Читать интересную книгу Минус (повести) - Роман Сенчин

— Да, у них там сейчас с этим просто беда, — вставляет Ксюха. — У них и фильмы в основном сейчас про негров и про алжирцев, как они там беспредел наводят.

— И что, — интересуюсь ради поддержания разговора, — собрали они на Австралию?

Павлик горько вздыхает, точно речь идет о его друзьях:

— Не успели. Приняли их… Но на суде многие высказывались за смягчение приговора.

— Неужели по году дали?

— Нет, пожизненно всем… — Павлик грустно съел пирожок, взялся за следующий, хотел откусить, но вместо этого с жаром заговорил: — Правильная, очень правильная книга! Хотите, дам почитать на пару дней… Понимаете, у ребят нет другого выхода, кроме как убивать. Вот возьмите эту семью: батя работал, работал и загнулся, получает убогонькое пособие; мать постарела — ее за борт. Жан — молодой парнишка — видит всю эту хренатень, и ему суждено или повторить в лучшем случае жизнёнку отца, или идти в бандиты. Валери хочет заниматься искусством, а из нее делают проститутку. Само государство создано так, что толкает людей на преступления. Все население разделено на эти… на сословия. Как в лесу. Сперва мох — бомжи всякие, нищие там, алкашня; потом — трава, лопухи — это рабочие, такие вот, типа нас; чуть выше кустарник — служащие, всякие интеллигенты, они видят немножко солнца. Но в основном солнце достается деревьям. Так ведь? Сосны, березы — это и есть насосы. Что делать тем, кто внизу? Валить деревья, расчищать место, чтоб солнце видеть…

Я удивлен этим рассуждением. Не ожидал от Павлика. Или, скорее всего, это в книжке есть, а он просто по обыкновению пересказывает.

— Превратиться из низшего в высшего практически невозможно, — говорит он дальше. — Если пробиваться законно, то очень быстро задавят соседи. Никто не желает сторониться. Значит, надо подниматься по трупам. Вот гангстеры как в Америке! Аль Капоне, да?! Из дерьма, а всеми Штатами поуправлял… И эти ребята правильно сделали. Сначала заставляли чековую книжку заполнить, а потом — в канализацию. Порезвился, чувачок? Теперь отдохни!

— Ладно, давайте накатим, — приподнял Лёха рюмашку. — Чтоб нам, былинкам, увидеть солнышко!

— Действовать надо, — отозвалась Ксюха пьяноватым и решительным голосом. — Под лежачий камень вода не течет.

К половине четвертого выпивка кончилась. Ксюха и Павлик ушли. Павлик на прощанье предложил курнуть плана, но мы отказались, точнее — отложили на вечер. Впереди работа в театре, установка чертовых декораций. Слишком нетрезвым это делать опасно. Так что лучше заторчать после работы.

Проводив гостей, легли на кровати. Состояние хреноватое — организм требует еще алкоголя. Лёха нудит:

— На фига ты их приволок, идиотина?! На двоих бы как раз…

Я не отзываюсь, и он умолкает вскоре, лишь горько вздыхает.

На столе пустая кастрюля, грязные тарелки, горки тщательно обглоданных костей. Там уже хозяйничают тараканы и мошки…

Молчим минут двадцать. Мне это надоедает.

— Слышь, Лёха, — зову, — а ты бы хотел стать деревом? Таким толстым, раскидистым дубом?

— Рот закрой-ка!

— Нет, я серьезно. По Павликовой теории?.. Я бы хотел… У меня знакомая была, еще в Кызыле, неплохая девчонка. Фамилия у нее — Хлюстнина. И она утверждала, что она из старинного дворянского рода. Ее прадеда, мол, сослали в Сибирь когда-то… Вообще, так тащилась по этому делу! У нее даже специальная полочка была, где книги стояли с закладками на страницах с этой фамилией… Хлюстнины.

— А-а, зачем мне дворянство? — Лёха нехотя ввязывается в разговор. — Мне и на своем месте неплохо. Только бабок нет. Живых, нормальных бабок, чтобы чувствовать себя человеком. Хотя бы то, что я в этом театришке получать должен, — отдайте сполна, и я буду доволен. Спасибо даже скажу… А этих бы всех… деревьев этих, их, действительно, валить просто надо. Под корень, бензопилой!

— Да их и валят. Я как-то смотрел передачу про криминал. Так в одном выпуске — пять убийств коммеров, директора какого-то банка…

— Не, это не то, — Лёха приподнимается на локте. — Это они друг друга валят, а надо, чтоб их народ валил. Вот тогда бы правильно было. Вот за это я на все сто! — Голос его становится все возбужденней, я внутренне настораживаюсь. — У нас вот клуб этот открыли. Как его? «Пена», да? Ну, где эти все собираются, бля, золотая ублюдочная молодежь. Вот десять кэгэ тротила туда занести — и нормал! И все четко! Согласись? Мы, значит, должны цыганку глушить, кишки прожигать, а они там… — Он замолчал, вспоминая что-то, через минуту вспомнил: — А они там, сука, мартини лакают. Почему так?

