Читать интересную книгу Журнал Наш Современник №5 (2002) - Журнал Наш Современник

“...Без русских армий Польша была бы уничтожена или низведена до рабского положения, а сама польская нация стерта с лица земли. Но доблестные русские армии освобождают Польшу, и никакие другие силы в мире не смогли бы этого сделать… Они (поляки. — Ст. К. ), должно быть, очень глупы, воображая, что мы собираемся начать новую войну с Россией ради польского восточного фронта. Нации, которые оказались не в состоянии защитить себя, должны принимать к руководству указания тех, кто их спас и кто представляет им перспективу истинной свободы и независимости”.

В ответ лондонские витии через несколько месяцев спровоцировали Армию Крайову на Варшавское восстание. Оно было героическим, и поэт Давид Самойлов, бывший в те дни на берегу Вислы, вдохновенно воспел польский подвиг самопожертвования:

Это было на том берегу.

Рядом. В Праге. Отсюда два шага.

Там, за Вислою, — вот она, Прага.

Мы стояли на том берегу.

Здесь отчаянно билась Варшава,

Пред судьбою не павшая ниц.

Горемычная, злая гордячка.

Непокорнейшая из столиц.

Польский город и польское горе,

Польский гонор, и говор, и голод

Здесь легли раскаленной подковой,

А война — наковальня и молот.

В сознании наших граждан, познавших историю с телевизионных экранов, из стихотворений и поэм, из романов о “пане Володыевском”, из кинообразов, созданных Збигневом Цибульским, Даниэлем Ольбрыхским, Станиславом Микульским, живет образ бесстрашной жертвенной Польши, Польши мужественных польских офицеров, генералов  и президентов с раскатистыми звучными фамилиями, Польши, вечно угнетаемой — и вечно восстающей на борьбу “за вашу и нашу свободу”.

Разве что неграмотный или глухонемой обыватель в Польше, да и в России не знает о том, как Сталин заключил с Гитлером в 1939 году секретное соглашение о разделе благородной Речи Посполитой. На этом его знания заканчиваются. То, что по этому соглашению к Советскому Союзу должны были отойти не польские земли, а западно-белорусские и западно-украинские, оттяпанные в 1920 году поляками у обессиленной гражданской войной России, он еще кое-что слышал. Но скажи ему, что на этих землях к 1939 году жило 10 миллионов украинцев, 4 миллиона белорусов и лишь 2 миллиона поляков, он удивится. Да и большая часть из этих двух миллионов — так называемые “осадники”, то есть польские переселенцы, а проще говоря, колонисты, из солдат и офицеров, отличившихся в войне с советской Россией и получивших в награду украинские и белорусские земли. Им была поставлена историческая задача “ополячить” восточные окраины Великой Польши (“от моря до моря”!) Пилсудского, окраины, о которых всегда мечтала шляхта. Осенью 1939 года многие из них очутились в лагерях для интернированных поляков под Смолен­ском. А в 1940 или в 1941 году закончили свой путь на Востоке, в Катыни.

Поляки не могут “простить” нам соглашения с Гитлером в 1939 году. Но все 30-е годы Польша Пилсудского “нахально крутила роман” (“и вновь роман нахально крутит” — из стихотворения Б. Слуцкого) с Германией Гитлера. В нем были объятья и секретные соглашения, и антисоветская и антирусская риторика, и “режимы особого благоприятствования” в торговле. Нам все время тычут в глаза визитом Риббентропа в Москву в августе 1939 года. Но тот же Риббентроп чуть ранее вел переговоры с Варшавой, а до него в Варшаве то и дело гостили министры “третьего” рейха Геринг и Франк, множество немецких генералов и дипломатов, польский министр иностранных дел Ю. Бек ездил на свидание к самому Гитлеру… Да и сам фюрер, после оккупации своими войсками Польши, приказал поставить в Кракове почетный военный караул у гробницы Пилсудского в Вавельском замке. Как бы отдавая дань благодарности его профашистской политике. Так что — чья бы корова мычала! А когда в результате Мюнхенского сговора Германия решила проглотить Чехословакию, то Польша, будучи гитлеровской союзницей, потребовала свою долю чехословацкой шкуры — Тешинскую область, где жило 120 тысяч чехов и всего лишь 80 тысяч поляков.

Посему не пристало польским историкам до сих пор попрекать нас, что мы вернули свое, а не взяли чужое. Своя рубашка действительно ближе к телу. Особенно когда она своя. А не чехословацкая.

И никакого такого девиза “за вашу и нашу свободу” шляхта, участвуя в расчленении Чехословакии, не вспомнила, за что ровно через год на очередном витке истории была раздавлена своей недавней подельницей по “мюнхенской групповухе”.

