Я один. Только небо. И птицы.
Но на этот раз одиночество не успевает заключить меня в свои бесплотные объятия. На противоположной крыше появляется девушка. Я гляжу на неё и не могу поверить своим глазам, которые упорно говорят мне, что это Магда.
Та ли это, кого я видел на вечеринке у Эл? Та ли это, которая, казалось, считала нескромностью открытый взгляд, брошенный на человека? Та ли это, которая прятала свои синие глаза и даже не дала мне возможности запомнить свой голос? Теперь она не прячет ничего, стоя на крыше в дерзкой, первозданной наготе; её волосы отброшены назад и легко колышутся на ветру. Далеко внизу ходят люди, но они заботят её ничуть не больше, чем она — их; впрочем, даже если бы они столпились на улице, глазели бы на неё и показывали пальцами, это не стёрло бы с её лица гордо-отрешённого выражения. Да и зачем бы им глазеть на Магду? Что может быть естественнее женской красоты, не облачённой ни во что иное, кроме потоков воздуха? Ханжество, прячущееся за личинами Скромности и Стыда, осталось там, внизу, стиснутое кирпичными стенами; до этих крыш ему не допрыгнуть никогда.
Ого! Это не мои мысли: это вкладывает Магда в сознание всех персонажей своего сна. И, признаться, я чувствую, как от моей собственной личности остаётся всё меньше — гораздо меньше, чем в других снах. Здесь нет декораций, украденных из чужих пьес, нет неуклюжих имён, которые нужно натягивать на себя, как неудобные театральные костюмы — но именно здесь я становлюсь совершенно другим. Здесь — мир, полностью созданный Магдой, открытый и блестящий, как её обнажённое тело; ничто не напоминает мне обо мне-прежнем. И только где-то в глубине души, далеко-далеко, дальше, чем улица между домами, звучит внутренний голос: вот тебе и скромница Магда… Вот какие черти водятся в этом тихом омуте…
Я гляжу на неё, не отрываясь, пока наши взгляды не пересекаются. Внутренний голос, полузадушенный, кричит: отвернись, дурак, перед тобой девушка без одежды, а ты стоишь, как ни в чём не бывало! Сам дурак, отвечаю я ему. Не понимаешь, что ты не перед случайно открывшейся дверью в женскую раздевалку, что не нужно ждать визга, оскорблений и пощёчины, что девушка перед тобой имеет такое же право быть обнажённой, как античная статуя… И Магда, словно подслушав мой разговор с глупым внутренним голосом, улыбается мне — одними своими синими глазами. Но в этой улыбке мелькает нечто, похожее на снисходительность. Адресована ли она мне — или тому, кто внутри меня?..
Я придвигаюсь ближе к краю крыши, ближе к ней. Осторожнее, шипит внутренний голос. Заткнись, говорю я. Теперь и губы Магды тоже улыбаются — мне; а глаза её уже смеются — над внутренним голосом. Она шагает вперёд… но ведь она и так стоит на самом краю, и под её ногами ничего нет, кроме пропасти… Ничего нет… Нет!..
Она падает вниз — и воздух принимает её, как вода. Как вода, он выталкивает её в сияющую белизну над моей головой, туда, где заканчивается бурый кирпич домов, придуманных серыми людьми без воображения, туда, где не нужно ходить по грязной дранке крыш, туда, где только воздух ласкает твоё тело, чистый воздух… И я вижу, как на плечах Магды возникают соткавшиеся из этого воздуха крылья. Они ей не нужны, чувствую я, она может летать и так; но полёт в человеческой мечте неразрывно связан с крыльями, и здесь, где мечта сбывается, она должна сбыться полностью…
Теперь, приняв Магду, воздух становится более прозрачным. Я вижу, что крылатые точки, которые я принимал за птиц — это люди. У них такие же крылья, как у Магды — и никто из них не стеснён одеждой. Я узнаю некоторых из них; вот прямо над моей крышей, вовсе не так высоко, как казалось вначале, летает Бенни. Он как-то неуверенно взмахивает крыльями, словно бы идёт по скользкой дороге и боится оступиться, но с каждым мигом в его движениях появляется всё больше свободы. Ещё выше, над ним, я вижу Эл; она купается в лучах света, то и дело замирая в воздухе с распростёртыми крыльями, позволяя всем любоваться собой. И ей не может не любоваться ни один из крылатых, чей взгляд не замутнен ни стыдом, ни похотью.
А там, где из-за яркого света всё начинает расплываться даже перед моими новыми глазами, я вижу… о боже, я вижу Вивиан…
Выше Магды, выше Эл, выше всех. Я не знаю, вижу ли я её или чувствую, знаю, что она там — как знаю и то, как она там оказалась. Я представляю, как она бежит, долго, а потом чуть подпрыгивает, отрывается от земли, и кажется, что падает, но не до конца, и — летит… Но это было раньше, а для меня ничто не имеет важности, кроме того, что происходит теперь… Я упиваюсь блеском её глаз, которые не могу видеть на таком расстоянии, но вижу всё равно. Я уже говорил, что обычно они очень светлые, почти прозрачные — но теперь именно поэтому сквозь них столь свободно льётся сияние души; а собственное или отражённое — зачем об этом думать?..
Сердце сжимается в радостном предчувствии. Напрасно пугал меня Гипнос, напрасно слал мне навстречу свои кошмары Танатос — я достиг своей цели. Здесь, во сне Магды, я встретил свою странницу, и теперь нас не разделяет ничего, кроме воздуха и света. Я развожу руки в стороны, уже чувствуя, как растворяюсь в стихии воплощённой мечты; двигаю плечами — и ощущаю лёгкие крылья. Мне остаётся лишь шагнуть к краю крыши, лишь взмахнуть…
…Господи!..
Кто вам сказал, что если хочешь проснуться, нужно себя ущипнуть? Кто сказал, что боль может разрушить сон, вернуть тебя в реальность? Никогда наяву я не испытывал боли, подобной той, которая взорвалась в моих крыльях… нет, в правом крыле. Упав на колени, я могу думать лишь об одном — как хорошо, как замечательно, что я не успел сделать последний, лишний шаг. Иначе я бы уже, кувыркаясь, летел к земле — и кто знает, открыл бы я поутру глаза там.
Не находя в себе сил подняться, я отползаю от края. Под рукой я чувствую что-то мокрое: это старая лужа, не высохшая со времени прошлого дождя. Вода грязная, в ней плавает мусор, неведомо как попавший на такую высоту — но всё равно я вижу своё отражение на фоне белого неба. Зеркало сновидений Магды показывает меня почти не изменившимся; только вот крылья за спиной… и одно крыло неестественно вывернуто…
Внутренний голос злорадно шепчет мне…
Какой, к чёртовой матери, внутренний голос? Это я, я и есть, я — настоящий! А тот, кто называл себя мной — лишь роль, решившая сама сыграть актёра! Он — тот, кто снится, и не более! Невольно я бросаю взгляд вверх, на Магду: какова! Появиться голой при всём честном народе — ерунда, даже для такой тихони, какой она мне показалась; но силой своей воли, силой сознания добиться того, чтобы моя личность в её сне полностью заместилась чужой — вот настоящие черти, которые водятся в омуте по имени Магда.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});