Читать интересную книгу Я выжил в Холокосте - Дэниэл Коуэн

Еще одним признаком перемен в Имре стали его столкновения с Ирэн. После примерно шести месяцев в Поккинге Ирэн призналась Имре, его подружке Дэйзи и Тибору, что в самом конце 44-го, когда немецкие танки ворвались в Будапешт, она вступила в связь с венгерским офицером, человеком, который предложил ей убежище от ужасов нацизма. Ирэн объяснила, что она, конечно, была ему бесконечно благодарна – он жизнью рисковал ради нее, – но бросила его сразу же, как освободили город, и считала, что отношения их закончены.

Тибору все это было до лампочки. Дэйзи, жившая в Будапеште и едва сама избежавшая сетей нацистов, понимала и симпатизировала Ирэн. Во время нацистской оккупации, в 44-м, когда евреев убивали буйствующие отморозки, Дэйзи, ее сестру и их мать спрятали у себя монахини. Но Имре на все это было наплевать. Как только Ирэн рассказала ему про офицера, он перестал говорить с ней и несколько недель отказывался признавать ее присутствие.

Тибор не знал, что сказать брату, но Дэйзи вступилась за Ирэн.

– Какая разница, как она спасла жизнь? – спрашивала она его. – Мы все выживали, как могли. Почему ей должно быть стыдно за себя?

Имре отказывался обсуждать это. Спустя несколько дней она снова подняла тему. «Что, было бы лучше, если бы ее убили в концлагере?» Имре молчал. Затем с ним попытался поговорить Тибор.

– Ну ты что, не может простить ее? – спросил он. – Разве так уж ужасно то, что она сделала?

Дэйзи и Имре, Поккинг, 1947. Семья Ирэн Рубин

Имре смотрел мимо него, будто не слышал ни слова. Все было понятно по тому, как он сузил глаза и сжал челюсти.

Тибор понимал, что Дэйзи защищает Ирэн не просто из принципа: за прошедшие шесть месяцев они стали почти сестрами. Ему и самому нравилась Дэйзи, остроумная брюнетка со стильной стрижкой и милым вздернутым носиком; она разделяла его любовь к фильмам и смеялась над его шутками. Но встать между братом и двумя девушками он не мог никак. Тибору было пятнадцать; они все были взрослые. Всем было малоинтересно то, что он мог сказать.

Имре и Ирэн возобновили общение спустя какое-то время, но теперь между ними появилась некая отстраненность, с которой, по мнению Тибора, им нужно было разобраться самостоятельно. Ну а пока они не соглашались почти по всем вопросам. Именно поэтому Тибор искренне удивился, когда Ирэн заняла позицию Имре по поводу его отъезда в детский лагерь.

Даже когда он смирился с необходимостью покинуть Поккинг, его все равно это расстраивало. В тот день, когда он приехал в отель в Ландсхуте, летом 46-го, ему было так грустно, что он решил вообще ни с кем не разговаривать. Затем, правда, он увидел группку миловидных девочек и передумал: пожалуй, лучше он пойдет разузнает, кто из них говорит по-венгерски.

5

Дорога Исаака Гоффмана в Ландсхут была долгой и изнурительной. В Маутхаузене он потерял двоюродного брата. Он не знал, где все его друзья-румыны. Он брел от одного лагеря беженцев к другому, спал среди незнакомцев в железнодорожных депо, складах и бывших тюрьмах. С каждой новой станцией его надежда выбраться из Европы угасала. И вот теперь, в Ландсхуте, надежда эта вновь ожила.

Американская армия превратила отели, школы, кабинеты и даже монастыри Ландсхута в убежище для бывших узников со всей Европы. Весь город превратился в огромный детский сад всех национальностей и религий. Тем удивительнее казался тот факт, что Тибор Рубин оказался в том же отеле, что и Исаак.

И вот он стоял перед ним, венгерский мальчик, которого Исаак даже не мог вспомнить, где видел, но который показался ему невыносимо одиноким. Впрочем, это был уже не тощий, оборванный узник; Рубин был хорошо сложен, прямой как стрела, с такими начищенными туфлями, что можно было узреть в них свое отражение. Исаак даже засомневался, беженец ли этот парень; ему понадобилось подойти поближе, чтобы увидеть плохо подогнанные рубаху и брюки, зашитые вручную прорехи на его пиджаке, понять, что он носит одну и ту жу пару обуви каждый день.

