главу, но не нашла. Как было бы хорошо увидеть как он доволен, как гордится… Но, увы…
Но и дальше получилось так, что, несмотря на то, что музыканты джаз-бэнда, промучившиеся в дороге часов девять, не успев прийти в себя, сыграли три фокстрота подряд, никаких движений заметно не было.
Какая-то высокая девушка вдруг решила перейти с одного конца площадки на другой. Все подумали, что она собирается танцевать, и зааплодировали. Бедная девушка заплетающейся походкой прошла через площадку для танцев, скрылась из виду и больше уже не показывалась.
Наконец несколько человек с большим трудом вытащили на свет божий жениха и невесту. Остальные могли и не танцевать, выбор оставался за ними, но новобрачные, как хозяева дома, были вынуждены это сделать. Бедняжки смотрели на это как на что-то обременительное, как на неприятную составляющую свадебного торжества, от которой не могли отказаться. И с видом покорности судьбе, будто говоря «ну что выпало на нашу долю, пройдет», вышли нетвердой походкой на танцпол.
И второй, и третий танец прошли с тем же успехом. Было видно, как члены комитета собрались и стоя совещаются, готовясь к всеобщей принудительной танцевальной мобилизации.
Несколько молодых людей в смокингах, которые чуть ранее выполняли обязанности церемониймейстеров, вышли вперед как главные кандидаты на роль кавалеров. Но когда они подходили к столикам, поднималась такая паника, будто они собирались устроить скандал. В итоге бедняги не решились даже вернуться обратно и смешались с толпой.
Фикри-бей уладил все с фонарями, а потом на какое-то время пропал. И вновь появился уже на площадке, только когда заиграл джазовый оркестр. Он переоделся в смокинг, из карманов которого выглядывала пара самых необычных шелковых платков, какие только можно было найти в его магазине. Именно он был сейчас самым элегантно одетым кавалером. Стало ясно, что в качестве партнерши он решил выбрать меня. Мы вместе работали в комитете, потому в этом не было ничего необычного.
Я ждала, когда он подойдет ко мне, чтобы преподать ему небольшой урок. Но он почему-то тушевался в присутствии отца и ожидал приглашения от нас. Он довольствовался тем, что все прохаживался вокруг и только один раз, приподняв бровь, бросил на меня один из своих знаменитых заигрывающих взглядов. Заметив, что на меня это не действует, он начал отпускать свои шуточки так, чтобы я могла их услышать. Если бы он сейчас еще и начал читать газель, то в арсенале его не осталось бы больше ни одного средства, которые безотказно действовали на местных красавиц. Но так как при таком шуме это вряд ли бы получилось, он с кислой миной удалился.
Здесь живут мать с дочкой. Они из Стамбула. Мать портниха. У них свой дом, она работает там в комнатушке, которую они переоборудовали под ателье, и шьет те модели женского платья, образцы которых вывешивает за стеклом окна, выходящего на улицу.
Ее дочка, которую здесь все называют Хиджран[61], в прямом смысле этого слова беспутная девица. Хотя ей уже отнюдь не двадцать лет, одевается она как ребенок, с утра до ночи бродит по улицам в выцветшей юбке, порванной в нескольких местах. У нее широкие бедра, ноги кривые, как кувшины, и на ногах туфли со сбитыми каблуками.
В городке про нее говорят, что она и бесстыжая, и немного не в себе. Она огрызается на молодых людей, которые начинают к ней приставать: «Раскройте глаза. Я из Стамбула. Вы тут смотрите, думаете, ох, девушка в открытой одежде расхаживает. Да не для вашего рта ложка. Я веду себя как мужчина. Ну-ка, давай проверим!» Несмотря на такие разговоры, она с парой знакомых мужчин время от времени нет да и уедет в лес, что рядом с городом. В такие дни можно слышать крики портнихи, которая выбегает из дома и ищет свою дочь: «Ну куда же ты опять пропала? Ох, и случится что-нибудь с этим непутевым ребенком!»
Имена матери и дочери промелькнули как-то на заседании комитета. Городской глава нахмурил брови, будто речь шла о чем-то чрезвычайно важном, и сказал: «Мы, конечно, не в силах помешать им явиться на бал. Но страшно, что эта сумасшедшая девица может выкинуть что-нибудь на балу и тем самым подпортит репутацию меджлиса. Лучше всего, чтобы она совсем не показывалась, ну или, во всяком случае, не участвовала ни в каких танцах». Члены комитета единогласно приняли это предложение.
Однако дамы в этот вечер оказались наперечет, а потому бойкот в отношении Хиджран был снят. Молодые люди в смокингах просто в очередь выстраивались, чтобы с ней потанцевать. Один раз Фикри-бей даже пригласил на танец ее мать. Но швея сделала всего пару кругов. Бедняжка все никак не могла попасть в такт, а в довершение всего сломала каблук и потому была вынуждена, вся дрожа, сесть на место.
Специально для этой ночи комитет организовал стол с закусками. Буфет располагался в углу сада, в строении вроде кофейни. Ближе к полуночи гостей предполагалось отводить туда группами и угощать мороженым и лимонадом.
Толкотня сорвала и этот номер программы. После полуночи всем в саду нестерпимо захотелось пить.
Народ толпился перед буфетом, потому что никто не знал, сможет ли он войти обратно, если по каким-либо причинам выйдет на улицу. Все так толкались, что через какое-то время сотрудникам муниципалитета, которые обслуживали в буфете, пришлось закрыть ставни. Ужасное зрелище. Мне вспомнилось, что подобное столпотворение я видела во время Мировой войны перед пекарней, где по карточкам раздавали хлеб.
Сквозь музыку можно было различить голоса: «Да что же это мы в Курбеле[62], что ли? Это же вода… Дайте попить, ради Аллаха».
Рядом убивался протиснувшийся из толпы к нашему столику старик в шароварах: «Ой, не смекнул я… Принести бы заранее два бидона воды. Эх, по сорок пара[63] кучу бы денег заработал…»
Городской глава оперативно предпринял меры по утолению жажды и превратился в себилджи. Он велел приносить воду в ведрах, жестяной посуде и кувшинах, а сам — в блестящем фраке с кокардами на воротнике, — встал у дверей и начал раздавать воду у питьевого фонтанчика.
Когда кризис с водой немного поутих, чиновники из муниципалитета стали разносить на подносах мороженое на привилегированные столики. Свою и отцовскую часть угощения я отдала детишкам семьи, что сидели позади нас.
Комитет желал, чтобы все части программы прошли «на ура», и не упустил из внимания развлекательные номера и аттракционы, которые должны были чередоваться с танцами.
Номерами снова занимался Фикри-бей, и