Читать интересную книгу Время Анны Комниной - Андрей Юрьевич Митрофанов

токсобичей, а сельджуки воспринимаются как исключительно локальный огузский феномен? И не являются ли попытки свести историю возвышения сельджукской династии к тем отрывочным сведениям о тюркском племени кынык, которые сохранились в письменных источниках, следствием влияния на исторические исследования политической конъюнктуры? Здесь мы вынуждены сделать небольшое отступление и кратко рассмотреть состояние отечественного номадоведения в XX веке.

Как известно, в период Гражданской войны (1917–1922) на окраинах России большевики активно делали ставку на инородцев, используя инородческие формирования в борьбе против русского офицерства, казачества и немногочисленной местной аристократии, связанной со старой русской администрацией. К числу наиболее известных инородческих формирований РККА принадлежали, в частности, латышская стрелковая дивизия, эстонская советская дивизия, первая ударная советская шариатская колонна на Северном Кавказе, башкирская отдельная кавалерийская дивизия, наконец, немало инородцев было задействовано в войсках советского Туркестанского фронта. Против этого оперативно-стратегического объединения большевиков на территории Закаспийской области в 1919 году вела боевые действия Туркестанская армия Вооруженных Сил Юга России генерал-лейтенанта Антона Ивановича Деникина (1872–1947). После окончания Гражданской войны советская партийная номенклатура, расчленяя завоеванную территорию России на национальные советские республики, продолжала делать ставку на т. н. «национальные кадры». Национальные партийные кадры активно формировали в 1920-е годы новую местную идентичность, для чего нуждались в написании местных историй.

После образования Туркменской ССР в 1924 году вся история этого региона интерпретировалась с точки зрения подготовки к рождению советской Туркмении. В 1939 году под эгидой Института востоковедения Академии наук СССР вышел двухтомник под названием «Материалы по истории туркмен и Туркмении» под редакцией С. Л. Волина, А. А. Ромаскевича и А. Ю. Якубовского, объединявший переводы ценнейших арабских и персидских источников по истории западного Туркестана. Книга посвящалась «светлой памяти Серго Орджоникидзе – верному соратнику Ленина-Сталина, непоколебимому проводнику ленинско-сталинской национальной политики». Само название сборника, как и его пафосное посвящение, свидетельствовали о том, что все исторические процессы, происходившие на указанной территории, будут трактоваться как часть истории новой социалистической общности – туркменского народа. В таких условиях любые попытки интерпретировать сведения средневековых источников вне заданной концепции обрекались на заведомую неудачу, а специальные исследования монгольских кочевых государств, существовавших на территориях Средней Азии, откровенно не приветствовались. Происходило это отчасти по причине того, что марксистские теоретики от истории всегда тяготели к минимизации значения кочевых культур и к преувеличению значения культур оседлых, так как на завоеванных территориях кочевники, как правило, формировали знать – эксплуататорские классы, в то время как производительные силы состояли из автохтонов, эксплуатируемых пришлой кочевой верхушкой. В случае, если речь шла об исследовании взаимотношений монголов и других кочевых племен, прежде всего тюркских, предпочтение отдавалось последним, так как в 1920-е годы именно тюркские племена объединялись советской партийной номенклатурой в новые титульные нации и получали от большевиков фиктивную «государственность». Именно поэтому советский академический официоз старался всячески нивелировать роль собственно монголов даже в завоевательных походах Чингисхана и его преемников. В частности, как справедливо отмечал М. В. Горелик, советские историки переоценивали роль кыпчаков в походе Бату хана несмотря на то, что источники определенно говорят о том, что главной ударной силой Бату были именно монгольские тумэны, а монгольская племенная номенклатура полностью вытеснила тюркскую в Восточной Европе после монгольского завоевания[79].