— Мозги, значит, есть, — отвечаю, — чтоб деньги делать.

— Какие мозги… — Лёха сморщился и уронил голову на подушку. — Просто гады или детеныши гадов. Истреблять таких надо. У них есть возможность, вот они нас и… У, с-сука!.. — порычав с минуту бессвязно, Лёха стал говорить слегка о другом: — Вот мои предаки, они в Прокопьевске всю жизнь прожили, даже вроде и не выезжали никуда. Батя шахтер и оба деда тоже… Теперь он давно уж на пенсии, инвалид второй группы. С двадцати до сорока трех работал, а потом — все. Ему пятьдесят семь сейчас — просто растение. Сидит на стуле, смотрит телик. Только пошевелится — кашель на три часа. От кровати до стула, вот и все движения… И на хрена? Ради чего?.. А знаешь, как они гордятся, что шахтеры! В дыру эту как герои лезут. Чем гордятся, дебилы? На шахте все начальство каждые полгода меняется: башлей нагребут, и хрен найдешь. А эти… Если в шахте не подыхают, то лет в сорок… как мой батя… Я оттуда сразу после армейки свалил. Лучше бездомным быть, чем таким же, так же… Правильно Ксюха сказала — действовать нужно. Действовать! Убрать все это к чертям собачьим!

Спрашиваю с искренним удивлением:

— Чего ты завелся-то? Полтора года валялся, а теперь — как с печки рухнул.

— Понял просто-напросто, — отвечает Лёха тоном отличника, решившего заковыристое уравнение. — Вообще-то давно задумывался, а сегодня понял… Но я слаб. Слаб, слышишь, Ромыч… И самое обидное — вокруг все слабы. Все, кого знаю. Нету ни вождей, ни настоящих героев. Шулупонь…

Мне вспомнился Абакан, тамошние ребята. Первым, конечно, — всегда пьяный и потому всегда воинственный Серега по прозвищу Анархист. В шинели на голое тело, в красном десантском берете со значком «ИРА» (Ирландская республиканская армия, дескать). В правой руке рюмка, в левой — китайский игрушечный маузер. «Мы пойдем убивать, жечь и грабить! — горланит он. — Веселые ребята, полные огненного смеха!» Да, таких, кажется, хоть отбавляй. Я тоже бесился по юности, на митинги всевозможные выходил, писал злые песни протеста. Потом надоело. А вот Лёха сегодня созрел.

Смотрю на будильник. Почти четыре.

— Пора арбайтен. Спектакль через три часа. Поднимайся!

Лёха издыхающе стонет в ответ.

7

Маленькая избушка на пригорке на берегу пруда. Черные, пугающе пористые от старости бревна я обил зеленой вагонкой с разобранной перед отъездом из Кызыла дачной веранды. Покрытая вагонкой избушка немного повеселела, стала внешне как бы побольше.

Если верить соседям, ее построили лет тридцать назад для одной старушки, ушедшей от женившегося сына. Построили за счет совхоза, миром, за неделю. Старушка прожила в ней сколько-то лет и умерла, а потом у избенки сменилось десятка полтора хозяев, не особенно следивших за ее состоянием, так как вскоре переезжали, подыскав место получше, жилье попросторнее.

Теперь живут в ней мои родители, думая о другой избе, крестовой, на бетонном фундаменте. Но все же пока что это их дом и мой тоже. И когда вижу нашу избушку, еще издалека, шагая от автобусной остановки, мне становится как-то тепло, я по-хорошему волнуюсь. Я будто чувствую родной запах, знакомый с детства, привезенный из кызылской квартиры.

Отец мечтает, но не особенно верит, что удастся купить большую избу, поэтому подбирает и откладывает бревна для пристройки еще двух комнат. Бревен уже набралось достаточно, только времени, чтоб приступить, никак не находится.

Помню, в первые месяцы по переезде отец все удивлялся, как бездеятельно, лениво и скучно живут деревенские. У него были грандиозные планы устройства для нас хорошей здесь жизни. «Такой синтез квартиры и дачи», — говорил он… Вскоре от этой грандиозности осталось немногое, а точнее, одно: как бы нам выжить.

Вот мы сидим за столом на кухне, которая одновременно и большая комната, так сказать, зал. Отец, мама и я. Я получил в пятницу талоны, привез полкило чайной колбасы, селедку, граммов триста сыра, бутылку «Перцовки»… Выпить решили вечером, а сейчас едим торопливо — надо ехать копать картошку.

— Ящики уже загрузил, — говорит отец. — Ведра бы не забыть, вилы… Земля сырая, вчера опять полдня лило. Ящики потом в баню стаскаем, чтоб картошка просохла. Иначе — сгниет.