Читать интересную книгу Всемирный следопыт, 1926 № 12 - Андрей Платонов

Ведь он же извлек из глубины глубин это чудовище; он знал, что оно принадлежало к миру, давно уже исчезнувшему с лица земли, и, если оно в тот момент, с биологической точки зрения, и было живо, то, с точки зрения исторической, оно все-таки не существовало теперь. А все эти неповоротливые, медленные движения, — разве они не были проявлением борьбы, и борьбы на жизнь и смерть!.. Давление, под которым это чудовище жило и приняло вид рога, было, как бы то ни было, одним из условий его существования, а вот теперь, когда это условие нарушено, оно должно умереть.

Да, верно, уж и умирает…

Тишину, царившую на капитанском мостике, прорезал какой-то слабый звук… Это Хардмут щелкнул затвором своей камеры. Фотограф первый из всех пришел в себя от оцепенения.

И при звуке этом, точно он был сигналом, живая колонна медленно нагнулась и затонула, как тихо погружаемый в воду меч.

Закат блеснул последними лучами на волнах неспокойного моря, и жаркий день угас. Окружающее чуть вырисовывалось в сменивших дневной свет туманных сумерках. И какие-то звуки пронеслись над морем: будто где-то, о какой-то далекий берег, ударилась волна… А потом несколько раз подряд слышалось что-то, похожее на бульканье гигантской бутыли, опускаемой в воду…

Но людям на борту «Президента Гирлинга» некогда было прислушиваться.

Брейм, стоя на мостике, орал во всю глотку. Канат совсем ослаб. Явно было, что добыча высвободилась с крюка даже еще до момента своего появления над водой. Барабан, сматывавший канат, заработал во всю и своим громыханьем заглушал все другие звуки. Но чего он не мог заглушить, — это запахов, а они наполнили собою весь стоячий безветренный воздух. Пахло илом и тиной, с примесью еще чего-то, напоминавшего запах грязи тропического берега.

__________

Понадобилось больше получаса, чтобы смотать канат. Когда грапнель вытащили на борт, его подставили под свет дуговой лампы и подвергли тщательному обследованию. Но обнаружить на нем не удалось ничего, за исключением зацепившегося у основания одного из грапнельных крюков какого-то крошечного кусочка, похожего на лоскуток черной кожи… Да еще на конце самого каната оказались какие-то царапины.

И как раз в то время, когда Брейм производил этот осмотр, воздух потряс какой-то звук, похожий на раскат грома, а вдали, над морем, в полутьме блеснуло что-то белое, как будто полоса упавшей вниз белой пены.

Грондааль крикнул с мостика Брейму:

— Нам пора убираться отсюда!

Он дал звонок в машинное отделение, и судно закружилось на месте, словно испуганный зверь, а потом дрогнули винты, и оно, взяв новый курс, пошло полным ходом. Оно прошло уже милю расстояния, когда раскат повторился снова, но на этот раз был уже слабее.

Они прошли мимо фонарика, горевшего на буе, которым отметили местонахождение нагасакского конца кабеля, предоставив ему одиноко светить над водой.

А потом, когда они уже умерили ход, они снова слышали звук того же грома вдали, — звук был совсем уж слабый, и раздался он в последний раз…

Поднялась луна, и под ее светом люди на палубе всю ночь напролет все прислушивались и все сторожили, но море расстилалось кругом, как ни в чем не бывало. И когда они на следующее утро подошли вплотную к месту происшествия, то не было заметно ничего особенного, только поверхность воды слегка подернулась зыбью под мягкой дымкой тумана, предвещавшего, что нарождающийся день будет тоже жарким.

__________

В одиннадцать часов из темной комнаты, где происходило проявление необычайной пластинки, наконец, вышел Хардмут.

И, словно та пена, что вздымают за собой винты корабля, было бело лицо его.

Он присел на ящик спасательного буя, точно хотел перевести дыхание. Бывший невдалеке от него Брейм подбежал к нему, выхватил у него из рук пластинку и стал разглядывать ее на свет.

На ней был снимок уголка одного из копенгагенских садов. Бедный Хардмут, относясь с презрением ко всяким кодакам, употреблял только сверх-великолепную односнимочную камеру и второпях всадил в нее кассетку с уже использованной пластинкой.

Говорят, что с той поры Хардмут никогда не лгал, никогда не насмешничал, — по крайней мере, на борту «Президента Гирлинга».

Американские трампы.

Рассказ Артура Xэйе.

Американские трампы[14].

