Читать интересную книгу Новый Мир ( № 12 2010) - Новый Мир Новый Мир

— А зачем? — поинтересовалась я.

— А просто так, — спокойно объяснил мальчишка. — Занятно...

Все-таки совсем он еще малой.

 

Пошла я проведать господина его — и что же застаю? Комната пустая, груда циновок раскидана, факел догорает. Я даже принюхалась — нет, чужих запахов вроде в воздухе не плавает. Может, ночные гости какое хитрое заклятье нам подбросили? Ох, не верится.

И правильно не верилось. На крыльце обнаружился господин Алан. Сидит, на солнце жмурится, ну чисто кот, молока налакавшийся. Выходит, это когда мы с Гармаем о делах земных да небесных рассуждали, он погулять вылез?

— Ты что? — напустилась я на него. — Тебе вставать не должно, лежать надо тебе. Чего удумал — на четвертый день подыматься? Раны-то не зажили, ребра не срослись...

— Ну так ведь лучше мне, тетушка Саумари, — возразил Алан. — Уже почти и не болит ничего, сколько можно валяться? Сама ведь знаешь, телу поблажки давать нельзя. Иначе оно взбунтует, не ты над ним властвовать будешь, а оно над тобой. Так что надо мне привыкать к ходьбе. Скоро-то все равно в путь...

— Можно подумать, тебя кто-то гонит. — Я присела на крыльцо рядом. Крыльцо у меня широкое, места хватило. — Сколь надо, столь и оставайся. Или ты и впрямь решил, будто я с тебя серебро удержу?

— Да понимаю я, ни монетки ты не возьмешь, — кивнул он. — Все ведь вижу, не слепой. Мало таких людей, как ты... — И он сказал слова, которые непонятны мне показались. — Сильно опередила ты свое время... Ведьма... Надо же... Совсем не думал такую ведьму встретить...

Слово “ведьма” он слегка протянул и точно прокатал языком — вышло у него “веедьмма”. Только сейчас я поняла, что языком здешним, алгойской речью, говорит он хоть и чисто, но с едва заметной странностью. Хотя чего дивиться — может, он и не с края света, но уж точно издалека. Может, и впрямь из тех земель, до которых за всю жизнь не доедешь, хоть тебе на каждом постоялом дворе конь припасен. С другой стороны, он-то ведь как-то же добрался досюда? И притом пешим...

— Знаешь, тетушка, — сказал он, — мне тоже будет жаль с тобой расставаться. А что делать? Мне эту землю пройти надо, об Истинном Боге людям рассказать. Чтоб ждали... Тут спорить не о чем. Это во-первых.

А во-вторых, ты сама мне говорила об опасности. Ночные эти колдуны меня ведь и видели и слышали. Думаешь, забыли? У меня на родине присловье есть — держи... гм... мешок шире. Нажалуются наместнику, что подозрительного проповедника у себя держишь, который чужим богам учит. Все тогда пострадаем.

— Не донесут они, — улыбнулась я, показав солнцу вычерненные зубы. — Зачем им доносить? Как тогда с меня великую дюжину докко стрясти? Ежели меня в яму, так и дом и сбережения, какие найдут, — все в казну. К рукам, конечно, доля прилипнет, так ведь не к тем рукам, не к ихним... Да и нет им интересу меня губить. Коли думают, будто я такая уж сильная колдунья, что совладала с ними, значит, захотят силу мою понять, своей сделать. Значит, и улещать будут, и наместниковой ямой стращать, да только я не из пугливых. А ты вот чего... ежели стражники заявятся или судья городской, по доносу, — ты скажи, мол, не помнишь, чего там ночью наговорил. Били, мол, тебя лихие люди по голове, вот и заговариваешься.

— Не выйдет, — повертел головой Алан. Я уже усвоила, что когда он так вертит, это значит “нет”. У нас-то пальцем обмахиваются... — Не выйдет. Если напрямую спросят, поклоняюсь ли я Богу Единому, придется правду сказать. От Бога не отрекаются.

— Ладно, — хмыкнула я, — давай ближе к делу. Во-первых, нельзя тебе уходить сейчас. Слишком слаб ты. Даже если и мула прикупить... Свалишься по дороге, и что тогда? Как тебя твой раб спасать будет? Не в каждой ведь дыре тетушка Саумари сыщется. Ничего тут не поделать, надо до следующего полнолуния обождать. Никакие травы не могут полумертвого сделать здоровым сразу. Теперь во-вторых. Думаешь, если решатся “синие плащи” на меня донести, мол, укрываю лжеучителя, — наместник разбираться станет, здесь ли ты, ушел ли? Скажут — укрывала. И чтобы в яму засадить, этого довольно. И потому не обо мне речь, а о тебе. Если останешься тут — все может случиться. Колдуны могут и стражу на нас спустить, и жрецов. А могут и не спустить, уж как судьба протянется. Но если ты сейчас уходишь — то совершенно точно погибнешь, и никакая судьба не спасет. Вот и выберем мы с тобой из двух бед ту, что серединка на половинку.

