Хартли рассмеялся.
– Я думала, камни сами громоздятся на земле – случайные нагромождения в самых живописных местах, – продолжала Саманта. – И по наивности считала, что все озера, водопады и прекрасные пейзажи создала сама природа. Я не знала, что есть люди, которые идут по стопам Господа Бога и поправляют его ошибки.
Он снова засмеялся.
– Так вы считаете – этим я и занимаюсь? – спросил Хартли. – Звучит довольно грозно. А не буду ли я за это наказан? Не оскорбится ли Господь Бог?
Саманта только улыбнулась в ответ. Разговор оборвался. Они сидели, глядя друг на друга. Впервые оба почувствовали неловкость оттого, что замолчали.
Саманта первая прервала молчание.
– Так где же речные пороги? – спросила она.
Хартли вскочил на ноги.
– Довольно далеко отсюда, Надеюсь, башмаки у вас удобные, – сказал он.
Столь же удобные, сколь и изящные. Сегодня она не надела свои высокие башмаки. Ее необутая ножка поместилась бы у него на ладони.
– Если я сотру ноги, у меня будет время их понянчить во время нашего путешествия, – сказала Саманта. – Ненавижу долгие поездки в экипаже. Под конец такое чувство, что все твои кости сдвинулись со своих мест. И боишься взглянуть в зеркало – вдруг да не узнаешь себя?
Они смеялись, шутили и болтали о пустяках. Им было хорошо вместе. Но за веселостью крылась печаль. «Дай мне Бог силы пережить конец этой прекрасной интерлюдии», – молил Хартли. Это последнее их свидание, и ему надо насладиться им сполна, потому что больше свиданий не будет. Однако радоваться свиданию он не мог – ему было невыносимо тяжело. Припомнилось, как он сидел у постели Доротеи, когда она умирала. Все происходило так быстро! Она была в сознании, слушала его и даже немного говорила. А он не мог говорить. В голове все время было одно: быть может, это последние мои слова, обращенные к ней. Она очень хорошо к нему относилась, была так добра. Он хотел сказать что-то значительное, чтобы она помнила. Хотя ей недолго оставалось помнить.
Она первая сказала ему эти слова. «Я очень счастлива», – снова и снова твердила она в тот последний час. Он подумал: она хочет сказать, что счастлива умереть, пока она все еще его любовница, пока он не устал от нее. Она обожала его, и он почувствовал вину, он был пристыжен. Потому он сказал ей не правду, но никогда об этом не пожалел. «Я люблю тебя, моя дорогая», – прошептал он в ответ.
Расставание – это мука. Саманта не думает об этом, она весела и беспечна. Для нее это просто конец дружеских отношений. Она, конечно же, опечалена, но не страдает, а потому на нем была двойная ноша – всю прогулку он должен был скрывать свою мучительную боль. Последние три дня он считал часы. Сейчас он считал минуты, не зная точно, сколько их осталось.
У водопадов Саманта стихла. Камни, выступающие из воды, зеленый шатер из ветвей деревьев над головой, шум воды, поглощающий другие звуки, – все это создавало ощущение уединенности, казалось, что ты попал в какой-то другой мир. Саманта молча ходила по каменистому берегу, глядя на бурлящие потоки, а Хартли молча смотрел на нее.
– Не надо сооружать большой водопад, – сказала она наконец. – Он нарушит пропорции, гармонию. Небольшие водопады, один за другим, – вот что мне видится. Их и надо оформить – если они требуют оформления. Ах, мистер Уэйд, как здесь красиво! Я завидую маркизу Кэрью.
Именно так он и представлял себе – цепь водопадов, а не один большой. Так, чтобы можно было постоять на берегу и прогуляться вдоль этих водопадов. Полюбоваться игрой света и теней.
– Я не должна была… – виновато взглянув на Хартли, начала Саманта. – Вы – архитектор. Я могу лишь одобрить или не одобрить ваш замысел. Скажите мне, что вы задумали соорудить тут большой водопад, и я не решусь вам возразить.
– Наши мысли созвучны, – сказал Хартли. – Вы предложили именно то, что я и намеревался сделать. Она склонила голову набок – ее характерный жест. Он будет всегда помнить, как она склоняет голову к плечу. Она делает это, когда о чем-то серьезно задумывается.
– Да, – сказала она. – И это потому, что мы друзья. Мы одинаково мыслим.
– Однако вы не любите сопрано, – пошутил он.
– Это верно. – Саманта улыбнулась. – Я предпочитаю теноров.
И они снова начали смеяться и шутить. Но за веселостью пряталась грусть.
Он намеревался пригласить ее выпить чаю. Но они уже довольно долго гуляли. К тому же ему казалось, что сидеть друг против друга, попивая чай, им сегодня будет трудно. В последнюю их встречу он рассказывал ей о беседке над озером и хотел сегодня повести ее туда, однако день уже клонился к вечеру. И опять же это создало бы напряжение – они вдвоем в уединенном месте… А просто мирно помолчать им бы не удалось.
– Пора мне возвращаться домой, – тихо проговорила Саманта. Веселость снова покинула ее.
– Да, – согласился Хартли. – О вас будут беспокоиться.
До пограничного ручья путь был не близкий. Хартли показалось, что ей хочется ускорить шаг, однако приходилось приноравливаться к нему. Можно было предложить ей расстаться раньше, не доходя до ручья, как предлагала она сама в предыдущие их встречи, но Хартли этого не сделал. Он не хотел отпускать ее прежде, чем они дойдут до каменного перехода, хотя и очень страдал в эти последние минуты.
Они шли молча.
Солнечные блики скользили но быстрой воде. На другой стороне ручья среди деревьев желтели головки нарциссов. Хартли и не заметил, что уже наступает пора цветения. Саманта повернулась к нему.
– Спасибо вам за эти дни, – сказала она непривычно учтиво. – Они доставили мне истинное удовольствие.
– Благодарю вас. – Хартли коротко поклонился. – Надеюсь, ваша поездка пройдет благополучно. И желаю вам приятно провести время в Лондоне.
– Спасибо, – ответила Саманта. – Уверена, что маркиз Кэрью одобрит все задуманные вами новшества.
Она улыбнулась ему. Он улыбнулся ей.
– Ну что ж, – поспешно проговорила Саманта, – до свидания, мистер Уэйд.
– До свидания, мисс Ньюман, – сказал Хартли. Он ждал, что она протянет ему руку, но она этого не сделала. Быть может, ей неприятно касаться его правой руки, мелькнуло у Хартли в голове, но он тут же отбросил эту мысль.
Она легко, на цыпочках, перебежала но камням через ручей, приподняв достаточно высоко юбку, так что он успел увидеть тонкие лодыжки над изящными башмаками. Он ждал последней минуты, приготовив улыбку и левую руку, если она все-таки захочет обменяться рукопожатием.
Но она не обернулась и мгновенно исчезла меж деревьев.
У него было такое чувство, что его обокрали – лишили чего-то бесконечно дорогого. Чего-то, что невозможно ни возместить, ни заменить. Чувство пустоты, страх и боль пронзили его. Такой боли он никогда прежде не испытывал. Даже в тот год, когда упал с пони и страшно разбился. Тогда ему было шесть лет. Сейчас была не физическая боль, и он не знал, как такую боль лечить. И можно ли ее как-то излечить.