И все же он выделялся из толпы. Рубин был красавчик, с большими, дружелюбными чертами лица и быстрой улыбкой. Он не отворачивался, если незнакомцы смотрели ему в глаза, как это делали другие дети. Когда его представляли новым людям, он пожимал им руки и смотрел прямо в глаза. Его поведение – предприимчивое, задорное, почти безрассудное – отлично сочеталось с его внешним видом. И это раздражало Исаака. С его точки зрения, Рубина куда больше заботили девочки и веселье, нежели учеба. Почти роялистское поведение венгра сигнализировало о том, что ему плевать на свое будущее. А это тревожный знак.

Исааку было очевидно, что каждый подросток мечтает покинуть Ландсхут. И неважно, говорили его одноклассники об этом или нет, он-то знал: подавляющее большинство хотело отправиться в Соединенные Штаты. А значит, все они были конкурентами друг другу, поскольку квоты на въезд были ограниченны. Никто толком не знал, как и почему отбирали в Америку, но Исаак подозревал, что на его статус могут непосредственно влиять те люди, с которыми он общался. Быть в друзьях с Тибором Рубиным – потенциально опасно, посему Исаак предпочитал держаться от него подальше.

Милашки, которые нравились Тибору, любили общество парней постарше, повыше и одетых получше Тибора. Парадоксально, но пока он не сдавался и поддерживал образ, которым рассчитывал впечатлить девчонок, Тибор умудрился крепко задружиться с Норманом Фрайманом, вдумчивым и скромным подростком из Польши, который каким-то чудом пережил аж четыре концлагеря.

Норман Фрайман был узником варшавского гетто, когда его закрыли в сентябре 42-го. Оттуда мальчика отправили в Майданек, где погибли его мать и сестра. Вопреки всему он пережил еще три лагеря, включая Бухенвальд, где его освободили русские в 45-м. Все это произошло с ним до того, как ему исполнилось шестнадцать.

Норману легко давались языки. После войны он провел год, занимаясь переводом русского на немецкий, затем, в 46-м, поселился в берлинском лагере Шлахтензее. Там он слышал ужасающие истории про родную Польшу. Кое-кто в стране утверждал, например, что в коммунизме в России виноваты евреи. В 46-м сорок евреев окружили и подожгли. Те сгорели заживо. Когда он узнал об этом, об этой бессмысленной бойне, Норман поклялся никогда не возвращаться в Польшу. Тогда у него не было другого выбора, кроме как оставаться в берлинском лагере. Чуть позже его сиротский статус привел его в Ландсхут.

Родной язык Нормана был польский; Тибора – венгерский. Но с помощью нескольких слов на немецком и на идиш, а также набора знаков двое ухитрились хорошо узнать друг друга. Самыми глубокими своими переживаниями они поделиться не могли – слишком свежи и неприятны они были, – но Норман инстинктивно понимал, что Тибора Рубина стоит узнать поближе. Он не был таким подавленным или нервным, как другие подростки, и всегда встречал Нормана улыбкой или шуткой. Что еще важнее, даже до того, как у Тибора появился шанс доказать это, Норман понял, что Тибору можно доверять, что если он что-то пообещал, то сделает это. А если ты выживший, доверием нельзя разбрасываться попусту.

6

Ирэн Рубин всегда любила своего сводного брата, Миклоша, но во время войны потеряла с ним связь. После, не получив от него вестей, она решила, что он погиб. Но он выжил. Прежде чем условия в его трудовом лагере стали ухудшаться, он сбежал и вернулся в Хуст. Обнаружив, что еврейская община исчезла, он ушел в леса, присоединился к чешским партизанам и провел остаток войны в сражениях.

Норман Фрайман перед войной. Предоставлено Норманом Фрайманом

Жена Миклоша, Маркета, и ее сестра выжили в Освенциме, однако двое их детей и вся остальная семья сгинули. Найдя изнуренных женщин в немецком госпитале, Миклош увез их в Прагу, где служил офицером чешской армии. Миклош намеревался создать семью заново, и год спустя Маркета родила девочку Веру. В тот день, когда Вера родилась, Ирэн стояла рядом и держала Маркету за руку.

В один из нескольких своих визитов в Прагу Ирэн узнала о чешской женщине с точно таким же именем, которая не значилась в списках и которая скорее всего погибла. С помощью Миклоша Ирэн изучила ее биографию, затем по поддельным бумагам присвоила себе ее личность. Став гражданкой Чехословакии, Ирэн могла теперь выехать в Канаду. Она стала первой из семьи Рубиных, кто сумел переехать в Северную Америку.

7

Спустя полгода в лагере Тибор получил письмо от дяди из Нью-Йорка, который предлагал ему переехать. Вцепившись в письмо так, словно от него зависела его жизнь, он рванул в администрацию лагеря, где ему быстро дали понять, что приглашение никак не влияет на его шансы получить необходимые для переезда бумаги.