Она прекрасно знала дом, и потому ей не составило большого труда проникнуть внутрь через боковую дверь так, чтобы никто из слуг ее не заметил.
Оказавшись внутри, Минерва пошла по пустынному коридору на второй этаж. Коридор заканчивался выходом на хоры, нависавшие над столовой залой.
Девушка пожалела, что не спросила брата о том, есть ли у графа музыканты, но потом решила, что это маловероятно.
В прошлом хоры использовались только тогда, когда столовая превращалась в бальную залу или когда там устраивали детские праздники.
Минерва прокралась на хоры, однако ничего не смогла разглядеть через причудливое резное дубовое ограждение. Несомненно, оно было очень старинным и красивым, но сейчас девушка могла думать только о том, что оно почти полностью скрывает ее.
Вряд ли кто-нибудь мог услышать ее, но все же Минерва очень осторожно, на цыпочках, прокралась к самому ограждению и заглянула в щелочку.
Внизу она разглядела огромный стол, украшенный шестисвечными канделябрами, отделанными золотом и серебром. Должно быть, граф привез их с собой.
На столе стояли голубые севрские вазы, которые были проданы вместе с замком. Сейчас вазы были наполнены большими персиками и огромными кистями винограда.
Какое-то мгновение Минерва смотрела только на свечи, хрустальные бокалы и прекрасных дам в переливах бриллиантов.
Джентльмены были одеты в черные вечерние костюмы и белые рубашки, резко контрастировавшие с яркими платьями дам.
Наконец Минерва поняла, что смотрит прямо на графа, сидевшего во главе стола в резном кресле с гербом рода Линвудов.
По описанию Тони Минерва составила в уме портрет графа. Он отвратителен, порочен, зол!
Она ожидала, что такой человек будет иметь длинный нос, близко посаженные темные глаза и жесткий рот, выдающий мота и кутилу.
Вместо этого перед ней был очень приятный человек — честно говоря, она никогда не видела мужчины красивее,
У него были темные волосы и высокий лоб, а черты его лица могли бы вдохновить самого Микеланджело.
Когда Минерва впервые посмотрела на него, он как раз улыбался словам сидевшей подле него дамы, и девушка подумала, что граф гораздо красивее и моложе, чем она думала.
Когда улыбка сошла с его лица, Минерва поняла, что он все же старше, чем кажется, и довольно властен. К тому же складка у губ говорила о цинизме.
— Ненавижу его! — чуть слышно прошептала Минерва.
Она вспомнила всю ненависть, которую испытывала с тех пор, как Тони описал ей графа.
Минерва снова посмотрела вниз.
Она увидела своего брата и заметила, что он, хотя и разговаривает с очень красивой дамой, все же выглядит несчастным. Девушка поняла, что он думает о дамокловом мече нависшей над ним беды.
«Я должна спасти его!» — сказала себе она.
Минерва оглядела всех сидевших за столом, подумав, что этим богатым людям нет никакого дела до того, что сама она, Тони и дети находятся на краю пропасти и падение их — всего лишь вопрос времени.
Взгляд Минервы снова остановился на графе. На этот раз она сравнила его с мужским воплощением злобной Цирцеи, черная магия которой превращала всех окружающих в свиней.
— Он… он ужасен, — пробормотала девушка.
Она заметила, что граф смотрит через весь стол на человека, на которого Минерва до сих пор не обращала внимания.
Этот человек так сильно отличался от остальных гостей, что девушка сразу же поняла — он не англичанин.
Пока она смотрела на него, некий внутренний голос словно подсказал ей отгадку. Теперь Минерва была уверена, что это испанец, муж той самой прекрасной маркизы, которая, по словам миссис Бриггс, была любовницей графа.
Девушке видела и саму маркизу — несомненно, она ведь так отличалась от всех остальных дам-англичанок!
На ее темных волосах сверкала украшенная рубинами и бриллиантами тиара, а оттененная ярко-красным платьем кожа казалась ослепительно белой.
Глядя на маркизу сверху, Минерва подумала, что лиф ее платья невероятно низко вырезан.
Графство Норфолк всегда славилось своими ведьмами, с которыми частенько имели дело простолюдины, — Минерва вспомнила об этом, почувствовав ауру, исходящую от маркизы и от ее мужа, сидевшего по другую сторону стола. Она была уверена, что это вовсе не ее воображение, — эти двое в отличие от остальных гостей совсем не радуются вечеринке. Не испытывали они и симпатии к сидящим рядом.
Взглянув на посла, девушка поняла, что он держит себя в руках только огромным усилием воли, однако что-то ужасающее все же поднимается в его душе подобно приливной волне.
«У меня разыгралось воображение», — подумала Минерва.
И все же она была уверена, что все слова, с которыми посол обращается к сидящим рядом с ним дамам, — не более чем актерское притворство.
Еще минут десять она простояла на хорах, а потом ушла так же тихо, как и пришла.
Она выскользнула из задней двери, не обратив внимания на небольшую лестницу, ведущую на первый этаж.
Минерва прошла по второму этажу и спустилась по лестнице, которая привела ее к той самой двери, через которую она проникла в замок.
Чтобы быть уверенной, что она сможет войти снова, девушка заперла дверь и забрала с собой ключ. Она с облегчением обнаружила, что слуги графа не удосужились снабдить дверь засовом, которого здесь не было и прежде.
Минерва побежала назад, через кусты, сквозь парк и сад, в свой дом.
Можно было не спешить — из слов Тони было ясно, что игра у графа заканчивается очень поздно.
Еще днем миссис Бриггс сказала ей в своей обычной решительной манере:
— У них ночь вместо дня, право слово, а это совсем уж никуда не годится! Мой сын говорит, что ему каждый день приходится менять свечи в канделябрах. Нет, вы подумайте, как они там важничают!
Слушая эту гневную речь, Минерва улыбнулась, но при этом вспомнила, чего стоили Тони такие вот игры за полночь.
Вернувшись в дом, она заглянула в спальни Люси и Дэвида.
Дети быстро уснули, и теперь в доме было совсем тихо.
Минерва отправилась к себе в комнату, где ее ждала принесенная с чердака одежда.
Поглядев на нее, девушка почувствовала страх. Не может она совершить такую дерзость — шантажировать самого графа!
Но что же тогда делать?
Минерва снова представила себе, как они продают все — дом, картины, мебель, даже кровати, на которых спят.
И даже после этого они останутся должны графу такие деньги, которые камнем повиснут у них на шее на долгие годы, а может, и на всю оставшуюся жизнь.
«Мне приходится поступить так, папа! — произнесла про себя Минерва. — Я знаю, что ты не одобрил бы этого, но я не могу допустить, чтобы Дэвид и Люси голодали!»