станции всё больше заменялась оживающим гулом. Несведущий в биомеханике человек, не смог бы углядеть разницу, меж безжизненными коридорами, напоминающими артерии живого существа и гулом в них, когда-то было, в момент пробуждения.
Машины работали, но работали бесцельно, в них был лишь инстинкт, лишь то, что в них заложили до спячки, их полуразум был подобно племени аборигенов, никогда не отходившим от заветов, оставленных древними завоевателями, коих восприняли подобно богам. Мрачные же коридоры заливались холодным тусклым светом, но отвергая темноту пустоты, позволяя во всей красе увидеть запечатлённые древними учениками пути трёх, изваяний, живых, мёртвых и бессмертных одновременно.
Чуя пульс, текучей жизни в этом полуживом левиафане, можно узнать, когда он дремлет, когда бодрствует и когда тот только пробуждается. И в отличии от человека, чьё сердце и мозг, выполняют совершенно разные, принципиально отличные друг от друга задачи, то Нексус был совсем иной формой существования.
Его сердце – его голова. Его кровь – его воля. Его разум – его чувства. Всё сплелось во едино. Не машина, но и не человек.
Гул открывающихся ворот возвестил огромную, колоссальную залу о прибытии гостьи. Сверкающая в золотых, красных и пурпурных и всех прочих оттенках, огромнейших размеров зала, чьё богатство и интерьер поражал воображение. 6 самых разных статуй, стояли в шестиконечной звезде, взгляд коих всегда устремлялся к высокому потолку, где виднелось ещё одно произведение искусства или быть может изощрённого божественного замысла.
Шарообразная статуя, подвешенная на неощутимых и нереальных нитях, столь тонких, что сквозь них, можно было пройти и столь же острых, что способны были поранить того, кто окажется недостаточно обходителен с ними. Натянутые словно струны, те звенели в симфонии гула вселенной, записанной Ридлером, в его монументальной работе, ставшей путём к созданию одноимённого ключа. Эта симфония, оркестр нижних миров. Одновременно прекрасная и злобная симфония, мелодичная и дисгармоничная, разумная и лживая, святая и в то же время заключившая в себя отголоски всех свершённых грехов, вершащихся и чьё время только настанет. Отголоски абсолютного парадокса. Выжатая эссенция, ставшая нитями, связывающими воедино, нити, сшивающие воедино разделённый разум Нексус.
Сферическая статуя, казалась монолитной, но то было ошибочным суждением. Смотря внимательнее, можно было понять, что из себя представляет эта сферическая, абстрактное и безумное изваяние. Мудрец узрит в сфере источник, позволявший человеку пересечь рубедо-рубикон. Свершить последнею трансмутацию и обрести высший уровень знания, переродится. Философ найдёт в нём ответы на все свои сакральные вопросы. Учёный до конца своей жизни будет познавать его.
Но та, что предстала в центре зала, была далеко не искателем знания. Она давно отвергла это знание. Она видела, то, к чему приводит это знание. Она была свидетелем, того, как лучшие из людей, чьи цели белы, словно первый снег, возносят на свои плечи грехи. Она не искала ответов на вопросы, она выщербывала их, не стремясь искать лёгкий путь и не была тем, кто упивался бездумным вечным пожиранием знаний и открытиями, коим нет конца, даже после свершений Ридлера. Для неё, то, что было прямо над её головой, было мозгом.
Бугристым и сморщенным, состоявшим из застывших тел, людей, репликантов, клонов, пришельцев, паразитов грани и много кого ещё. Их тела были заключены в камень, в металл, в самые невообразимые из сплавов, в итоге образуя монументальную сферу, в которой был заключен сплетённый интеллект, сердца и души жертвенных агнцев. Безликая и многоликая в своей ипостаси
– Наконец – раздался гулкий голос от одной из статуй, стоявших внизу. То была металлическая статуя, стоявшая по правую руку от Джейд вышедшую к пьедесталу. Её окутывал холодный свет, металлические и огранённые формы выдавали в ней то, что делали машины, когда их просили создавать искусство, изображать самих себя и результатом получались симметричные, правильные статуи. В меру острые, в меру гладкие и округлённые. Но всё это и выдавало в нём продукт машин.
Машина выбирала оптимальные варианты, от чего в совокупности вся статуя на взгляд Джейд казалась неказистой. Странные попытки машины изображать человека-машину, до сих пор казались той далекими от совершенства.
– Мы ждали вас – продолжал холодный, вибрирующий словно от помех голос статуи.
– Тебе бы стоило извинится – послышался молодой женский голос с левой стороны от гостьи. Сверкая в золоте, была изображена босоногая девочка. Древний символ высшей степени милосердия, мудрости. Аспекта мудрости, заключавшейся в познании простых стезей, человечности и того, как быть человеку человеком.
Джейд помнила эту статую и художника сотворившую её. Эта стала первой и последней его статуей. Много раз он разбивал её, начинал работу с самого начала. Она менялась, много форм было испробовано, но итогом стала та, что была за спиной пятой. Девочка, чей возраст был примерно в диапазоне от 11 до четырнадцати лет, босоногая, в оборванных одеждах, с длинными волосами, несущая на теле следы долгой войны, но от того не утратившая своей доброты. Мастерство, которое в конечном счёте и убило создателя, который сумел передать всё лишь одними глазами. Многие предполагают, что тот умер, как только понял, что создал статую, чьё отражение он и сам не мог понять до момента, пока не закончил работу.
Они считают, что, узрев завершённой работой, того пронзило столь глубокое горе, перед этой лаконичной статуей, что оно убило того. Не сумев пережить морального потрясения, от того, что тому пришлось прислушаться к безмолвным проповедям, дитя войны.
– Твои машины могли убить её! – в чистом девчачьем голосе не читалось злобы или гнева, лишь желание помочь и решить всё правильно – Твои машины многим навредили! Бедные репликанты сейчас должны исцелять свои раны. Было бы очень грустно, если бы кто-то из них умер! – в её голосе чувствовалось искреннее сопереживание. Конечно, машина могла бы имитировать его, но зная истинную природу, можно было лишь сожалеть принесённым жертвам.
– Порядок и безопасность превыше – раздался ответ от махинарной статуи – Все расчёты, были проведены с расчётом абсолютного большинства переменных – холодный голос гудел, словно рокот дизельного двигателя – Наша способность рассчитывать, предугадывать, предсказывать не может быть оспорена – в его голосе не было эмоций, но легко было понять закономерность в расположении статуй. Противоположности стояли по разные стороны от входа и милосердие всегда шло рука об руку с холодным расчётом. Два лезвия одного клинка.
– Прекратите склоки – раздался эхом голос статуи короля-философа. Судьи, что стоял рядом с изваянием машин. Человек, жаждущий установить правосудие, чьи стремления безусловно чисты и праведны, но деяния коего, не всегда могут оказаться приняты людьми. Его статуя из мрамора, а сама она изображает