Читать интересную книгу Тени в море - Гарольд Мак-Кормик

Капитан Кэсуэлл научил ездить верхом на акулах и своего сына Уоллеса. Но если для старого капитана это было средством спасти улов, то для его сына это послужило средством заработать себе на жизнь. Под именем «Морского Тарзана» Уоллес выступал на многих курортах страны. Он входил в специальный резервуар, где была акула, и сражался с ней на глазах у зрителей. И всегда побеждал.

* * *

Остров Уоримос, Сомали

Когда мои хозяева в «Оушн лезер компани» однажды спросили меня, готов ли я поехать в погоне за акулами в дальние края, я ответил: хоть на край света. И вот я на краю света. Остров Уоримос до того жаркий и до того душный, что этому трудно поверить: здесь не увидишь и травинки, не говоря уж о дереве. Плоский, выжженный солнцем, он расположен в тринадцати километрах к югу от Джибути — единственного места в Сомали, которое с грехом пополам можно назвать городом. Джибути считается самым жарким местом на земном шаре. Здесь, на Уоримосе, еще жарче.

Джибути стоит на берегу Аденского залива, возле узкого пролива, который соединяет южный конец Красного моря с самим Аденским заливом. Здесь предполагают открыть экспериментальный промысловый пункт ловли акул. Если дело пойдет на лад, будет организован второй пункт — у Мадагаскара.

По пути в Джибути я встретил своего старого друга Раса Тафари, величавого маленького африканца. Я пригласил его на ловлю акул, он меня на львиную охоту. Ни один из нас не мог принять приглашения. Меня ждала работа, а Тафари — императорский трон в Эфиопии, куда он сейчас и направлялся.

В последующие месяцы я не раз с завистью думал о его дворце. Представьте себе, что вы высадились на Луне и пытаетесь что-то там построить, и вы поймете, каково было нам на Уоримосе. Строительный лес привозили из Триеста. Воды, который не хватало и в Джибути, на Уоримосе вообще не было. Воду для питья нам доставляли на ослах из оазиса, лежащего в пустыне в шестнадцати километрах от острова. Нам доставляли даже лед — на спине туземца-скорохода, который прибегал из Джибути два раза в день: попасть на остров можно было лишь в отлив.

Ночью по острову рыскали гиены, привлеченные запахом разлагающихся акул. Жуткий вой гиен будил нас по ночам, пугал туземцев и даже собак заставлял забиваться под кровать.

Земля трескалась от зноя. Без передышки дул сухой юго-восточный ветер, засыпая глаза песком и пылью. Он дул так уже многие столетия, и дно моря вокруг острова было покрыто слоем ила. Вода всегда была мутной — нанесенные ветром песчинки медленно оседали на дно. Ил налипал на сети и кили лодок. Но ил был хорошим знаком — где есть ил, там есть и акулы.

Кого только не было среди наших ловцов акул! Высокие царственные абиссинцы, жилистые низкорослые арабы, донкалийцы — уроженцы северного Сомали — и их вечные соперники — сомалийцы с юга страны.

За мной все время тенью ходил большой мускулистый сомалиец в драных парусиновых штанах и жилетке, сообразительный и ловкий. Он очень привязался ко мне и стал называть себя Али Янг. Он так неотступно следовал за мной, будь то на суше или на воде, что частенько действовал мне на нервы. Но если бы его не оказалось рядом со мной однажды...

Мы находились километрах в восьми от острова. Это место славилось огромными акулами, кабир локхом,как их называли туземцы. На рассвете мы стали вытягивать первую сеть. Мы вытащили несколько огромных скатов, двух акул-молот и несколько тигровых акул. Где бы я ни был — помогал ли вытаскивать сеть или волок бьющихся акул и скатов в трюм, — Али не отходил от меня ни на шаг.

Сети были скользкими от ила, и, когда мы сложили их на палубе, она покрылась слоем слизи. Лодку кидало из стороны в сторону, и удержаться на ногах было нелегко. Внезапно нас подняло на большой волне, и я свалился в сеть, где уже было полно акул. В ту же секунду я услышал, как кто-то крикнул:

— Локхом! Кабир локхом! Акула! Большая акула!

Я знал, что первые две-три минуты мне ничего не грозит. На мне не было крови, так что, скорее всего, сразу акулы не нападут. К счастью, падая, я ни одну из них не задел и не подал сигнала к нападению. И кроме кабир локхом,которая только сейчас попала в сеть, остальные акулы были измучены долгими часами борьбы с ловушкой, которую я сейчас с ними разделил.

Другое дело кабир локхом — большая тигровая акула. Она свободно плавала внутри сети, выискивая себе добычу. Я подумал было хоть на минуту задержать ее приближение, хлопая по воде руками, но оказалось, что я не в силах шевельнуться. Сеть — коварная штука, сейчас я почувствовал это на своей шкуре. Стоит запутаться в ней рукой или ногой, как почти наверняка попадешь в западню, освободить из которой может только смерть.

