Читать интересную книгу Зелёная ночь - Решад Гюнтекин

Конечно, он не мог сразу предположить, насколько велико влияние этого софты, но стал приглядываться к нему, изучать... Он сопоставил всё то, что узнал, услышал и увидел, и, в конце концов, пришёл к выводу: вот он — злой дух, тайный правитель города. Именно он руководит словесными битвами между богословами и ходжами, приверженцами нового и защитниками старого. И если недовольство консерваторов и реакционеров никогда не выливается в открытое восстание, а время от времени переходит в смутный, однако достаточно грозный ропот — это его заслуга. И то, что на горячую голову ответственного секретаря иногда вдруг обрушиваются неизвестно откуда взявшиеся неприятности и ему начинают мерещиться кошмары, и то, что власти и городская управа неустанно трудятся на благо Сарыова, но только, подобно пароходному колесу на холостом ходу, ничего не могут провернуть,— всё дела его рук... Это он открыл и теперь всячески поддерживает дервиша Урфи-дэдэ, который обитает отшельником в жалкой лачуге на главном кладбище, пребывая на положении святого, ещё не успевшего помереть... Упорно говорят, что этого пустынника посещают видения, и рассказы о них наводят теперь ужас на жителей городка...

А совсем недавно в Сарыова случилось очередное происшествие: сын одного горожанина, человека влиятельного и зубастого, и воспитанник медресе поссорились из-за какого-то пустяка, и молодой человек ударил софту нагайкой по голове. Учащиеся медресе и богословы сочли такой поступок величайшим оскорблением носителей чалмы и устроили шумную демонстрацию перед резиденцией мутасаррифа. Они требовали самого сурового наказания для виновника, чтобы этот акт послужил уроком для сверстников злоумышленника.

Начальник округа выслушал представителей софт и заявил им, что никакого специального процесса он, конечно, устраивать не будет, но молодого человека накажут по существующим законам. Такой ответ совершенно не удовлетворил учащихся медресе. Оглашая улицы громкими воплями: «Аллах велик!» — и распевая религиозные гимны, они направились к зданию партийного центра.

Мюдеррис Зюхтю-эфенди патетически произнёс с балкона проповедь. Волнение демонстрантов как будто несколько улеглось, но тут, как на грех, выступил ответственный секретарь, и его речь испортила всё дело.

Джабир-бей как всегда начал говорить о жестокостях, которые творят жители Балкан над правоверными. Он опять рассказывал, как отрезали руки, ноги, носы и губы у мужчин, груди у женщин, потрошили животы беременным и жарили на огне младенцев. Потом он стал кричать, что всему виной неурядицы и раздоры, царящие среда мусульман.

— Тот, кто напал на нашего брата — софту, тоже наш единоверец, и, хотя он носит феску, а не чалму, у него тоже мусульманская голова... Мусульманство — не только в чалме! Почему вы не гневаетесь, когда бьют ходжу по голове? Почему вы сердитесь, когда софту ударили по чалме?..

Мюдеррис Зюхтю-эфенди сильно дёрнул Джабир-бея за рукав, да тот и сам понял, что допустил ошибку. Но, увы, стрела уже вылетела из лука...

В толпе опять началось волнение. Несколько самых горячих софт что-то закричали в знак протеста, но главари демонстрации заставили их замолчать. Они побоялись, что насилие, совершённое в запальчивости над ответственным секретарём партии, может вызвать повторение грозы тридцать первого марта.

На площади воцарилось тревожное молчание... Всегда багровое лицо Джабир-бея стало белым. Секретарь пытался исправить допущенную ошибку, но всё было напрасно. Он совсем запутался и только бессвязно бормотал глухим голосом:

— Молодёжь... свет... религия.... патриотизм... сила... Когда ответственный секретарь покидал балкон, безмолвие казалось ему более страшным, чем грохот боя. Толпа беззвучно рассеялась по боковым переулкам.

Но гнев богословов не улёгся, они не желали мириться с оскорблением, нанесённым чалме. В медресе продолжались шумные дискуссии, софты толпами шатались по базарам, собирались в кофейнях, на площадях, задирали тех, кто носил фески.

Было ясно, что богословы и софты не отважатся выступить против властей и партии, но любое столкновение, даже самое незначительное, между недовольными и населением могло, подобно пожару в ветреную погоду, разрастись в настоящее побоище.

Сарыова переживало тревожные дни. Напрасно наиболее благонамеренные преподаватели медресе и ходжи пытались успокоить софт...