Во многих романах, стихах и кинофильмах польская шляхта изображена как сословие мужества, долга и доблести. Бессмертный миф! Но вспомним, что в конце октября 1941 года, когда немцы уже в бинокль рассматривали Москву — до Красной площади им оставалось 20 километров, — ни один нарком, от которого зависела оборона столицы, ни один военачальник, ни один член политбюро ЦК ВКП (б), ни тем более первое лицо партии и государства Иосиф Сталин — не покинули Москвы. Более того, 7 ноября 1941 года Сталин и его соратники показали своему народу и всему миру, что они — принимают парад на Красной площади и, значит, готовы сражаться до конца.

Алексей Сурков в эти дни сочинял гимн защитников Москвы:

Мы не дрогнем в бою за столицу свою,

Нам родная Москва дорога,

Нерушимой стеной обороны стальной

Разгромим, уничтожим врага.

Зоя Космодемьянская поднималась на эшафот со словами “Сталин придет!”; Александр Кривицкий печатал на машинке репортаж о 28 героях-панфиловцах… И если будущие продажные историки “докажут”, что это — мифы, то, в отличие от польских, они совпали с нашей историей и с нашей победой.

Как вела себя в похожей ситуации польская властная элита, когда немецкие войска 1 сентября 1939 года перешли польскую границу во время “польского блицкрига”? До Варшавы им еще было далеко — Варшаву немцы взяли лишь 28 сентября. Немецкий генерал и историк Типпельскирх пишет об этом так: “Когда польское правительство поняло, что приближается конец, оно 6 сентября бежало из Варшавы в Люблин. Оттуда оно выехало 9 сентября в Кременец, а  13 сентября польское правительство перешло границу. Народ и армия, которая в это время еще вела ожесточенные бои, были брошены на произвол судьбы”.

Типпельскирх только забыл сказать, что президент Польши  И. Мостицкий в первый же день войны покинул Варшаву, а 4-го сентября началась эвакуация правительственных учреждений.

7 сентября рванул из столицы в Брест главнокомандующий Э. Рыдз-Смиглы, на фотографиях он весь в аксельбантах, в наградах, с лентой через плечо, голова гордо повернута вполоборота. Умели польские генералы позировать! И маршал Пилсудский, и генерал Андерс тожена фотографиях выглядят воинственными и мужественными шляхтичами.

Недавно в России вышла книга “Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях”, в которой трое авторов (И. Яжборовская, А. Яблоков, В. Парсаданова) пытаются доказать, что Польша во время этого блицкрига была вполне способна успешно сопротивляться немцам, что правительство руководило страной, что ситуация, как любят говорить сегодня, была под контролем. Авторы приводят ноту польского посла советскому руководству: “По моей информации, глава государства и правительство сущест­вуют” и сами опираются на этот аргумент: “правительство страны находилось на своей территории”. И потому лишь удар с Востока 17 сентября, по убеждению авторов книги, оказался для поляков роковым: на два фронта Польша воевать не могла. Пытаться убедить читателей, что президент, правительство и маршалы, находившиеся с первого дня вторжения немцев в состоянии бегства, могли руководить страной, армией, организовывать оборону — такую глупость можно было написать и напечатать лишь за большие польские гонорары.

Блистательные польские кинофильмы (“Канал”, “Потом наступит тишина”, “Пепел и алмаз”) создали иллюзию того, что в Польше было мощное партизанское сопротивление фашизму. Но и это — тоже не выдержавший испытания временем миф, о котором В. В. Кожинов пишет так: “По сведениям, собранным Б. Урланисом, в ходе югославского сопротивления погибли около 300 тысяч человек (из примерно 16 миллионов населения страны), албанского — почти 29 тысяч (из всего лишь 1 миллиона населения), а польского — 33 тысячи (из 35 миллионов). Таким образом,  д о л я   населения, погибшего в реальной борьбе с германской властью в Польше, в 20 раз меньше, чем в Югославии и почти в 30 раз меньше, чем в Албании!”

Кожинов в сноске замечает, что “Речь идет именно о борьбе; другое дело — уничтожение поляков нацистами как “расово неполноценных”. Однако и здесь картина представляется более сложной, нежели ее рисует нынешняя польская пропаганда. Считается, что во время 1939—1945 годов Польша потеряла более 6 миллионов населения, но вот что пишет сионистский историк М. Даймонт о польских потерях: “Иначе обстояло дело в восточной Европе. Самым постыдным было поведение поляков. Они безропотно выдали  немцам 2 млн 800 тыс. евреев из 3 миллионов 300 тысяч, проживавших в стране. Польше предстояло узнать, что немцы презирали ее не меньше, чем евреев, они вырезали как баранов около полутора миллионов поляков…”