Когда я теперь читаю: «вырван из пасти смерти», я знаю, что это значит, потому что именно это сделал Али Янг. Он перегнулся через борт, и, уцепившись одной рукой за планшир пляшущей лодки, другой крепко схватил меня за запястье и буквально выдернул из моря.

В ту ночь Али был героем лагеря. В его передаче события не стали менее драматичными. Слушатели были ошеломлены как самим происшествием, так и количеством табака, полученного Али от меня в награду.

Одна из самых любопытных историй, случившихся во время лова акул у берегов Уоримоса, произошла с двумя туземцами, вышедшими в море на самой маленькой из наших лодок. Когда они стали выбирать сеть, они почувствовали, что ее тянет вниз огромная тяжесть. Сантиметр за сантиметром они подтягивали сеть наверх и вскоре увидели, что в ней запутался и яростно бьется огромный скат — манта. Они продели конец сети через блок на мачте и продолжали тащить. Но мачта, не выдержав нагрузки, сломалась у основания и тоже упала в сеть. Все еще не теряя присутствия духа, туземцы продолжали выбирать сеть, в то же время пытаясь добраться до берега, который, к счастью, был недалеко. И тут они увидели в сети еще одну чудовищную манту.

Таща на буксире сеть с двумя огромными мантами и мачтой, они умудрились подойти к берегу. У причала стояла подъемная стрела, но ей было не под силу поднять мант. Пришлось нам воспользоваться приливом, чтобы вытащить их на берег. Когда вода спала, мы обвязали мант веревками и велели туземцам отнести их на разделочную площадку. Понадобилось собрать больше двадцати человек, чтобы сдвинуть с места каждую из мант и стащить ее на разделку. В одной из мант был детеныш. Я его вынул, он весил двадцать три килограмма. Он был сложен в виде латинской буквы S, один грудной плавник закрывал верх его тела, другой — низ. Я отнес его к морю и пустил в воду. Плавники его расправились, и он поплыл, легкий и изящный, как птица.

Воды Французского Сомали кишат акулами и их ближайшими родственниками. Мы вылавливали здесь не только акул и мант, но и хвостоколов, пил-рыб и электрических скатов. Мы высушивали и консервировали челюсти акул и хвосты хвостоколов и отправляли их нашему уполномоченному в Париже. Он передал немало этих экспонатов в Кенсингтонский музей в Лондоне и в Музей естественной истории в Нью-Йорке. Много лет спустя я узнал от своего друга доктора Гаджера из Музея естественной истории, что я сделал несколько ценных вкладов в ихтиологию.

Сколько раз случалось, что, когда я, сидя в его кабинете, рассказывал о своих приключениях, он вдруг прерывал меня.

— Одну минутку, капитан Билл, — говорил доктор Гаджер и вызывал свою стенографистку. — А вот теперь, капитан, выкладывайте нам свои секреты.

Среди сувениров, привезенных мной с Уоримоса, есть двухметровая «пила» шестиметровой пилы-рыбы. Когда пилу-рыбу подняли на борт, она все еще размахивала своим грозным оружием, и я чуть не силой удержал Ади, который готов был схватить ее, не дождавшись, пока несколько взмахов топора отрубят злобное рыло с торчащей вперед пилой.

На берегу, когда пила-рыба была переправлена на разделочную площадку Али плясал вокруг с воплями:

— Les oeufs! Les oeufs!

И первый — но не единственный — протянул руку к вспоротому брюху акулы и вытащил «les oeufs». Это не были яйца в прямом смысле этого слова. Пила-рыба относится к живородящим акулам. Но в утробе матери зародыш соединен с желточным мешком, который в начале развития зародыша равен по размеру яйцу страуса. В процессе роста зародыш питается желтком, и при рождении пустой мешок, так же как детеныш, исторгается из чрева акулы.

Али и прочие эпикурейцы, произведшие налет на кладовую пилы-рыбы, не знали всех этих анатомических подробностей. Для них желточные мешки были «les oeufs» — яйца. Эти «яйца» — их оказалось там десять штук — испекли на горячих углях. Когда повара решили, что они готовы, их сняли с углей, пробили тонкую «скорлупу» и съели дымящуюся клейкую массу, употребляя вместо ложки пальцы, которые были после окончания пира тщательно облизаны один за другим.

Вскоре после этого наша работа на Уоримосе кончилась. Мы получили более чем достаточно доказательств того, что здесь можно открыть промысловый пункт и снабдить туземцев работой, в которой они очень нуждались. Предполагалось, что мы поедем в Париж, где было главное управление европейского филиала «Оушн лезер компани», отчитаемся в том, что сделано, и отправимся на Мадагаскар.