Без ледяной ненависти, что текла по венам Никиаса вместо крови, без сожаления, что плескалась в глазах Ариадны. Равнодушный жест, простая констатация факта, беззвучное, но непреклонное «нет».
— Мы не знаем, как скоро Арес узнает о том, что мы отыскали Пандору, — бесстрастно сказала Кассандра. — Но, как и любой бог, он может чувствовать, когда приоткрывается завеса между Грецией и Алой Элладой. И, как любой бог, он может стереть тебя в пыль.
Деми вздрогнула.
— Причем сделать это в Греции Изначального мира, где сила каждого из нас приглушена из-за того, что наших богов — наших покровителей — нет рядом.
— Вот почему я так долго тебя искала, — пояснила Ариадна. — Нити постоянно путались и приводили меня к тупику.
Она выглядела растерянной, едва ли не несчастной, и как только их взгляды пересеклись, тут же отвела свой.
— Моя мама… — Деми качала головой, не в силах поверить в то, что ее не отпускают в родной мир. — Она же сойдет с ума от беспокойства.
— Всем нам приходится чем-то жертвовать, — веско сказала Кассандра, остановив на ней тяжелый взгляд.
Деми словно падала в бездонную пропасть. Чувство, будто из-под ног выбили опору, и, кричи не кричи, тебя ждет мучительно долгий полет в неизвестность.
Да, она не типичная девушка, этакая примерная дочка, что хранила теплые воспоминания о днях, проведенных с мамой, об их долгих, душевных девичьих разговорах. Она вообще не хранила воспоминаний — лишь осколки разбитой на части реальности где-то глубоко в собственной голове.
И все же…
Деми могла попросить хотя бы перенести маму сюда, хотя бы на пару мгновений. А потом представила Элени Лабракис в мире под алым небом, полным богов и чудовищ. Ее мама этого не заслужила. Она не заслужила дочь, которая однажды уничтожила целый мир и вместо него породила терзаемую божественными войнами и наводненную бедствиями Алую Элладу. Каково Элени будет жить с этой правдой?
Значит, Деми придется остаться в чужой, отраженной реальности, став сиротой при живых родителях? А ее маму ждут долгие ночи без сна и попытка смириться с мыслью, что ее дочь бесследно исчезла?
Деми должна исправить то, что натворила когда-то ее инкарнация. Но не такой ценой. Не такой…
— Вы можете хотя бы поговорить с мамой, объяснить…
— Рассказать об Алой Элладе? Смертной? Нет. Разумеется, нет.
Не верилось, что прежняя жизнь закончена. Что дверь в Изначальный мир, в нормальную, лишенную магии Грецию навсегда для нее закрыта. Но Ариадна отводила взгляд, а Кассандра и Харон, напротив, смотрели непреклонно. Желания Деметрии Ламбракис никого не интересовали. Что уж говорить о безымянной для них Элени…
— Пожалуйста…
Деми хотелось быть сильной или хотя бы казаться сильной, пока она просила Харона о помощи, но голос срывался, а все тело трясло.
— Я сказала нет, — отрезала Кассандра. — Никиас, поручаю тебе следить за Пандорой. Чтобы не сбежала и не доставила нам больших неприятностей.
Похожая на оскал улыбка Никиаса словно говорила о том, что скорее неприятности Деми доставит он.
Обхватив себя руками за плечи, она вспоминала мамин образ, понимая, что Элени Ламбракис так им и останется — оттиском, отпечатком в ее голове. Образом, а не живым, любящим человеком, который охотно разделит все ее радости, печали и беды.
Деми отчаянно прогоняла слезы — такого удовольствия Никиасу она не доставит. Выплачется, когда окажется в одиночестве.
— Мы придумаем, как решить проблему с твоей памятью, — сказала Кассандра, как будто это единственное, что ее сейчас волновало.
Незнакомому Деми юному эллину, почти ребенку, она велела созвать в комнату всех Искр Гекаты. Вопреки ожиданиям Деми, среди них оказались не только девушки, но и молодые мужчины. Однако никто из них, заглянув в ее разум, не сумел сообщить ничего дельного. Кассандра не скрывала своего разочарования.
— Гея свидетельница, я этого не хотела, но утром вместе с Искрами Гермеса или Ириды придется послать весточку сестрам Грайям.
Что-то в голосе пророчицы заставило Деми насторожиться.
— Почему утром? — вырвалось у нее.
— Вижу, ты разделяешь мое нетерпение, — усмехнулась Кассандра. Поморщившись, неохотно объяснила: — С тех пор, как Нюкта, богиня ночи, примкнула к Аресу, Эллада будто разделена на две половины. Днем, пока царствует Гемера, мы в безопасности, но ночью… Порой уродливые куклы Ареса отправляются на охоту, и тогда настает пир химер.
Деми вздрогнула. Химеры… Полулюди со звериными частями тела, твари, словно выдуманные чьим-то воспаленным рассудком. Даже то, что она видела их своими собственными глазами, не мешало принимать их за сон. Несомненно, кошмарный.
— Разве им недостаточно тех, кто сражается в Эфире?
— Обычные люди для химер словно куклы, их легко сломать. Легче, чем Искр и хорошо обученных воинов. А потому, пока армия Нюкты царствует в Алой Элладе, в безопасности не будет никто. Все, что нам остается — молить богов и дожидаться рассвета.
Деми прикрыла глаза. Рассвет для эллинов был освобождением, для нее — огромным шагом назад. Ластиком, стирающим самые важные, самые ценные воспоминания. Жаль, с ней не было блокнота, который рано утром дала ей мама. Деми бы написала себе, утренней и непомнящей ничего, краткие послания. Например, «не позволять Никиасу себя задеть и понять, какой он, настоящий, под всеми своими масками», «подружиться с Ариадной — она очень милая и, кажется, единственная, кто по-настоящему за меня переживает». А еще — «хоть раз рассмешить Харона, чтобы узнать, способны ли бессмертные проводники душ улыбаться». Правда, ей самой сейчас не до улыбок.
Стук в стену (здесь не было дверей) заставил Деми вздрогнуть и резко распахнуть глаза. На пороге стояли косматые старухи с седыми волосами. Было заметно, что они не слишком-то рвались жить среди людей. От них прямо-таки несло рыбой и тиной. Однако Деми в ужасе воззрилась отнюдь не на их прически или видавшие виды балахоны, словно сшитые из потрепанной серой мешковины.
У всех троих не было глаз.
Их отсутствие старухи не спешили маскировать повязками и лентами. Сперва показалось, будто эти жуткие черные впадины — и есть их глаза. Огромные, они смотрели прямо на Деми, через ее глаза — внутрь ее души. Рыскали там, точно голодные звери. Искали вкусные косточки — то ли секреты, то ли грехи.
Глаз — один на троих — все же обнаружился в руке самой высокой и самой старой старухи. Хрустальный, он был медальоном нанизан на серебряную цепь. Старуха повела им в воздухе и, шамкая, произнесла:
— Где та, о которой ты нам рассказывала, Кассандра?
— Где-где? — выхватывая глаз-медальон, подалась вперед другая.
— Где Пандора? — прошамкала третья.
Деми вжалась в стену, а пророчица осталась невозмутима.