Все снова замолчали.
— Конечно, я уверен, что это будет чудесно, — произнес Альберт напряженным голосом. Кристину это удивило, потому что Альберт так никогда не разговаривал.
— Крисси, пошли, — хрипло позвал Джим.
— Да, Крисси, — шутливо вскинул брови Альберт. — Тебе пора бежать.
Кристина в смятении поднялась с кровати, собрала книги с полу и направилась к двери.
— Не забудь пальто, — сказал Альберт. — На дворе мороз.
— Где твое пальто? — спросил Джим, помахивая своим рюкзачком.
Кристина оглядела комнату, в ней царил жуткий беспорядок. Внешне она придерживалась теории, что чистая комната — это симптом нездорового менталитета (сама она, разумеется, изучая величайших мыслителей мира, ни в коем случае не могла быть обеспокоена такими прозаическими делами, как уборка), внутренне же девушка беспорядок ненавидела и поэтому старалась проводить в своей комнате как можно меньше времени. Бывали дни, когда она слыла аккуратнейшей девушкой в мире, но ей давно стало ясно, еще даже до Дартмута, что в неубранной комнате от Говарда что-нибудь спрятать гораздо легче. Если все вещи будут лежать на своих местах, то он обязательно то, что она прячет, найдет.
Но все же время от времени Кристина импульсивно ударялась в уборку: мыла, чистила, раскладывала по местам. Позже все быстро возвращалось на круги своя.
Сегодня Кристина пожалела, что давно не занималась уборкой, потому что не могла найти свое пальто.
— Куда же оно подевалось?
— Иногда помогает одна простая вещь: пальто, если хочешь найти его снова, нужно повесить в шкаф.
— Спасибо, Джим. Но где же мое пальто?
Альберт молчал, а Джим сказал:
— Сегодня утром ты его не надевала.
— Обычно когда я играю в баскетбол, то зимнее пальто не надеваю, — сказала Кристина. Она произнесла это более резко, чем ей хотелось, но как раз в этот момент наконец вспомнила, где это злосчастное пальто.
В «Красных листьях» его быть не могло, потому что прошлую ночь Кристина там не проводила. Свое пальто она оставила в отеле «Фаренбрей-Хилтон».
Это было ее единственное пальто. Мама купила его на пятнадцатилетие Кристины, но с тех пор прошло уже шесть лет, и красный кашемир поблек, к тому же беспрерывно появлялись какие-то пятна. Но все равно пальто оставалось одной из ее самых любимых вещей. Соперничать с ним могли, пожалуй, только нежные усики котенка и горячий яблочный струдель.
Она прошла мимо Альберта, не взглянув на него:
— Давай же, пошли.
— Кристина, надень что-нибудь…
— Пошли, Джим, — сказала она, повышая голос.
Она увидела, как он что-то спросил у Альберта одними глазами, а тот пожал плечами, улыбнулся и скрестил руки в молитвенном буддийском приветствии.
Джим последовал за ней.
— Ты должна хотя бы иногда запирать свою комнату, — сказал он. — Это же здесь непреложное правило.
— Да, но что тогда будет с собакой?
Они спустились по лестнице на три пролета и вышли в боковую дверь, из которой можно было быстро дойти до рощи. Общежитие стояло на крутом холме, по которому тянулась длинная лестница с невысокими деревянными ступеньками, обрываясь далеко внизу, у шоссе. По другую сторону шоссе она продолжалась снова и заканчивалась у реки Коннектикут. От подножия лестницы был перекинут каменный мост длиной примерно метров пятнадцать. После моста дорожка вела прямо ко входу в библиотечный корпус, который назывался Фелдберг-центр, или просто Фелдберг. Ограждение на этом мосту было выполнено в виде бортиков, похожих на стены, только высотой около метра, выложенных из камня с кристаллическими вкраплениями. Вниз с моста смотреть было страшновато: покрытый лесом склон был очень крутой, а метрах в двадцати пяти внизу поблескивало бетонное шоссе.
— Послушай, — сказал Джим, показывая на мост. — Ты еще по этой штуковине в этом году ни разу не проходила.
Кристина посмотрела на мост, потом на Джима. Они свернули в сторону от моста.
— Наверное, не представилось случая, — сказала она, — как следует выпить. Да и холодов настоящих пока не было.
— Ах да, я забыл, тебе ведь нужен для выступления настоящий мороз. Иначе не так интересно. Правильно?
— Правильно, — ответила она, думая: «Он пытается меня задеть. Почему?»
— А знаешь, завтра ожидается сильная метель, — сказал Джим.
— Отлично, возможно, как раз завтра я и совершу свой первый в этом году поход, — мягко проговорила Кристина.
Джим не ответил, и они прибавили шагу, чтобы поскорее добраться до библиотечного корпуса Бейкер-центра.
Они сидели и занимались, но мысли Кристины были далеки от «Этики» Аристотеля. Она думала о предстоящих праздниках Дня благодарения. Вспоминала, как проходили прежние. Через два дня среда, и ее друзья разъедутся. Интересно, будут ли открыты на праздники кафе и рестораны? Она помнила только, что раньше почти каждый день ела суп в «Обедах у Луи» и португальские булочки в кафе «Все, кроме анчоусов». И еще апельсины у себя в комнате.
Джим продолжал читать, иногда отрываясь от книги, чтобы спросить о чем-нибудь Кристину — разумеется, по поводу прорабатываемого материала, но она никак не могла сосредоточиться. Ей хотелось сказать ему: «Давай уйдем отсюда. Уйдем куда-нибудь. Например, возвратимся в общежитие и отведаем стряпню Конни, а потом споем песенку «Счастливого дня рождения» для Альберта».
Кристина погладила руку Джима. «А вообще, существовало ли такое время, когда ты был влюблен в меня без памяти, — думала она, — или мне это просто пригрезилось? Ты очень умный, объездил почти весь мир, и впереди у тебя в жизни светлая, широкая дорога. Но что же случилось с нами? Все становится так плохо».
Она встала:
— Джим, давай возвратимся.
— Крисси, я еще не закончил.
— Я знаю, — возразила она. — Но Конни испекла пирог. К тому же мне нужно выгулять собаку.
— Альберт с ним сходит, — сказал Джим. Она сложила свои книги и объявила:
— Я ухожу. Пожалуйста, пошли вместе.
— Нет, мне нужно остаться и закончить работу, — ответил он и углубился в Аристотеля.
Этот Аристотель писал, что добродетель требует, чтобы правду мы почитали выше своих друзей. Кристина встряхнула головой. «Этика» всегда была для нее самой трудной. И «Критика практического разума» Канта тоже. Большую часть своей жизни Кристина боролась против своего собственного категорического императива. Ее окружали люди, которые, в общем-то, ей были не нужны, но именно с ними приходилось проводить время. А вот Спенсер… Кристине показалось, что он ей нужен.
«Мужчины хороши лишь в одном, но плохи в очень многом», — писал Аристотель. Кристине эта фраза всегда казалась загадочной. Так, как ее понимала она, это означало, что у мужчин вообще отсутствуют чувства или они их вытесняют из своего сознания.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});