Однажды вечером, в разгар этих событий, жители городка увидели Хафыза Эйюба-эфенди, когда он направлялся в обитель дервишей ордена Кадири[48], находившуюся в окрестностях Сарыова.

Шейх[49] Накы-эфенди, настоятель обители, считался влиятельным человеком. Вокруг обители ему принадлежали обширные владения. Свою дочь он года два назад выдал замуж за начальника окружной жандармерии Убейд-бея.

Этот Убейд-бей, жестокий и грубый солдафон, многие годы служил в Македонии, участвуя в карательных операциях против сербских и болгарских комитетов[50]. В Сарыова он, конечно, скучал и, когда ему было делать нечего, «для развлечения» отправлялся в горы на поиски бандитов.

Как раз за неделю до волнений в городке Убейд-бей выехал в одну из окрестных деревень, но через двадцать четыре часа после визита Хафыза Эйюба в обитель к шейху, его отряд вернулся в Сарыова. На площади, возле нижнего кладбища, Убейд-бей провёл учебные стрельбы, после чего устроил небольшой парад: солдаты промаршировали по улицам городка.

Этого оказалось достаточно, через несколько часов в Сарыова всё было спокойно — софты потихоньку убрались по своим углам.

В том, как развивались события за эти несколько дней, Шахин-эфенди усмотрел тайное руководство Хафыза Эйюба. Когда власти слишком увлекались иллюзорными идеями «обновления» и начинали смотреть свысока на софт, а надменное величие господина ответственного секретаря становилось нетерпимым, Хафыз Эйюб спешил нагнать на правителей страху. Затем, чтобы припугнуть софт и отбить у них желание устраивать демонстрации, использовались силы, находящиеся в распоряжении властей...

Шахин-эфенди частенько говорил Расиму о Хафызе Эйюбе:

— И впрямь опасный человек. Я изменил своё прежнее мнение о мюдеррисе Зюхтю-эфенди. Что он? Всего лишь марионетка в руках Хафыза Эйюба. Судя по теперешней политике, рядом с ответственным секретарём должен стоять такой человек, как Зюхтю-эфенди.

Но если завтра курс изменится, Хафыз Эйюб первым бросит в него камень... И как только события свалят Зюхтю-эфенди, тот же Хафыз Эйюб опять найдёт и выдвинет взамен какую-нибудь новую фигуру, отвечающую духу времени. Сам же он всегда будет в тени, вне всякой ответственности. Таких зюхтю-эфенди я много видел в Стамбуле. Все они придурковаты, алчны, набиты спесью и жаждут благополучия... А хафызы эйюбы по мере необходимости прибирают их к рукам, накачивают, превращая в дутые фигуры, эдаких неукротимых львов и выпускают на арену... Когда же марионетки сделают своё дело, то они лопаются, как воздушные шары, и их отправляют на свалку…

Шахин-эфенди продолжал хлопотать о постройке нового здания. Он уже обращался к властям, к партийным руководителям, в управу, ко всем местным богачам. Сначала никто не хотел слушать старшего учителя школы Эмирдэдэ, но Шахин был настойчив и хитёр: кому говорил о боге, кому — о науке, кому — о нации и патриотизме. В конце концов, почти все согласились помогать и поддерживать проект постройки.

В особенности загорелся председатель городской управы. Салим-паша не мог перенести, чтобы кто-либо из его соперников, местных богачей, дал на школу больше, чем он, и обещал поставить для строительства весь камень.

Как ни странно, но идею строительства благосклоннее всех встретил Хафыз Эйюб, он тотчас же предложил свою помощь.

Старший учитель усомнился в искренности его слов.

— Запомни мои слова, Расим,— сказал он своему товарищу,— потом увидишь, этот тип непременно устроит нам какую-нибудь пакость... Ещё много хлопот доставит... Уж он, конечно, не потерпит, чтобы новый в этих краях человек, да ещё неизвестно чего добивающийся, по собственной инициативе осуществил такое большое дело и завоевал себе популярность.

Очень скоро, как и предполагал Шахин-эфенди, стали возникать различные трудности, большие и малые. Сложнее всего оказалось с проектом «новой школы». Городская управа никак не могла утвердить его, и дело всё больше затягивалось.

Если Шахнну-эфенди нравился какой-нибудь вариант, то со всех сторон сыпались возражения: «Нет, нет! Ни один из этих проектов не соответствует мусульманской и турецкой архитектуре...» Но нельзя же строить здание для новой школы в старом стиле. Нужно было в проекте найти такое решение, чтобы сочетались современные требования к школьным зданиям со стилем старой архитектуры.