеленели крыши. Выглядывали кое-где и соломенные, но издали и они были привлекательны. Издали нельзя разглядеть заплаты из мха и лишайников, как на Серафиминой крыше, или развалившихся крылец у изб и растасканных за ненадобностью на дрова дворов и амбаров.
С середины реки видно лишь пышную белизну садов. Ниже к реке будто выписана ровненькая, радостно зеленая каемка лужка. Еще ниже — песчаная полоса. Еще ниже — Ока. Песок теплого бело-желтого цвета. Ока голубая. По Оке движутся и играют солнечные зайчики, такие яркие, что от их блеска и света щурятся и не глядят глаза.
Сидя в лодке, Варя щурилась на Привольное. Лодка уплывала потихоньку. Привольное отодвигалось.
Очарование и лень охватили Варю. Сказывалась ночь в вагоне. Сидя в лодке, она спала и не спала. Слышно, о борта лодки плещет вода, что-то говорит Людмил. Должно быть, она все-таки спит.
— Если бы я умел сочинять стихи, сочинил бы о сегодняшнем дне, — во сне слышала Варя. — Сочинил бы, как встретил тебя в саду, в Привольном. Знаешь, какое Привольное? Как бело облако, спустилось с вышины и легло у реки. А знаешь, как грохочет камень, когда катится в ущелье с горы? Приезжай к нам в Болгарию, узнаешь. Хорошо, чтобы жизнь неслась, верно? Чтобы всегда было ново. Всегда видеть ново! Вот вижу я… Лодка плывет по реке, Варя сидит в лодке, волосы у нее как веночек из златистых ниточек… Такие я написал бы стихи…
Он неслыханно разговорился! С Вари давно слетел сон, она во все глаза глядела на Людмила. Его фантазии ее поразили. До Людмила никто не посвящал Варе стихов или рассказов, он первый! Конечно, она была польщена воспеванием веночка у нее над головой, но не хотела подать виду и сказала с насмешкой:
— Сумбурные у тебя получаются стихи, Людмил. Без рифм. Без идеи. Ни на что не похоже. Наша учительница по литературе влепила бы двойку за такие стихи.
— Христо Ботев вылетел из Одесской гимназии, его нашли неспособным, а он революционер и великий поэт, — ответил Людмил.
— Христо Ботев учился в России?
— Много наших училось в России. Мы плывем, мы плывем на тот берег, — запел он. — Мы робинзоны, открываем неизвестные земли. Ничья нога не ступала на берег. Мы первые, первые, первые ступили на берег.
Он пел и греб, лодка легко слушалась его.
— Варя, что ты хотела бы, чтобы нас ожидало на берегу? — спросил Людмил, подняв весла, с которых закапал серебряный дождь.
— Приключения, испытания, опасности, риск, необыкновенное, чтобы не забыть на всю жизнь!
— Напред! Навстречу приключениям, испытаниям, опасностям, риску! — смеясь, воскликнул Людмил.
И налег на весла. Взмах, еще взмах, и лодка зашуршала бортами об осоку. Они вплыли в какой-то неглубокий затончик. Здесь грести было нельзя. Отталкиваясь веслом, Людмил вел лодку через заросли осоки, пока она не ткнулась носом о берег. Берег был крутой, обрывистый, рыжий от глины, с могучими соснами, тоже рыжими, где-то высоко-высоко, казалось, под самым небом, раскинувшими кроны.
— Поглядим, что за лесище, — сказала Варя.
Они оставили лодку в осоке. Хватится хозяин — попадет им, пожалуй, за лодку. Ерунда! Очень-то не попадет, все-таки гости. Напред, как говорит по-болгарски Людмил.
Они стали карабкаться вверх. Людмил взбирался впереди. По повадке его видно было, он знает горы, так свободно и ловко он выбирал место, куда ступить, чтобы не скатился камень или не обвалилась глина, и прокладывал Варе тропу. Может, они действительно первыми высадились здесь? Ни следа человеческой ноги.
Лес был огромный. Сосны стояли прямые, как колонны, такие высокие, что надо закинуть голову, чтобы увидеть вершины. Там, наверху, сквозь раскинутые, как руки великана, узловатые сучья, тихо плыло синее небо. В лесу синева неба была гуще и выше, чем над рекой. Белка с красно-оранжевым хвостом помчалась по стволу на макушку, добежала на самый кончик сучка, раскачалась, перемахнула на другую сосну и пошла скакать через весь лес.
Стучали дятлы. Чирикали, порхали неизвестные Варе веселые птицы. Под ногами сновали длинные муравьи с круглыми, как бусинки, глазами. Под каждой травинкой и иголочкой хвои кипела жизнь, а от стволов сосен рассеивался розовый свет. Через реку видно Привольное. Когда отсюда с высоты смотришь на село, видны дома, улицы, проулки среди садов.
Людмил задумчиво смотрел на Привольное. Ветер шевелил его спутанные волосы.
— Хочу все запомнить в Привольном, — сказал он, встряхивая головой и откидывая со лба лезший в глаза клок волос. — Вон там мать бежала догонять пионервожатую Варю, махала Записками, а баржа уплывала. Мать заплакала. Она часто плачет… Женщины часто плачут. А ты?
— Я нет, — сказала Варя.
— Я заметил, ты храбрая, — сказал Людмил. — Вообще ты могла бы сойти за мальчишку.
— Вот как?
Отчего-то Варе стало досадно.
— Хочешь, немножко пройдемся по лесу? — вежливо спросила она.
Он посмотрел на часы:
— Еще есть время. Идем.
Они пошли сосновым бором. По хвойному настилу было мягко идти, как по ковру. Ноги скользили. Пахло смолой. Видно, Людмил был сыном природы, хотя ему нравился городской шум, реактивные самолеты, поезда и все такое, но чувствовалось, что он очень любит природу. Налетел порыв ветра, сосны зашумели негромким густым шумом. Прокатилось по лесу и где-то затихло в глубине.
- Белые терема - Владимир Константинович Арро - Детская проза / Советская классическая проза
- За что мы проливали кровь… - Сергей Витальевич Шакурин - Классическая проза / О войне / Советская классическая проза
- Всего три дня - Валерий Бирюков - Советская классическая проза