Читать интересную книгу Осада - Джейк Хайт

— Господин, у меня новости из города!

Тристо придержал коня и спрыгнул наземь, поморщившись. Правая рука Тристо была на перевязи, из-под повязки на голове проступала кровь.

— Что стряслось?

— Подрались наши с людьми Гримальди. Я под конец прибыл, кинулся разнимать. Руку мне наш сломал, идиот проклятый, размахивал палицей где ни попадя. А еще и по голове досталось за доброе дело — резанули здорово. Но прочим куда хуже пришлось. Гучио и Пьеро мертвы, остальные отлеживаются. Одного из людей Гримальди убили, другим досталось по первое число.

Лонго новость не удивила — дуэли начинали куда больше распрей, чем заканчивали. Гримальди были могущественной семьей, и Лонго вовсе не улыбалось рассориться с ними. А еще меньше хотелось опасаться за свою спину всякий раз, когда выедешь в город, и посылать слуг на рынок с вооруженным эскортом. Придется действовать быстро. Кровь пролилась, люди с обеих сторон потеряли друзей. Если теперь с одной либо другой стороны погибнет знатный, дело закончится кровной враждой.

— Кто начал? — спросил Лонго.

— Наши люди работали у причала и, думаю, заглянули в таверну. Возвращаясь, встретили шестерых Гримальди на улице. Те, должно быть, ждали наших. Посыпались оскорбления, Гримальди за мечи. Так и вышло. Наши говорят, Гримальди хотят отомстить за Карло. Думают, что мальчишка — специально подосланный наемный убийца.

— А как Уильям?

— По-прежнему. Только бредить перестал прошлой ночью. Лоретта, повитуха наша, говорит: добрый знак, лихорадка сойдет.

— А доктор что говорит?

— По нему, это начало агонии. Никчемный урод! Он уже нашего Уильяма трупом считает.

— Тогда остается надеяться на правоту повитухи. Ты сиди на вилле, пока не вылечишься. Пусть Мария за тобой присмотрит. А я поеду в Геную — пригляжу за Уильямом да разберусь с распрей.

* * *

Вскоре после приезда Лонго лихорадка ушла. Уильям очнулся и оказался в здравом уме и твердой памяти. Пасты съел за десятерых. Лонго с удовольствием понаблюдал за его трапезой, а после отправился в палаццо Гримальди, мириться.

Несмотря на вспыхнувшую вражду, Лонго приняли любезно и немедленно провели к Никколо Гримальди, отцу Карло и главе рода. Гримальди-старший был совсем невелик ростом. Разменяв уже шестой десяток, он по-прежнему оставался строен; загорелое лицо было почти без морщин, хотя черные когда-то волосы успела причудливо испещрить седина — смесь черного и серого, будто свежий пепел. Синьор Никколо сидел на балконе над двором и попивал густой черный напиток. В нем Лонго узнал кофе, восточный деликатес. Гримальди предложил Лонго сесть. После обмена приветствиями Никколо перешел прямо к делу.

— Вы пришли искать мира между нашими семьями. Я старый человек. Я ценю мир. Но после такой крови трудно его сохранить.

— Тем меньше смысла проливать новую кровь, — ответил Лонго. — Синьор Гримальди, я воин. Я видел больше битв, чем многие люди — зим. Я не боюсь кровопролития, но не хочу ссориться ни с вашей семьей, ни с вами. Ваш сын погиб на благородной дуэли, в честном бою. Давайте же покончим с враждой!

Гримальди кивнул, отпил неторопливо кофе.

— Разумеется, вы правы. Но все же, синьор Джустиниани, я потерял сына. Его не заменишь. Ничто не возместит мне потери — но, возможно, если я найду нового сына, я сумею простить. Соединив наши семьи, мы сможем прекратить кровопролитие. Насколько я помню, вы не женаты?

Лонго кивнул.

— Что ж, в таком случае могу ли я представить вам мою дочь Джулию?

— Для меня большая радость и честь увидеть ее, — ответил Лонго.

Джулию, робкую девочку лет двенадцати, немедленно привели и представили гостю. Несомненно, она готовилась к этой встрече с момента, когда Лонго показался на пороге палаццо. Джулия была одета в самое лучшее: пышное платье белого шелка, вышитое переплетающимися алыми розами. Волосы ее были перевиты лентами и скручены в причудливый узел на затылке. Тоненькая, еще плоскогрудая, но с изящными чертами и всеми приметами того, что в недалеком будущем станет прекрасной женщиной. Она сделала реверанс, очаровательно покраснела, когда Лонго похвалил ее чудесное платье, и с отцовского позволения убежала.