Помолчал Алан, о чем-то своем, далеком, задумался. Потом кивнул:

— Да, наверное, ты права, тетушка. Если пойду я, то только на явное чудо Божие надеяться остается. А это значит искушать Его. У нас так не принято... И еще одно. Если помру я на дороге, что с мальчиком станет? А я за него в ответе.

— Может, мне его оставишь? — в шутку спросила я. Хотя и не только шутка была в моих словах. — Здесь-то уж точно не пропадет, пока я жива. Да и этим колдунам синим он без интересу, не то что мы с тобой...

В крайнем случае вдвоем с ним в восточные земли утечем, знахарки всюду нужны... А жить я еще буду уж никак не менее дюжины, порода у меня такая... Подумай, раз уж он тебе непонятно с чего так дорог, — стоит ли парнишкой рисковать? Хочешь правду? Тебя в Высоком Доме рано или поздно выловят да казнят. Через год, много — через два. И пока он с тобой, та же судьба над ним висит. У меня все же безопаснее. А как стану помирать, волю ему дам.

— А ты спроси его, — предложил Алан. — В чем-то, может, ты и права, тетушка, но он ведь не мул, не курица, чтобы за него решать. Такой же человек, как и мы, со свободной волей и бессмертной душой. И не младенец, пятнадцатый год ему пошел. Как он сам захочет. Не могу его принуждать, не по-человечески это будет и не по-божески. Но думаю, откажется. Слишком уж привязался ко мне.

— Что ж, придется поговорить, — согласилась я. — Чувствую я, что с вами обоими скоро и я умом тронусь. Слыханное ли дело, чтобы купленного раба спрашивать, чего он пожелает?

Но я и сама понимала, что все давно пошло наперекосяк. Линия моей жизни повернулась куда-то вбок. И отчего я жжение на ладони не ощущаю?

Что ж, поговорим. Уговаривать я умею.

 

Мальчишку я нашла на заднем дворе за странным занятием: вооружившись лопатой, он неторопливо копал яму — круглую, локтя два в поперечнике.

— Что, могила? — поинтересовалась я, встав у него за спиной.

— Не, тетушка, колодец у тебя будет. Далеко же ходить, да и очереди ждать приходится... А если мы с господином у тебя на целую луну задержимся, то вот надумал я вырыть.

Он стоял в яме уже по колено, руки и ноги перемазаны в глине.

— Колодец, конечно, дело хорошее, — согласилась я. — Только сейчас ты быстренько зароешь все, что накопать успел.

Лицо его вытянулось от обиды.

— Но почему?

Стоило, конечно, указать ему на непозволительную дерзость, заслуживающую сурового наказания, но мне сейчас этого совсем не хотелось.

О другом сейчас говорить с ним надо.

— Потому что воды здесь нет. Умный хозяин, прежде чем колодец копать, знающего человека призовет. Тот с лозой придет и проверит, глубоко ли вода кроется. У меня тут хоть на десять твоих ростов заройся — все воды не будет. Разве только, — я сухо улыбнулась, — ты не вздумал до океана докопаться... чтобы выплеснулся...

— А то я колодцев не рыл, тетушка, — протянул он обиженно, выбираясь из ямы.

— Землю поковырять — невелика сноровка, — возразила я. — А вот выбирать места, думаю, тебе не приходилось. Так что закидаешь это... после. А пока что поговорить мне с тобой надо. Отмывайся давай да ступай на кухню.

Вскоре он сидел на полу, чистый, в новенькой набедренной повязке. Даже волосы растрепанные слегка пригладил. Видать, почуял, что разговор нешуточный будет.

— Вот что я тебе скажу, Гармай, — устроившись поудобнее, начала я. — Господин твой рано или поздно поправится, и пойдете вы с ним до дорогам да бездорожью. Бога этого Истинного проповедовать. А сие строжайше запрещено законами Высокого Дома. Каким богам на здешних землях поклоняются, те и разрешены, а за прочих наказание положено. Иноземцам, конечно, дозволено по своей вере жить, но чтоб местных на нее сбивать... за то смерть лютая. Как уж начальник уездный решит. Кол, костер, крысиная яма, колесо — много чего у властей есть. Тем же, кто новшества эти слушает и принимает, — их в палки, да все имущество в казну отберут. А самих в изгнание. Вот оно как... А господин твой в открытую о Едином Боге болтает. Значит, скоро попадется. Уже слухи ползут, что во Внутреннем Доме знают о заразе этой, насчет какого-то бога чужеземного. Знают и гневаются. Стало быть, обречен твой господин на смерть. Или селяне забьют, как это чуть не случилось, или уездным властям выдадут.