Он опять залпом выхлестал бокал и утерся тыльной стороной руки, а руку вытер о скатерть. Потом придвинул розетку с зернистой икрой и, намазав толстый бутерброд, смачно откусил.
— Вы любите икру? — обратился ко мне, бодро двигая челюстями. И не дожидаясь ответа, продолжил: — А я терпеть ее не могу. — Он развел руками. — Но ем. И знаете почему?
— Нетрудно догадаться. Это же по-купечески — икру есть. И шикарно: она дорогая, значит, престижу способствует.
— Ну нет! — Золотов опять хохотнул. — Вы уж совсем меня примитивом считаете! Я вот жую и чувствую, как лопаются на языке, зубах маленькие шарики. Хрусть, хрусть, хрусть... Каждая икринка — осетр! Сколько я съел за вечер икринок! Тысячи полторы? Значит, полторы тысячи осетров. Громадных, тяжелых, в толстой ороговевшей чешуе, с пилообразными спинами и мощными хвостами. Говорят, осетр еще с мезозойской эры сохранился, пережил ящеров, динозавров, птеродактилей всяких... Царь-рыба! А я за один присест целый косяк сожрал, семьдесят пять тонн осетрины! А если посчитать, сколько бы они икры наметали? Миллионы, миллиарды осетров! А я один! И где все эти миллиарды царь-рыб? Вот здесь! — похлопал себя по отвисшему животу. — Вот когда ощущаешь себя венцом природы!
Он перевернул бутылку, выливая остатки. Шампанское наполнило бокал и побежало через край, заливая скатерть. Я смотрел на него и думал, что ошибся, считая его амебой. Нет, это совсем иной зверь... Одноклеточна в нем, пожалуй, только мораль.
Я высвободил руку.
— Спасибо за танец, мне пора.
Марочникова сделала нетвердый шаг вперед.
— Красиво говоришь, адмиральский внучек! — В голосе отчетливо слышались издевательские нотки, и смотрела она зло и брезгливо. — Пароходик, значит... Небось загранплаванья, круизный, высшего класса.
Очевидно, Золотов через свою толстую шкуру почувствовал и злость, и издевку, потому что отставил недопитый бокал и грубо сказал:
— Ну, что уставилась? Иди пей, звезда стриптиза!
— Брехло собачье! Чтоб у тебя брюхо лопнуло от этой икры! — Марочникова резко повернулась и пошла к выходу.
Уходя, я расслышал, как Золотов сказал своим спутникам:
— Пейте, чего рты раззявили! Никуда она не денется. Перепсихует и вернется.
Голос у него был искусственно спокойный и деланно благодушный, как будто ничего не случилось.
Когда я вернулся к своему столику, ребята уже пили кофе.
— Кто эта особа? — поинтересовался Крылов.
— Свидетельница по делу Вершиковой. Ну, убийство на даче. Подружка обвиняемой.
— Чего хотела?
— Не знаю.
— Странно. По-моему, она из тех дамочек, которые не приглашают на танец без определенной цели.
— Во всяком случае, о своих целях она не высказывалась, — я поднес чашку к губам.
Кофе «по-турецки» был сварен из кофейного напитка, а может, хитроумные работники общепита, не мудрствуя лукаво, залили кипятком использованную кофейную гущу.
— Ну что, встали? — предложил Азаров.
— Да что ты! — притворно удивился Роман. — Только начались танцы, впереди, можно сказать, самый разгул...
— Вот и задержись, разгуляйся, — добрым голосом посоветовал Костя. — А я сейчас из первого же автомата позвоню твоей жене и открою глаза бедной женщине, думающей, что ее благоверный ловит жуликов по чердакам.
Это был верный способ сделать Полугарова серьезным.
— Разве так шутят? — обиделся Роман. И сразу засуетился. — Действительно, давайте собираться!
Мы расплатились и пошли к выходу.
У края танцевальной площадки, небрежно придерживая одной рукой обвивавшую его Таню, вальяжно раскачивался Валерий Золотов, лжеадмиральский внук. Другой рукой он солидно помахал мне. Между пальцами торчала незажженная сигарета. Наверняка «Мальборо».
— А это кто? — настороженно спросил Крылов, как только мы спустились по лестнице настолько, что увидеть с танцплощадки нас было нельзя.
— Тоже свидетель по делу Вершиковой.
