не стал, лишняя информация тяготит. Стефания слушала с интересом, даже несчастную салфетку оставила в покое.
– Так вот, когда деньги закончились, Ада вышла замуж за богатого.
– А ты? – Сочувствия в голосе Стефы не было, скорее злорадство. Впрочем, трудно ожидать другого.
– Мне выпала скромная роль брата.
– И ты согласился?
– Я любил ее.
Ее и деньги старика, у которого хватило глупости взять в жены бедную, пострадавшую от ужасов войны, девушку.
– И она клялась, что любит. Но… Она снова собирается замуж. Она снова бросает меня, но на сей раз навсегда.
– И чего ты хочешь?
– Того же, что и ты. Отомстить.
– Да? – В глазах Стефании читалось недоверие пополам с… надеждой. Значит, она ненавидит настолько, что готова рискнуть.
– Если она умрет, то…
– Мы попадем на гильотину.
Все-таки, Стефа не так глупа, как ему казалось. Правильно, именно зловещий призрак гильотины его и останавливал. Убить… он готов был убить Адетт тысячу раз, и тысячу раз отступал, кожей ощущая ледяное прикосновение лезвия. Но теперь… С появлением Стефании многое изменилось, нужно действовать быстро, пока Адетт не сообразила.
Быстро, может быть даже сегодня.
Химера
Я тупо пялилась в монитор, пустая трата времени, в голове пустота, на душе гадко, но Ник-Ник шуршал газетой, и приходилось делать вид, будто я очень занята. Слишком занята для разговоров. Обсуждать статью? Господи, какое может быть обсуждение. Ник-Ник принадлежит другому миру, на благодатных подиумах которого пасутся стада стройных манекенщиц, в окружении фотографов, гримеров, парикмахеров и иже с ними. В том мире Аронов – король, вместо скипетра игла, а в качестве державы – голова от манекена.
Попросить его, чтобы взял? Он же король, он может, он согласится, ведь обязан мне жизнью, но смысл? Я и красота – разные полюса планеты, это как кислота и щелочь, анод и катод, яд и противоядие. Проще уж жить, как раньше, Ник-Ник уйдет и все возвратится на круги своя.
– Оксана.
– Да?
– О чем ты думаешь? – голос ласковый, как у инквизитора, который уговаривает очередную ведьму одуматься и, отринув Диавола, возвратиться в лоно Матери-Церкви. – Тебе не надоело здесь жить?
– А есть варианты?
– Я могу купить квартиру.
– Надо же, какая щедрость. Деньги некуда девать?
– Я перед тобой в долгу. – Ник-Ник сел на кровати и, поддерживая здоровой рукой простреленное плечо, пробурчал: – Если бы не эта дыра, меня бы пристрелили.
– Надо же, какая жалость. – Мне упорно хотелось с кем-нибудь поругаться.
– Не знаю, как для тебя, но для меня аргумент весомый. Или хочешь, машину подарю? Шубу? Аквариум с рыбками? А вообще, давай так: загадай желание, а я исполню.
– Любое?
– Любое.
– Хорошо, – я почувствовала дикое желание сделать гадость, значит, этот самодовольный чудак полагает, будто сумеет выполнить любое мое желание? Что ж, раз так, пусть получает. И зажмурившись от собственной смелости, я загадала:
– Сделай меня красивой!
Якут
Леля по паспорту звалась Ольгой, Рязиной Ольгой Станиславовной, одна тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года рождения. В отличие от Революции Олеговны Леля боялась всех и вся: трупа в ванной, милиции, грядущего допроса и неотвратимого, как лавина по весне, разговора с Петроградской, которая – тут и гадать нечего – велит убираться прочь. Все нехитрые мысли крупными буквами отпечатывались на заплаканном личике.
А Леля, пусть и не красавица в полном смысле слова, но очень даже симпатична. Черты правильные, вот разве нос слегка длинноват, губы тонковаты, а брови чересчур выщипаны, даже не брови, а два прилипших ко лбу мышиных хвостика. Но, наверное, так модно. В моде Эгинеев не разбирался совершенно, просто время от времени замечал, что девочки, девушки и женщины, не зависимо от внешности, особенностей фигуры и возраста, вдруг хором одевались в сверхкороткие юбчонки, или начинали испытывать коллективную любовь к разноцветным колготкам, или брюкам непонятной длины – не штаны и не шорты. Подобные "природные" явления забавляли Якута, но в трогательных мышиных хвостиках на полудетском личике Лели не было ничего забавного. Пора начинать разговор, а то она снова заплачет, уже не от жалости к погибшему Роману, а со страха.
– Вас скоро можно будет поздравить с юбилеем, Ольга Станиславовна.
– Что? – Испуганный взмах ресниц, розовые пятна на щеках становятся ярче, нижняя губа подозрительно дрожит, меж бровей залегла глубокая складка.
– Я смотрю, у вас скоро день рожденья.
– Десять дней. – Складка разглаживается, да и губа перестает дрожать.
– Двадцать лет, первый юбилей, мои поздравления.
– Спасибо.
– Где праздновать собираетесь?
– В "Маяке", это кафе такое.
– Хорошее?
– Мне нравилось. – Леля почти успокоилась. – Там, как на самом настоящем маяке, и Рома любит… любил… – Одинокая слезинка скатилась по щеке. Не дожидаясь вопроса, Леля продолжила. – Рома классный был. Что мне теперь делать – ума не приложу. Он меня на работу устроить обещал.
– Куда?
– К себе, в «л’Этуаль», знаете, сколько там модели получают?
– Нет.
– Много. – Хлюпнула носом Леля. – «л’Этуаль» – это то же самое, что Шанель во Франции, это даже лучше, потому что конкуренции нет. У Ник-Ника – самые классные модели, если бы Ромка меня устроил в «л’Этуаль», то, считай, карьера сделана. А теперь что?
– Не знаю. – Совершенно искренне ответил Эгинеев, который ну совершенно не понимал, о чем идет речь. Кто такая «л’Этуаль» и почему у нее конкуренции нет. Про шанель Якуту слышать доводилось от Верочки, испытывавшей нечто сродни благоговению ко всему французскому. Слова «Шанель», «Диор», «Гуччи» и иже с ними вызывали у Верочки острые приступы зависти ко всем счастливицам, которые могут позволить себе покупать подобные вещи, а не только вздыхать, рассматривая модные журналы. Но «л’Этуаль», про «л’Этуаль» Верочка ничего не говорила. Впрочем, Кэнчээри редко прислушивался к болтовне сестры. Нужно будет спросить. Обязательно нужно будет спросить.
– Теперь домой… – завыла Леля. – Старуха вы-ы-ы-гонит, денег не-е-е-ту, а я не хочу домой. Мне Ромка карьеру обещал. Чем я хуже? Скажите, я некрасивая?
– Что вы, вы очень привлекательная молодая девушка.
– Старая. Я уже старая для модели. Кто меня в двадцать лет возьмет? А я, между прочим, Мисс Очарование была! Первое место Скольской дали, но она – дочка мэра, хоть и уродина, а мне титул Мисс Очарование. А в Москве говорят: засунь этот титул знаешь куда?
– Без подробностей.
Но девчонку понесло, истерика перешла в фазу неконтролируемого трепа, остановить который не представлялось возможным. Леля, захлебываясь слезами и соплями, рассказывала о своей нелегкой жизни. Впрочем, ничего нового для себя Якут не узнал. Обычная история обычной провинциальной девчонки, которая решила во что бы то ни стало покорить столицу. Леля – единственная дочь довольно состоятельных по меркам провинции родителей, умная и в меру