успела она это сказать, как Анна застонала. Грейс заплакала.
– Пожалуйста, папа, пожалуйста, – выговорила она.
Уильям Меткалф посмотрел на жену, потом на дочь. На его виске запульсировала жилка.
– Ладно, – сказал он. – Но ты отойдешь от нее, если я скажу. И если она умрет, это будет на твоей совести.
Мама кивнула. Она принялась убирать пиявок, попросив Грейс принести кувшин воды и чашку. Когда все принесли, она встала на колени у кровати и попыталась напоить Анну, но вода только текла мимо, по подбородку. Мама положила ей на лоб влажную ткань. Анна что-то бормотала, я видела, как она сжимает и разжимает кулаки под простыней.
Я села рядом с мамой.
– Ты попытаешься дать ей настойку бузины? – спросила я.
– Она очень слаба, – ответила мама, понизив голос. – Я не уверена, что ее организм примет настойку. Скорее всего, мы пришли слишком поздно.
Она достала из корзины склянку с бордовой жидкостью и откупорила ее. Затем поднесла ко рту Анны пипетку и сжала. Темные капли упали на губы, окрасив их.
В этот момент все тело Анны охватила дрожь. Ее глаза открылись, сверкнув белым. В уголках рта выступила пена.
– Анна! – Уильям бросился к жене, оттолкнув нас прочь. Он попытался удержать ее тело, чтобы оно не тряслось. Я обернулась и увидела, что Грейс стоит в углу комнаты, зажав рот ладонями.
– Грейс, не смотри, – сказала я ей, бросившись через комнату. Я закрыла ей глаза своими ладонями. – Не смотри, – повторила я; мои губы были так близко от ее лица, что я чувствовала нежный запах ее кожи.
Комнату заполнили ужасные звуки: скрипы трясущейся деревянной кровати, голос Уильяма Меткалфа, снова и снова повторявший имя жены.
А потом стало тихо.
Мне не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что Анна Меткалф умерла.
– Почему ты не спасла ее? – спросила я маму по дороге домой. Все еще шел дождь. Холодная грязь просачивалась в мои башмаки. Те, что отдала мне Грейс.
– Я пыталась, – ответила мама. – Но она была слишком слаба. Если бы Грейс позвала нас раньше…
Остаток пути мы шли молча. Как только мы добрались до дома, мама разожгла огонь в камине. И мы просидели несколько часов, глядя на язычки пламени, – мама с вороной на плече, а потом дождь стих и мы услышали, что за окном уже поют птицы.
Много дней затем я тосковала по Грейс, желая прижать ее к себе и утешить в ее потере. Но мама не разрешала мне выходить из дома. Ведь на деревенской площади или в полях я могла услышать слухи, охватившие деревню, будто пламя. Но это было неважно: я и так могла догадаться о том, что происходит, по осунувшемуся лицу матери, по темным кругам под ее глазами. Позже я узнала, что Уильям Меткалф запретил дочери общаться со мной.
Мы не разговаривали семь лет.
11
Вайолет
Проснувшись на следующий день, Вайолет почувствовала слабость от недосыпа. Но она сразу же выбралась из постели, хотя по субботам уроков не было.
Вчерашнее открытие никак не шло у нее из головы. Это странное слово, выцарапанное на стене за комодом. Вейворд.
Она коснулась золотого кулона на шее, проведя пальцами по букве «В». Что, если с этой буквы начиналась фамилия мамы, а не ее имя, как она думала все эти годы? Что, если это была ее девичья фамилия, до того, как она вышла замуж за Отца и стала леди Эйрс?
Тоска нахлынула на Вайолет. Ее охватило внезапное желание снова отодвинуть комод и пробежаться пальцами по царапинам, чтобы потрогать что-то, чего могла касаться ее мама. Но зачем бы мама оставила свою фамилию здесь? Неужели для того, чтобы Вайолет однажды обнаружила ее?
Она откинула одеяло, но тут же натянула его обратно, – постучавшись, вошла миссис Киркби, неся на подносе чай и овсянку.
У экономки был рассеянный вид; от нее тянулся слабый запах мяса. Костяшки ее пальцев были испачканы мукой, а на фартуке темнело пятно, похожее на подливу.
Вайолет подумала, что миссис Киркби наверняка готовится к скорому приезду загадочного кузена Фредерика. Наверное, экономке сейчас приходится нелегко, учитывая, что в Ортон-холле отродясь не принимали гостей. Стоило попробовать застать ее врасплох.
– Миссис Киркби, – сказала Вайолет как можно более безразличным тоном, в очередной раз отхлебнув чай, – а какая фамилия была у моей мамы?
– Весьма серьезные вопросы для раннего утра, дитя, – сказала миссис Киркби, внимательно рассматривая пятно на покрывале. – Это шоколад? Придется попросить Пенни замыть его.
Вайолет нахмурилась. У нее сложилось явное впечатление, что миссис Киркби попросту не хочет смотреть ей в глаза.
– Ее фамилия была Вейворд?
Миссис Киркби напряглась. На мгновение она застыла, а потом поспешила забрать поднос с коленей Вайолет, хотя она еще не доела овсянку.
– Не помню, – пробурчала миссис Киркби, – и вообще не стоит ворошить прошлое, Вайолет. Многие дети остались без матери. А еще больше – и без матери, и без отца. Ты должна понимать, что тебе повезло, и принимать все как есть.
– Конечно, миссис Киркби, – сказала Вайолет, быстро прикидывая план дальнейших действий. – Кстати, об отцах. Вам что-нибудь известно о планах моего на сегодня?
– Он уехал рано утром в Ланкастер, – ответила миссис Киркби, – встречать вашего молодого кузена с поезда.
Превосходные новости. Но ей нужно поспешить, чтобы не упустить свой шанс.
Вайолет оделась быстро. Она нисколько не сомневалась, что миссис Киркби лгала, что не помнит фамилию ее матери. Гораздо менее ясно было то, как эта фамилия – Вейворд – оказалась на стене в спальне Вайолет.
Она прокралась по главной лестнице на второй этаж. За окном был сияющий день, и разноцветный свет, льющийся через витражное стекло, придавал Ортону сказочный вид.
Свернув в коридор, она наткнулась на Грэма, который с несчастным видом держал учебник по алгебре. Она вспомнила про его подарок.
– Эм… спасибо за подарок, – тихо сказала она. Ей пришло в голову, что ему было не так-то просто уговорить стрекозу залезть в банку, учитывая его страх перед насекомыми. Перед ее мысленным взором замелькали пчелы.
– Да не за что, – ответил Грэм. – Сегодня тебе лучше? Ты выглядишь чуть более… нормально. Ну… нормально для тебя, по крайней мере.
Он скорчил рожицу, и она рассмеялась.
– Да, спасибо.
– Это хорошо, – сказал он. – Что ж, тогда займусь этим.
Он кивнул на учебник и вздохнул.
– Грэм, подожди, – попросила Вайолет. – Ты же не станешь упираться и сделаешь мне одолжение?
Она видела, что он колеблется.