характер после того, как в июне Рейх атаковал Советский Союз, нарушив пакт о ненападении.
Таким образом, впервые после перемирия, по целому ряду различных причин, на улицах Лиона среди торговцев, врачей, рабочих, железнодорожников и промышленников начались перешептывания. Но что бы ни зрело в душах лионцев, до этого момента никто не мог присоединиться к Сопротивлению, потому что такой организации просто не существовало. Не было никакого плана, спускаемого сверху, а членами общества становились случайно познакомившись с нужным человеком. Велось больше разговоров, чем действий; не было ни оружия, ни взрывчатых веществ, ни навыков их использования. Помощь из Лондона оставалась недоступной; надежная информация тоже была неуловима, потому что пропаганда Виши о ходе войны давно заглушила настоящие новости. А в ситуации постоянной угрозы доносов соседей, коллег или даже семьи в воздухе царила атмосфера всеобщего подозрения.
Когда Вирджиния прибыла на железнодорожный вокзал Лион-Перраш, ее занимали более насущные заботы. Город был переполнен. Около двухсот тысяч беженцев, спасающихся от нацистских преследований на севере, ринулись в город с населением 570 000 человек. Все гостиницы и пансионы готовы были лопнуть, не было свободных для съема квартир; и друзей, к которым можно было бы обратиться, у Вирджинии тоже не было. Некоторое время спустя, измученная, она плелась вверх по покрытому зеленью склону холма, возвышающегося над рекой Сона, в Ла-Мюлатьер, где постучалась в двери монастыря Святой Елизаветы. К счастью, сестры, жившие в уединении и не привыкшие к посетителям, сжалились и предложили ей постель в крошечной комнате в башне, где Вирджиния была «предоставлена лишь сильному северному ветру»[58]. Единственным условием было то, что она должна была возвращаться к 6:30 вечера, когда запирали ворота, – она признавалась, что все это было для нее «безусловно непривычно» по сравнению с пьянящей довоенной жизнью, полной вечеринок, в Париже. Монахини в «причудливых головных уборах – белых голландских шапочках с крыльями» – кормили ее продуктами с собственной фермы. Несмотря на отречение от земного мира, они стали для нее не только первым приютом в Лионе, но и первыми завербованными агентами. Благодаря нестандартному мышлению Вирджинии Секция F тогда получила одну из лучших конспиративных квартир в Вишистской Франции.
Однако, как только появилась возможность, она забронировала номер в отеле «Гранд Нувель» на улице Гроле, чтобы быть ближе к центру города. Отель идеально подходил в качестве ее КП – или poste de commande, командного пункта: он имел несколько входов (возможность быстро уйти при необходимости); располагался близко к остановке трамвая № 3 (удобство передвижения); а главное, был недалеко от американского консульства на Биржевой площади. Вирджиния зарегистрировалась как Бриджит Леконтр, предъявив свои подготовленные УСО поддельные документы. Они были напечатаны дружественным фальсификатором на Кингстонской объездной дороге в юго-западном Лондоне (еще один контакт УСО), а затем проштампованы и помяты так, чтобы не выглядеть новыми. Бриджит быстро вошла в привычный ритм, покидая номер рано утром и возвращаясь в шесть вечера, чтобы выпить бокал вина в баре и прочесть сообщения, оставленные ей на стойке регистрации.
Затем она иногда ужинала в маленьком ресторанчике рядом с отелем, где patron, грек, закупавшийся на черном рынке, относился к хорошенькой девушке «как к любимой дочери». Он отказывался брать у нее талоны на питание, но угощал макаронами, ее любимым аперитивом из джина с вермутом и даже дорогими английскими сигаретами, несмотря на запрет женщинам покупать что-либо для курения[59]. Он стал еще одним из ее первых завербованных агентов.
Она старалась глубже проникнуть в американское консульство, посещая его почти каждый день в качестве корреспондента «Нью-Йорк пост» под своим настоящим именем. Однако рыжие локоны мисс Холл из Виши исчезли. Она научилась быть менее заметной, чем яркая фигура, привлекшая внимание Джорджа Беллоуза в Испании. Вирджиния перекрасила волосы в светло-каштановый цвет и теперь собирала их в тугой пучок, выделявший ее «аристократичные черты лица» и «изумительно спокойные глаза», которые «сверкали в дружественной обстановке»[60].
Она также сменила свой довоенный парижский гардероб, отказавшись от того яркого образа, который немецкая пропаганда называла virago juive et bolchévique («мужеподобная еврейка и большевичка»[61]), в пользу спокойных твидовых костюмов мелкой буржуазии. О ее любимых брюках теперь не могло быть и речи: если в Виши их считали одной из причин довоенной женской эмансипации, идеи которой покорили Вирджинию в Париже; то петэнисты приравнивали ношение брюк к опасной «моральной распущенности»[62]. Теперь эти свободы были утрачены, и в новое нелиберальное время женщины одевались скромно, чтобы избежать внимания со стороны французской полиции или немецких хозяев. Плюсом было то, что в первые месяцы подобные устаревшие взгляды означали: большинство мужчин не могли и представить себе, что женщины могут принимать активное участие в подрывной деятельности.
Вспомнив школьные времена и свою любовь к театру и переодеванию, Вирджиния научилась менять свою внешность за считанные минуты в зависимости от того, с кем она встречалась. Вирджиния меняла прически, носила широкополые шляпы, надевала очки, меняла макияж, скрывала руки различными перчатками и даже вставляла в рот кусочки резины, чтобы щеки казались больше. Все это работало на удивление хорошо. С помощью этой небольшой импровизации в течение дня она могла превратиться в трех или четырех разных женщин – Бриджит, Вирджинию, Мари или Жермен. Всегда в движении, всегда меняющаяся, Вирджиния была практически неуловима.
На Биржевой площади американский вице-консул Джордж Уиттингхилл тепло принял ее (как Вирджинию). Хотя он и должен был оставаться внешне нейтральным, она быстро и правильно оценила симпатии Уиттингхилла и завербовала его в качестве одного из своих самых важных помощников. Вскоре они вместе нашли надежный способ передавать ее сообщения через дипломатическую почту из Франции в американское посольство в столице Швейцарии Берне. Из Берна военный атташе полковник Легге, считавший Вирджинию «отличным человеком и очень надежным работником»[63], добросовестно отправлял отчеты в Лондон. Ответные письма и деньги с Бейкер-стрит в Лион он пересылал в запечатанных конвертах с пометкой «Лев для Мари» (Лев – кодовое имя Уиттингхилла). Теперь у Вирджинии был очень надежный – хоть и не быстрый – канал связи.
Но кто ей действительно был нужен, так это оператор беспроводной связи. Без мгновенной связи, например, было практически невозможно тщательно подготовить выброску с парашютом новых агентов или припасов. До сих пор УСО удалось отправить в свободную зону только двух работающих радистов. Первый – Беге, вышедший на поле боя в мае 1941 года, – был перегружен работой и монополизирован Лукасом почти в двухстах милях от Шатору. Другой оператор свободной зоны, Гилберт Турк под кодовым именем Кристоф, был заброшен с парашютом в