Читать интересную книгу Гусар на крыше - Жан Жионо

— Выходите оттуда, — сказал мужчина.

Анджело взвел курок пистолета.

— Подождите, — сказал мужчина. Через минуту он бросил на траву хлеб и четыре сыра. — Около замочной скважины есть щель, просуньте туда монету, чтобы я слышал, как она упадет.

Анджело просунул монету, и она звонко упала на каменный пол.

— Я ничего не слышал, — сказал мужчина.

— Я не буду жадничать, — ответил Анджело, — вот вам еще одна: слушайте хорошенько.

— Я ничего не слышал, — повторил мужчина.

— Ну тогда слушайте это, — крикнул Анджело и выстрелил в воздух прямо около окна. Мужчина быстро захлопнул ставни. Анджело подобрал хлеб и сыр и намеренно не спеша вернулся к дубу.

Поев, они снова отправились в путь и вскоре нашли тропинку, которая вывела их на проезжую дорогу.

— Я понимаю, — сказала молодая женщина, — что было бы благоразумнее идти дальше через холмы, но нам придется сделать не меньше пяти лье, дети этого не выдержат. Да и вообще чистое безумие надеяться, что мы сможем таким образом дойти до Авиньона. Мы сейчас, наверное, недалеко от Пэрюи. Там есть пост жандармерии. Я им объясню ситуацию; господина де Шамбона там знают. Мы не больны, и нам наверняка дадут пропуск и помогут нанять кабриолет. Мне доверили детей, и я не могу подвергать их риску.

Анджело это решение показалось разумным.

— Но, — продолжила она, — это не значит, что вы должны чувствовать себя связанным. Для вас все обстоит гораздо проще: вы — мужчина, один, и у вас есть лошадь. Оставьте нас здесь, мы сами доберемся до Пэрюи; это совсем рядом. — Она была явно очень рада, что они выбрались на дорогу. — Вы оказали нам гораздо большую услугу, чем можно было надеяться. Господин де Шамбон был бы счастлив отблагодарить вас, если бы знал ваше имя, — весьма неловко добавила она.

— Я вас не оставлю до тех пор, пока не буду уверен, что вы в надежных руках, — сухо ответил Анджело. — Мне тоже нужно кое о чем поговорить с жандармами. «Ты, вероятно, полагаешь, что я их боюсь, — добавил он про себя. — Сразу видно, парижанка!»

Они довольно быстро добрались до заставы, действительно охраняемой жандармами. Те были весьма любезны, и от них пахло вином. Имя господина де Шамбона оказалось магическим: жандармы тут же пообещали реквизировать для них кабриолет. Анджело сообщил, что едет из Банона. Жандармы были людьми опытными и тотчас же обратили внимание на его великолепные сапоги. А потому держались с ним весьма дипломатично. Анджело рассказал, что на него напали бандиты, чтобы как-то объяснить исчезновение портпледа, сюртука и шляпы.

— К сожалению, мы не можем быть везде, — сказали эти служители порядка в расстегнутых мундирах, — и вам еще повезло. Многие теряют гораздо больше. В Систероне, чтобы хоронить трупы, выпустили на свободу каторжников; некоторые из них сбежали, и уж, конечно, не для того, чтобы замаливать грехи в пустыне. Ну а что касается пропусков, то, вне всякого сомнения, вы их получите. Вид у вас вполне здоровый. Только вам придется провести три дня в карантине, тут уж ничего не попишешь. Вас проводят вон в тот сарай, специально для этого отведенный. Вам там будет неплохо, и вы будете не одни. Там уже человек тридцать ждут пропусков. Три дня — это ведь не Бог весть как много.

Их привели в сарай, в котором печально сидели около своих сундуков, чемоданов, корзин и узлов люди всех возрастов и всех сословий. Жандармы увели лошадь. Они были любезны, но соблюдали осторожность.

— Мне все это не слишком нравится, — сказал Анджело.

— А что делать, — возразила молодая женщина, — они обещали мне кабриолет, я буду ждать. Только я очень огорчена из-за вас, вы бы могли быть уже далеко.

— А может быть, все-таки лучше, чтобы я был рядом с вами, — ответил Анджело. — И на всякий случай давайте лучше отойдем в сторону.

Снова появился часовой. Он привел толстого мужчину в синем фартуке. Тот остановился посередине и вытянул шею, оглядывая всех присутствующих:

— Тот, кто хочет есть, может сделать заказ.

— А что можно заказать? — подошел к нему Анджело.

— Все, что угодно, барон.

— Два жареных цыпленка?

— Почему бы и нет?

— Хорошо, значит, два жареных цыпленка, хлеб и две бутылки вина, и еще купите мне два десятка сигар, таких, как эта.

— Гоните монету.

— Сколько?