Однако существовала и еще одна причина минимизации советской наукой роли монгольских племен в истории степных цивилизаций раннего Средневековья. Причина эта носила исключительно политический характер. Исследования средневековой истории монголов длительное время находились под подозрением советских идеологов, жертвой которых, в частности, был Л. Н. Гумилев. В исследованиях монгольских древностей советские идеологи усматривали следы «панмонголизма» – политического движения, на которое пытались опираться вожди Белого Движения на Дальнем Востоке, в частности, атаман Забайкальского казачьего войска, генерал-лейтенант Григорий Михайлович Семенов (1890–1946) и начальник Азиатской конной дивизии, генерал-лейтенант Роман Федорович фон Унгерн Штернберг (1885–1921). Атаман Семенов даже писал стихи по-монгольски и переводил на монгольский язык Тютчева. Одним из крупнейших специалистов в области средневековой монгольской истории был белоэмигрант Г. В. Вернадский – видный идеолог евразийства, в 1920 году возглавлявший отдел печати в Правительстве Юга России генерал-лейтенанта Петра Николаевича Врангеля (1878–1928). На первоначальном этапе, в 1920–1921 годах, в деятельности евразийского движения наряду с его главными идеологами князем Н. С. Трубецким и П. Н. Савицким принимали участие такие крупные русские интеллектуалы – представители Белой эмиграции, как протоиерей Георгий Флоровский и Л. П. Карсавин. И хотя с конца 1920-х годов левое крыло евразийства превратилось в идеологический инструмент советской пропаганды в среде Белой эмиграции, а ряд левых деятелей евразийского движения: Д. П. Святополк-Мирский, С. Я. Эфрон, П. С. Арапов, В. А. Гучкова были завербованы ОГПУ, однако в самой советской России евразийские идеи долго не приветствовались, т. к. ортодоксальные марксистские идеологи обвиняли евразийцев в неоимпериализме. Тем парадоксальнее наблюдать сегодня своеобразную метаморфозу евразийства и его противоестественную идейную трансформацию под влиянием сменовеховского национал-большевизма. В рамках этой гибридной идеологии создателем великой евразийской державы объявляется не Чингисхан, как делал это князь Н. С. Трубецкой, а И. В. Сталин, невзирая даже на то, что сталинская «держава» пережила своего вождя только на тридцать с лишним лет.

Однако в 1920-е годы, в период, когда активно продолжалась академическая карьера В. В. Бартольда – русского ученого-востоковеда, превратившегося в советского спеца, и когда происходило творческое становление советского археолога С. П. Толстова – бывшего кадета Оренбургского кадетского корпуса, племянника генерал-лейтенанта Владимира Сергеевича Толстого (1884–1956), последнего атамана Уральского казачьего войска и командующего Уральской отдельной армии, советская историческая наука существовала под идеологическим прессингом марксизма-ленинизма. Поэтому любые исследования, связанные с историей древнехорезмийской цивилизации или древних тюркских племен, неизбежно рассматривались в советских академических учреждениях как увертюра к истории советской Туркмении. В подобных условиях для постановки масштабных научных проблем не оставалось места.

Между тем, проблема участия ранних монгольских племен в этногенезе тюркских кочевников раннего Средневековья принадлежит именно к числу таких проблем. Ярким примером этому может послужить история изучения проблемы аварского этногенеза. Если Л. Н. Гумилев на основании сообщений Феофилакта Симокатты вслед за М. И. Артамоновым утверждал, что авары, создавшие каганат в Европе, были «псевдо-аварами» вархонитами[80] и к монголам отношения не имели, то современные исследования номадоведов, в частности С. Г. Кляшторного и Питера Голдена, свидетельствуют о том, что авары – создатели Аварского каганата были связаны с Рураньским каганатом или с монгольским племенем ухуань, отступавшим на Запад после падения Рураньского каганата[81]. А сообщение Феофилакта Симокатты о «псевдо-аварах» вархонитах следует интерпретировать как результат влияния на византийского историка тюркской пропаганды, почерпнутой им из дипломатической переписки тюркского кагана с императором Маврикием (582–602). В более поздние времена присутствие сильного монгольского элемента засвидетельствовано у половцев. В историографии существует точка зрения, исходя из которой куны или токсобичи включали в себя сильный монгольский субстрат, преимущественно в среде военной знати. Изначально они представляли собой объединения монгольских родов, и сформировались в районах, лежащих южнее озера Байкал,