Трамп, по-американски, — бродяга.

В Европе трампы в свое путешествие обычно направляются по шоссе и большим дорогам.

В Америке дело обстоит не так, потому что тут почти все шоссейные дороги заменены железными, прорезающими огромные пространства от Атлантического до Тихого океана, от прерий на границах Канады до Мексиканского залива.

И между двумя блестящими стальными полосами, убегающими в бесконечные дали, не спеша, бредет трамп качающейся, но равномерной поступью, свойственной только американцам.

Конечно, этот легкий шаг прерывается, когда начинается песок или камни.

Железнодорожные мосты по-американски примитивны: они представляют собой стальные скелеты, как паутина висящие над рекой или пропастью, и в пролетах этих решетчатых ферм положены лишь перекладины и рельсы. Настилка моста и перила считаются роскошью, и между перекладинами зияет пустота. Если прибавить к этому значительную высоту моста, то надо сознаться, что для перехода через мост понадобятся крепчайшие нервы. На некоторых линиях железных дорог, на особенно длинных мостах, из похвальной бережливости проложена только одна колея.

Когда на таком мосту трампу повстречается мчащийся поезд, то для трампа — три выхода: быть раздавленным колесами, прыгнуть вниз, или повиснуть на руках на перекладине (последнее весьма редко кончается удачей).

Вопрос питания трампа решается просто: со стола щедрой здесь кормилицы-земли падает много крох, и равнинный американец гостеприимен, надо только во время поспеть к фермерскому обеду или ужину, так как в промежутке между ними в доме нет даже хлеба, который к каждой еде пекут в виде бисквитов из маисовой муки.

Ночлег для трампа на каждом шагу, и в законах пока еще нет параграфа, запрещающего сон на свежем воздухе. При дождливой или холодной погоде к услугам трампа — пустые товарные вагоны.

Постель трампа всегда при нем, это — газета, могущая, благодаря своей величине, служить и матрацом и одеялом. О приличном виде и чистоте американский трамп печется в гораздо большей степени, чем его европейский коллега; это относится и к свеже выбритым щекам, — поэтому бритва и зубная щетка обязательный, но, увы, и единственный багаж трампа. Со свертком путешествовать он не любит, изношенная рубашка или стоптанные башмаки им тотчас же выбрасываются, — новые можно заработать в один день.

Про документы, жандармов, убежища для беспризорных, про высылку на родину здесь никто не слыхал. «Сам себе помогай» — американское жизненное правило. Никто не печалится о жизни трампа, никто, конечно, не будет плакать и о его смерти. А в безлюдных пылающих пустынях и в бушующих бурунами прериях смерть найти легко.

В лексиконе трампа есть важное слово, играющее большую роль в его жизни, это слово — «прыжки», под которыми разумеется вспрыгиванье в вагоны и проезд «зайцем». Прыжки делаются на станциях, где поезд останавливается для наполнения паровоза водой. Взобравшись в вагон, трамп залезает куда-нибудь в укромный уголок или в пустую тормозную вышку; на скорых поездах он укрывается между колес на осях или газовых резервуарах. При большой скорости этих поездов, не зря названных «летунами», конечно, нужны и американские нервы.

Нельзя сказать, что такого рода пассажиры особенно желанны железнодорожной администрации. Последняя устраивает за ними охоту, и пойманные «зайцы» получают в награду шесть месяцев принудительных работ. В свою очередь, и трампу не покажутся уж так желанными эти полгода, и так как он более энергичен, чем его собрат в старой Европе, то он и «прыгает» в поезд не один, а в составе хорошо вооруженного взвода товарищей и кулаками и револьверами защищает свои права на бесплатное путешествие.

На этой почве часто развертываются, особенно в малонаселенных западных областях, регулярные бои между отрядами трампов и кондукторской бригадой. Дошло до того, что целый ряд железнодорожных обществ вынужден был заключить договоры с сыскными учреждениями, и теперь каждый товарный поезд сопровождается патрулями из сыщиков, вооруженных до зубов. Найдя запрятавшегося трампа, сыщик первый приветствует его словами: «Руки вверх». Ответ должен последовать немедленно, так как малейшее промедление вызывает выстрел. Второе приветствие: «Считаю до трех! Раз, два…» — перед «три» трамп должен добровольно спрыгнуть, иначе после «три» он волей-неволей повторит «прыжок», но уже с пулей в черепе, и тогда малейший след трампа уничтожат ястребы и вороны прерий Скалистых гор.