— Тридцать франков, и исключительно ради ваших прекрасных глаз.

— Вам не откажешь в деловой хватке.

— Пока кругом пройдохи, нужно держать ухо востро. Добавьте три франка на сигары. У вас есть, во что все это уложить?

— Нет, — ответил Анджело, — заверните в салфетку и не забудьте положить нож.

— Одно экю за салфетку и еще одно за нож.

Анджело был единственным, кто заказал еду. Все смотрели на него с любопытством, смешанным с ужасом. Пожилой господин с элегантной бородкой и язвительным видом сказал ему:

— Ваша неосторожность, молодой человек, подвергает всех нас большой опасности. По вашей милости сюда принесут салфетку из деревни, где наверняка есть больные. Все, что можно себе сейчас позволить, — это съесть пару яиц всмятку.

— Я не слишком доверяю кипяченой воде, — ответил Анджело. — И ваша большая ошибка и ошибка тех, кто смотрит на меня круглыми глазами, в том, что вы отказываетесь от привычной жизни. Я три дня почти ничего не ел. Если я упаду в обморок от слабости, вы решите, что у меня холера, и просто от страха начнете дохнуть как мухи.

— Я не боюсь, сударь, — ответил господин с элегантной бородкой, — и я это уже доказал.

— Ну и продолжайте в том же духе. Лишнее доказательство не помешает.

Анджело съел своего цыпленка и был очень доволен, что гувернантка и дети безо всяких опасений принялись за своего. Они выпили вина. А чтобы окружающие не беспокоились, Анджело выкинул салфетку в окошко. Он угостил часового сигарой и закурил сам, стоя на пороге сарая.

Он простоял так минут пятнадцать, словно завороженный огромным белым солнцем. Вдруг из глубины сарая донесся какой-то шум. Это люди стремительно разбегались от распростертой на соломе женщины. Несчастная стучала зубами, а по щеке ее растекалось синее пятно.

— Есть у кого-нибудь спирт? — спросил Анджело. — Или водка? — повторил он, оглядывая всех.

Наконец одна крестьянка вынула из своей корзины бутылку. Но не передала ему в руки, а поставила на пол, отошла и только тогда сказала:

— Возьмите.

Заболевшая была молода, у нее были очень красивые волосы и молочной белизны лоб.

— Найдется здесь хоть одна смелая женщина, чтобы раздеть ее, расстегнуть лиф и расшнуровать корсет? Я в этом ничего не понимаю.

— А вы перережьте шнурки, — сказал кто-то.

Какая-то женщина нервно засмеялась. Анджело снова подошел к часовому.

— Отойдите от двери, — сказал он, — мне нужно вынести заболевшую женщину и положить ее на солнце, чтобы согреть ее и чтобы не дать этой своре трусов околеть от страха. Я сам попробую сделать для нее все, что могу, если только в деревне не найдется врача.

— Откуда он возьмется в деревне? — ответил часовой.

— Хорошо, тогда я сам, — сказал Анджело. — А вы встаньте вон там напротив, если боитесь, что кто-нибудь удерет. Только вряд ли, они там все трясутся от страха. Ну а теперь, может, хоть кто-нибудь поможет мне ее вынести, мужчина или женщина. Или на худой конец ребенок, — добавил он с сухим смешком, — если прочие почитают себя такими важными господами.

— Не надо впутывать детей в эти грустные занятия, — откликнулась седая бородка.- Genus irritabile vatum…[7] Я вам помогу.

Они вынесли женщину из сарая и положили на соломенную подстилку. Пожилой господин очень ловко раздел ее и даже сумел, не причинив ей боли, избавить ее от корсета, что было совсем непросто, потому что она металась на своей подстилке. Во время этой процедуры у нее изо рта полилась пресловутая рисовая каша. Но Анджело очистил ей рот и заставил выпить. Полные и шелковистые бедра молодой женщины были холодны как лед и покрывались сетью фиолетовых прожилок. У нее не прекращался понос. Часовой отвернулся и смотрел на раскаленные холмы, над которыми жара висела травяной пылью, словно пар над стаканом.

Из сарая доносились громкие голоса и взрывы нервного смеха. Через два часа женщина умерла. Анджело сел рядом с ней. Пожилой господин тоже. Из деревни изредка долетали крики и протяжные, почти безмятежные стоны, казавшиеся мрачными в этом жгучем зное.

— Если бы Парис мог видеть кожу Елены такой, какая она есть, — сказал пожилой господин, — он увидел бы, серо-желтую сетку, неровную, шершавую, состоящую из беспорядочных ячеек, в каждой из которых торчит волосок, напоминающий кроличий; и он ни за что не влюбился бы в Елену. Природа — это огромный театральный спектакль, и декорации вызывают оптический обман.