А Кармезина взяла Тиранта за руку и увлекла к окну, подальше от своих дам и проницательного Диафеба. Там она усадила севастократора на красивую каменную скамью и уселась рядом сама. И они долгое время сидели так, словно позируя художнику для портрета, пока наконец Кармезина не заговорила:
— Вы задумчивы.
— Простите, если это вас огорчает, — тотчас ответил он.
— Да, меня огорчает ваша грусть! — сказала Кармезина. — Потому что это весьма недружественно с вашей стороны — не рассказывать мне о том, что у вас на сердце.
— Разве мы друзья? — спросил Тирант, замирая.
— Да! — объявила Кармезина. — Мы друзья с вами, и притом очень близкие, как и положено севастократору и принцессе. Все прочее было бы противно законам божеским и природным, и это одна из причин, по которой севастократором не может быть герцог Македонский. Ибо я ненавижу герцога Македонского, а вас люблю. И вы должны любить меня. Скажите, вы любите меня?
— Разумеется, — отозвался Тирант. — Я люблю вас, как ни один севастократор до меня не любил принцессу.
— В таком случае вы должны открыть мне свое сердце, и если у вас там горе — я возьму себе половину, а если тайная радость — я не дерзну прикоснуться к ней, чтобы вы могли сполна насладиться ею.
— Горе — ненавистная вещь, — молвил Тирант, — и потому позвольте мне оставить его при себе. Я буду проклят, если разрешу вам обременить себя моим горем!
— Хороший же вы друг, — прошептала принцесса вне себя от гнева, — если так себя ведете! Положим, я бы ходила с кислым лицом, и углы рта у меня были бы опущены книзу, а в глазах постоянно прыгали слезы, — неужели вы не спросили бы, отчего я так грустна?
— Спросил бы.
— Ну а я бы вам наговорила чего угодно, но так и не ответила на ваш вопрос — что бы вы тогда подумали обо мне и моей дружбе?
— Подумал бы, что вы оберегаете меня от худшего.
— В этом все мужчины! — воскликнула Кармезина и, надув губы, отвернулась.
— Ничего не поделаешь, моя госпожа! Мужчины так устроены, что дружат ради побед и успехов, и если делятся друг с другом, то лишь радостями и достижениями. И если какой-либо мужчина удостаивает своей дружбой женщину, то и ведет он себя с нею как с другим мужчиной, и рассказывает лишь о своих победах и успехах. И оттого многие женщины считают, будто мужчины постоянно хвастаются. Женщины же, напротив, если и дружат между собою, то лишь ради того, чтобы сообща преодолевать невзгоды и беды, и если какая-либо женщина удостаивает своей дружбой мужчину, то и ведет себя с ним как с другой женщиной, и рассказывает ему о своих горестях и трудностях, и оттого многие мужчины считают, будто женщины непрерывно жалуются.
— Как вы мудры, Тирант! — сказала Кармезина. — Да только всей своей мудростью вы не задурите мне голову, поэтому отвечайте-ка, не то я выброшу вас вот в это окно: почему вы так грустны?
— Что ж, вы меня вынудили, моя госпожа, и я отвечу вам правду, которая вам не понравится: я влюблен.
Он опустил глаза и уставился на юбку принцессы.
— Что? — тихо вскрикнула она.
Он не отвечал.
Она потрясла его за плечо:
— Кто она?
Тирант по-прежнему сидел потупившись и молчал.
— Да говорите же! — в отчаянии воскликнула принцесса. — Кто она такая? Кто та, из-за которой вы бледны и так душераздирающе вздыхаете?
— Коль скоро мы с вами дружим как женщина с женщиной и делимся друг с другом своими бедами, — молвил наконец Тирант прерывающимся голосом, — то я, так и быть, все вам расскажу. Но при условии, что вы попробуете мне помочь.
— Я желаю знать о ней все, — сквозь зубы выговорила принцесса и топнула ножкой. — Назовете вы мне ее имя или нет?
— Я покажу вам ее портрет.
И Тирант сунул руку в рукав, где целый день носил то самое изящное зеркальце, которое разыскивал накануне по всем сундукам.
Принцесса схватила то, что она считала портретом, и быстро поднесла к глазам. Она заранее кусала губы и была очень бледна от волнения, и потому не сразу поняла, что именно она видит. Ибо зеркало отразило лишь часть лица, и несколько мгновений Кармезина думала: «Какой он глупец, этот Тирант, если приказал обложить такой красивой рамкой лишь кусок щеки, уголок рта и краешек глаза с ресницами!» Но в следующее мгновение рука ее дрогнула, зеркальце отодвинулось, и на Кармезину уставилось ее собственное отражение.
Краска медленно поползла по щекам принцессы. Она всматривалась в себя так, словно видела впервые, и лихорадочно выискивала в знакомых чертах нечто особенное, нечто такое, что позволит ей вскорости обрести счастье.
— Но ведь это… — пролепетала Кармезина.
— Принцесса, меня ждут неотложные дела, прошу меня извинить, — сказал Тирант.
Он встал, откланялся и вышел деревянным шагом, как ходят смертельно пьяные люди, когда желают скрыть свое состояние.
А принцесса долго еще сидела у окна и рассматривала себя в зеркале.
* * *
Кармезина так замечталась, что не заметила, как в покои вошла ее кормилица и воспитательница, почтенная дама, которую называли Заскучавшая Вдова, а с нею и Эстефания, падчерица герцога Роберта Македонского.
Эстефания весело улыбалась, потому что Диафеб кое-что рассказывал ей о страсти Тиранта, а принцесса, в свою очередь, тоже нечто приоткрыла ей о своих чувствах. Заскучавшая же Вдова выглядела хмурой и недовольной.
Застав свою царственную воспитанницу в отличном расположении духа, вертящей в руках зеркальце, Заскучавшая Вдова строго спросила:
— Откуда у вас такое красивое зеркало, моя госпожа?
— Это подарок, — ответила Кармезина.
Эстефания тотчас порхнула к подруге и уселась рядом с нею, обвив ее рукой за талию.
— Рассказывайте! — попросила она. — У кого нашлась столь очаровательная вещица? Уж наверняка здесь побывал какой-нибудь заморский купец, потому что я никогда не видела, чтобы в Греческой империи делали такие вот завитки с эмалевыми вставками. А такой яркий синий цвет у эмали наверняка чужеземного происхождения.
— Зеркало подарил мне Тирант Белый, — призналась принцесса, опуская глаза, — прибавив, что в этой раме скрыт портрет той, которая стала владычицей его души. И таким образом он объяснился мне в любви, не сказав ни одного слова о самой своей любви.
— Как изысканно! — воскликнула Эстефания. — Да ни в одной книге, сколько их ни прочитай, не сыщешь ничего подобного, а стать изобретателем в такой разработанной области, как возвышенные любовные отношения, может лишь человек поистине благородный.
— Вы правы, дорогая подруга! — Кармезина явно обрадовалась поддержке со стороны Эстефании. — Эти чужеземцы так и блещут умом! А было время, когда я считала, что рассудительность, благородство и доблесть можно отыскать лишь у наших рыцарей, но, познакомившись с Тирантом, я полностью переменила свое мнение.