— Не сомневаюсь, она плодовитостью не уступит матери, — заметил синьор Гримальди. — И ведь красавица, правда?

— Да, синьор.

— Значит, вы не против взять ее в жены?

Лонго задумался. Управитель Никколо частенько напоминал: никакое владение Лонго не будет в безопасности, пока у того не появится наследник. Джулия молода, плодородна и, бесспорно, красива. Женское присутствие в доме не повредит, не говоря уже о постели. Что еще важнее, брак превратит нарождающуюся вражду в союз с могущественным родом. Чувства тут не имели значения. Лонго был попросту обязан жениться на Джулии Гримальди.

— Синьор Гримальди, ваше предложение для меня — великая честь, — ответил наконец Лонго. — Я с огромной радостью стану супругом вашей дочери.

— Замечательно! — воскликнул синьор Гримальди, поднимаясь. — Позволь мне обнять тебя как нового сына! Но я не турок, чтобы отдавать дочь настолько юной. Полагаю, ты не будешь против немного повременить со свадьбой, пока Джулия не повзрослеет?

— Я всецело разделяю ваши мысли, синьор Гримальди, и с радостью подожду.

— Значит, решено, — заключил старик, возвращаясь к своему кофе. — Когда придет время, мы обговорим детали. Синьор Джустиниани, спасибо, что наведались к нам.

— Синьор Гримальди, благодарю вас за гостеприимство, — ответил Лонго, поклонился и вышел.

Пока слуга провожал его через палаццо, Лонго думал: «Вот и заставила судьба жениться. Что ж, Никколо запляшет от радости».

ГЛАВА 5

Март — июнь 1449 г.

Константинополь

София, облаченная в приталенный темно-красный кафтан с пышными рукавами, вошла вместе с Константином, Еленой и прочими членами императорской семьи в большой зал Влахернского дворца. Константин прибыл в город лишь накануне, и в честь его воцарения устроили пир. София прошла между длинными столами, уставленными блюдами с горами жареного мяса и засахаренных фруктов, множеством свежих, еще парящих хлебов. Шитые золотом, украшенные самоцветами одежды знати хотя бы отчасти расцвечивали унылую скудость убранства. Императорская семья десятилетиями отчаянно нуждалась; золотые блюда, чаши и подсвечники, некогда украшавшие пиршественные императорские столы, давно уже были переплавлены в монеты. Теперь на столах остались простые оловянные блюда и деревянные чаши, и, хотя стол самого императора освещался свечами, прочие довольствовались пламенем настенных факелов.

К удивлению Софии, ее усадили за императорским столом между Лукой Нотаром и скучным болтливым великим логофетом Георгием Метохитом. Женщинам не пристало заговаривать первыми, и потому она вежливо слушала логофета, подавляя зевоту, пока тот переходил с одной излюбленной темы на другую, от подвигов и доблестей своего великого прапрадеда Феодора Метохита к опасностям унии с католической церковью. Одновременно логофет не уставал жевать, расправляясь с очередным блюдом задолго до того, как подносили перемену, и вскоре на логофете образовался изрядный слой полупережеванной пищи, выпадавшей из постоянно открытого рта и прилипавшей к подбородку и одежде. Но Георгий не замечал этого и все болтал и болтал.

— Известно ли вам, что мой прапрадед был замечательный мудрец? — осведомился Георгий скучнейшим равнодушным голосом и тут же, не дожидаясь ответа, продолжил: — О да, да, замечательный ученый. Его знания трудов Аристотеля и астрономии были несравненны, а ведь астрономия, конечно же, превосходит математику. Вне всякого сомнения, превосходит, ибо астрономия подразумевает действенность математики. Вы с этим согласны? Даже если мы не будем понимать золотого сечения, дуг и окружностей, солнце по-прежнему будет обращаться вокруг Земли. Конечно же, наши друзья-латиняне считают иначе. Для них Солнце обращается исключительно вокруг Папы Римского, который и ухом не ведет на советы епископов и мудрецов. Вы знаете, на евхаристии у них хлеб не квасной! Совсем как у евреев!

Со вторым соседом, Лукой Нотаром, Софии уже несколько раз приходилось встречаться. Она считала его высокомерным, весьма привлекательным и прекрасно об этом знающим. Он разговаривал с императорским советником Сфрандзи и за весь пир ни разу на нее не взглянул. Насколько могла слышать София, они говорили об унии с католической церковью. Но к концу трапезы, когда общение с Георгием Сфрандзи зашло в тупик, Нотар повернулся к Софии.

— Проклятый идиот, — пробормотал Лука. — Он всех нас хочет сделать нищими на паперти у латинян.

Он посмотрел на Софию пристально, будто впервые увидел.