После этого Присциллиан возбудил обвинение против своего главного обвинителя, епископа Оссанубы Итация. Тот бежал в Треверорум и нашел себе союзника в лице префекта преторианцев. Одна интрига сменяла другую. Тем временем Максим переправился на континент и сверг Грациана. Амвросий отправился на север, чтобы помочь с подготовкой договора, который должен был разделить Западную империю.
Итаций обвинил Присциллиана в ереси перед новым императором. Максим собрал в Бурдигале синод и велел разобраться с этим делом. Было вылито много грязи, во всеуслышание рассуждали о безнравственности, одну почтенную матрону забили камнями как блудницу. Присциллиан отказался признать вердикт синода и в свою очередь обратился к императору.
В Тревероруме собрались сановники церкви, в числе которых был и Мартин. Сам епископ об этом не упоминал, но Грациллоний предположил (как позже выяснилось — справедливо), что он единственный не наушничал Максиму и горячо отстаивал то, что полагал справедливым решением. Когда император пригласил его за стол и распорядился поднести ему первому вина для причастия, Мартин передал чашу не Максиму, а стоявшему рядом священнику; император воспринял это не как оскорбление, но как богоугодный поступок.
Итаций осознал, что обвинение Присциллиана в ереси теряет основательность, и обвинил своего врага в колдовстве и манихействе. Мартину выпало возглавлять теологический спор по этим обвинениям.
Мартин получил от императора обещание не выносить смертных приговоров. Как бы Присциллиан ни ошибался, он оставался ревностным христианином и не заслуживал участи худшей, нежели изгнание, нежели ссылка в уединенное место, где ничто не будет отвлекать его и где его мысли непременно вернутся на праведную стезю. Обрадованный Мартин поспешил домой — ведь эти внутрицерковные дрязги надолго лишили его паству духовного пастыря.
— Дрязги? — повторил Грациллоний с иронией.
— Ну да. А что?
— Нет, ничего. — Центурион бросил взгляд за окно. Оранжевые блики подсказали ему, что настало время для вечерней молитвы владыке Митре. И потом, после всего услышанного, ему не помешал бы глоток свежего воздуха. — Прошу прощения, мне пора. — Он поднялся. — Нужно успеть кое-что доделать, пока окончательно не стемнело.
Монахи приняли его слова на веру, но Мартин бросил на центуриона взгляд, буквально пришпиливший того к скамье.
— Тебя зовут дела, сын мой? Или помыслы? — Грациллоний стиснул зубы.
— А есть разница? — негромко спросил он.
— Конечно, — ответил Мартин. Был ли взмах его руки благословением? — Ступай с миром.
II
Отряд вступил в Августу Треверорум по одной из двух мощеных дорог, сходившихся к воротам в крепостной стене. Эти громадные ворота были сложены из глыб песчаника, имели в ширину более сотни футов и почти столько же в высоту; венчали их две башни с узкими бойницами. За воротами виднелись не менее внушительные сооружения — базилика, императорский дворец, церковь; миновав ворота, солдаты увидели склон холма, из которого словно вырастал многоярусный амфитеатр.
Высокие многоцветные фасады, благородные портики, рынки, по которым бродили тысячи людей — гуляли, переговаривались, смеялись, ссорились, божились, умоляли, разбредались в стороны, чтобы мгновение спустя сойтись опять… Топот ног и копыт, скрип колес, лязг кузнечных молотов… К звукам примешивались запахи — дым, еда, пряности, духи, навоз, человеческий пот… Вот пронесли на носилках сенатора в тоге с пурпурной каймой и матрону в шелках — верно, куртизанку? Вот встал посреди улицы, глядя им вслед, деревенский увалень; вот прошла какая-то женщина с корзиной белья; вот ремесленник в кожаном фартуке, носильщик с ярмом на шее, стражник на лошади, рабы разодетые и рабы в обносках, двое щеголей в совершенно невообразимых нарядах, откровенно нарушавших закон, который гласил, что всякий должен одеваться соответственно своему положению от рождения…
Грациллоний бывал в Лондинии, но в сравнении с Треверорумом даже Ис казался крохотным — и таким милым сердцу! Центурион приказал солдатам построиться и повел их прямо сквозь толпу. Перед легионерами люди расступались, чтобы сомкнуться вновь за их спинами.
В казармах, где размещались гвардия Максима и гарнизон Треверорума, обнаружились свободные койки. Гвардию составляли старые легионеры, набранные из пограничных гарнизонов и из Британии. С Валентинианом на юг ушли в основном аксилларии — солдаты вспомогательных отрядов. Тем не менее римское военное присутствие в Галлии значительно сократилось. Пустые комнаты и площадки посреди бурлящего города внушили Грациллонию дурные предчувствия.
Отсюда вдоль течения Мозеллы не больше сотни миль до Рена, а к востоку от этой великой реки кишмя кишат варвары. Многие уже успели переправиться через реку…
Некоторые солдаты Грациллония повстречали в казармах своих знакомых. Предоставив им радоваться встрече (и тому, что сегодня они наконец-то будут ночевать не в палатках), центурион подозвал Админия:
— Следи в оба, — предостерег он. — Здесь искушения на каждом шагу: и продажные девки, и выпивка.
Админий ухмыльнулся.
— Не беспокойся, командир. Они у меня вот где, — он сжал кулак, — а чуток поразвлечься ребятам не повредит, — он дернул подбородком. — На месте центуриона я бы тоже отпустил поводья. Сам говоришь, соблазнов тут много.
— Обойдусь, — отрезал Грациллоний. — Не забудь регулярно мне докладывать.
В одиночестве он отправился в помещение, выделенное ему под постой. Да, соблазны… Грациллоний вдруг понял, что грезит наяву, представляет себе своих жен, таких желанных, таких прелестных в их наготе, куда более живых и реальных, чем все вокруг…
Комната была чистой и хорошо обставленной, хоть и в обветшавшем домике. Центурион переоделся. Нужно известить дворец о своем прибытии. Письмо он приготовил заранее — его пальцы привыкли сжимать меч, а не стило, — и к этому письму прилагалась рекомендация епископа Аратория. Епископское послание было на редкость велеречивым, зато вполне удовлетворительно объясняло причину задержки и никоим образом не могло повредить Грациллонию. Сбежать из церковной западни…
Когда покончит с Исом, если ему суждено покончить с этим городом…
Он оборвал мысль, поспешно вышел в коридор, разыскал управляющего и передал ему бумаги для доставки во дворец.
Пока он стоял, прикидывая, что делать дальше, с улицы вошел некий центурион. Новоприбывший, завидев Грациллония, замер, выпучил глаза, а потом бросился к нему.
— Друз! — радостно взревел Грациллоний. Публий Флавий Друз, центурион Шестого легиона, сражался бок о бок с Грациллонием у Адрианова вала.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});