— Они что, все здесь собрались? — попытался пошутить Роман, с лица которого, впрочем, так и не сошло выражение озабоченности.
— Он вертелся вокруг Сурена Шахназарова, — задумчиво проговорил Александр. — А Сурена Костя хорошо знает!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Очень темный тип, — кивнул Азаров. — Валютой промышлял, золотыми самородками. Хитрый, увертливый, осторожный. Помучились мы с ним. Да как веревочка ни вьется... Восемь лет получил недавно. Но этого парня среди его деловых связей не было.
— Может, просто хвосты Шахназарову подносил. Вокруг таких дельцов всегда крутится всякая мелочь, — Крылов взял меня под руку. — Но достоверность показаний у подобных свидетелей не того... Тут тебе не позавидуешь.
Мы вышли на улицу, попрощались. Ребята повернули налево, я — направо. Квартал вдоль небольшого сквера, нырнуть в подземный переход, выскочить на другой стороне — и я дома.
Аллеи сквера были пустынны, только кое-где в тени уютно устроились влюбленные парочки да несколько собачников, несмотря на запреты, выгуливали своих четвероногих друзей на аккуратно подстриженных газонах. Впереди на ярко освещенной площадке перед памятником сидела одинокая девушка. Что ей делать здесь в поздний час одной?
Оказалось, что это Марочникова.
— Почему вы не идете домой? — спросил я, чтобы что-нибудь сказать.
— Не знаю. Засиделась, задумалась...
В мертвенном свете ртутных ламп я рассмотрел, что тушь вокруг глаз чуть расплылась. Плакала?
— О чем же, если не секрет?
— Так... О том, что в жизни все подло устроено.
— Да ну! Почему же вы пришли к такому выводу?
Марочникова досадливо прищурилась.
— Вы уже привыкли из людей жилы тянуть вопросами. Почему да почему... Потому что врут все! А прикидываются хорошими, чистенькими. На самом деле нет ни правды, ни справедливости!
Я не впервой выслушивал подобные сетования и каждый раз злился. Потому что исходили они от тех, кому и слова эти — «правда», «справедливость» — произносить должно быть стыдно.
— Вам-то грех на жизнь жаловаться. Ни забот, ни хлопот. Веселые компании, кутежи на дачах, рестораны. Никаких обязательств ни перед кем, — я говорил спокойно, но чувствовал: еще немного — и сорвусь. — Нарядов и украшений, как у вас, на скромную зарплату продавца и за год не купить! Так нуждаетесь ли вы в правде и необходима ли вам справедливость?
Последние фразы я выкрикнул. Марочникова осталась невозмутимой и даже чуть заметно улыбнулась.
— Вы ведь здесь на углу живете? Через переход и налево, вон в том домике, квартира первая, вход прямо с улицы. Правильно?
Я опешил.
— Что же вы молчите? — Улыбка стала явной и откровенно издевательской. Так она смотрела на Золотова полчаса назад.
— Откуда вы знаете?
— Вот то-то! А в ресторане комедию разыгрывали... Дескать, я такой правильный и честный, и пить с тобой не буду, и разговариваю свысока! А дома-то у себя пили с ним коньяк, пили! И разговоры разговаривали по душам...
— Да ты что, девочка, с ума сошла? Откуда эта чушь?
У меня даже дыхание перехватило от возмущения.
— Откуда! Да Валерка и рассказал! Все рассказал, подробно... Как ему в справочном ваш адрес не дали, тогда он пошел в книжный магазин, где подписные издания, знакомые девочки квитанцию нашли, он и переписал и улицу, и дом, и квартиру, и телефон...
Я мгновенно успокоился. Ай да Валерий Федорович! Ведь прирожденный мошенник. С подробностями узнаваемыми, с логикой правдоподобной — ну как ему не поверить? Следователь — человек интеллигентный, должен книжки читать, да и положение небось позволяет дефицитные подписки себе устраивать, а в карточке обязательно и адрес, и телефон. Все сходится.
— Ну а дальше-то что было? — с искренним интересом спросил я и тем озадачил Марочникову.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Вам позвонили его друзья из горисполкома, а потом он пришел, с коньяком, икрой, конфетами, цветы принес, — она говорила уже не так уверенно. — Вы еще чай заваривали, на стол собирали...
Я представил эту идиллическую картину и не смог удержаться от смеха.