Французская колония под давлением (1805–1812)
После первоначального оптимизма всегда приходит время разочарований. В 1805 году Франция и Россия разорвали дипломатические отношения; Россия вступила в Третью коалицию вместе с Англией, Австрией, Швецией и Неаполем. Поражение коалиционных сил под Аустерлицем (2 декабря) не заставило русских отказаться от взятых на себя обязательств. Напротив, оно укрепило их желание покончить с «чудовищем» – Наполеоном. В 1806 году страна участвовала в Четвертой антифранцузской коалиции, одновременно начав войну против Турции. Боевые действия против Франции складывались для русских неудачно, и, потерпев поражение при Фридланде (2-14 июня 1807 года), они задумались о выходе из конфликта.
Наполеон Бонапарт в битве при Аустерлице
Подписание Тильзитского мирного договора между Александром I и Наполеоном I (25 июня/7 июля) конкретизировало поражение России и наполеоновскую угрозу. На данный момент Россия предпочитала вести переговоры c Французской империей и подтверждала первоначальное соглашение Эрфуртской конвенцией осенью 1808 года. Но согласие, установившееся между двумя императорами, не могло успокоить французов, обосновавшихся в России. И те, и другие оставались начеку и правильно делали: опыт прошлых лет демонстрировал всю хрупкость подобных союзов и возможность резких перемен в политике. Однако только в 1810 году отношения между Россией и Францией испортились по-настоящему серьезно. Российские деловые круги осудили экономическую политику Наполеона, наносящую им ущерб. Провал попытки Наполеона жениться на великой княжне Анне, младшей сестре Александра I, усилил напряженность. Французский император находился в тот момент на вершине могущества и славы, несмотря на то что, начиная с 1811 года, многочисленные кризисы ослабляли положение в стране и вызывали недовольство общественного мнения. Недолговечный союз, установившийся между двумя странами в период 1807–1810 годов, все больше и больше напоминал временную передышку, не имеющую ни прочных основ под собой, ни перспектив сколько-нибудь длительного существования. Почти непроизвольно Франция и Россия двигались к новому разрыву. Все лето 1811 года обе стороны вели интенсивную дипломатическую подготовку. Разрыв совершился 27 марта/8 апреля 1812 года; царь предъявил Наполеону ультиматум, поводом к которому послужила аннексия Францией Ольденбурга. Отныне обе армии были готовы вступить в бой.
Встреча Александра I с Наполеоном на Немане
Легко себе представить, насколько сложным в этот семилетний период неустойчивых и напряженных отношений между Россией и Францией было положение французов, постоянно проживающих в Москве. Одно из лучших свидетельств тому принадлежит Арману Домергу, тому актеру, который приехал в Россию из Германии в июне 1805 года. «Едва я ступил на эту землю, – говорил он позднее, – как уже мои иллюзии, мои радужные мечты испарились. Это было как бы смутным предчувствием несчастий, которые мне готовила мрачная обидчивость московитов». Он приехал в Москву как раз в тот момент, когда Россия разорвала отношения с его родиной и готовилась к вступлению в Четвертую коалицию. Вследствие этого на всех французов смотрели как на врагов, и власти России строго за ними следили. Ситуация напоминала ту, что существовала в 1793 году. «Когда же война была объявлена, – продолжил A. Домерг, – нам приказали отправиться в резиденцию московского губернатора, чтобы принести там присягу в том, что мы не станем поддерживать никаких прямых или косвенных связей с Францией. Та же самая мера безопасности была применена ко всем нашим соотечественникам на всей территории империи».
Если полицейские меры во время войны можно считать легитимными и выходцы из Франции восприняли их относительно спокойно, то общее отношение к ним русских беспокоило их гораздо сильнее. На улице, в общественных местах французы становились объектами неприятных, если не сказать оскорбительных выпадов, которые постепенно отторгали их от общества. «На спектакле, – снова свидетельствовал A. Домерг, – на котором хорошая русская публика никогда не показывала своего одобрения, она бурно аплодировала любому оскорбительному намеку в адрес нашей нации». И он замечал это каждый день. «Однако, несмотря на присягу, которую от нас потребовали84, несмотря на эти проявления общественного мнения, эта враждебность еще была далека от бурной ненависти, обрушившейся на французов семь лет спустя, во время Московской кампании. Поначалу русские свободно принимали нас в круг своих друзей. Ссора одного правительства с другим нисколько не нарушила гармонии и дружелюбности частных отношений». К тому же его успокаивал приезд в Москву герцога Брауншвейгского, покровителя семьи Домерг. Герцог, задействовав свои прочные связи в высшем обществе, рекомендовал француза г-ну Нарышкину, директору Императорских театров. Действительно, Арман задумал создать французскую труппу, но, как человек осторожный, прислушивался к мнению опытных людей, советующих ему подождать окончания войны. Терпение должно главенствовать над дипломатическими трудностями, сказывающимися на делах и усложнявшими повседневную жизнь. После подписания в 1807 году Тильзитского договора, знаменующего франко-российское сближение, положение должно было бы улучшиться. Однако оно улучшилось совсем незначительно, поскольку многие русские считали французов неисправимыми революционерами и видели в этом сближении опасность заражения подрывными идеями. Наполеон оставался для них революционным деятелем и вместе с тем завоевателем. Например, рассказывали, что князя Тюфякина, сказавшего во время обедни несколько слов на французском своему соседу, едва не линчевала толпа. Своим спасением он обязан полицейскому, который, сделав вид, будто арестовывает его как шпиона, позволил ему бежать через черный ход85. Этот инцидент очень хорошо показал антифранцузскую атмосферу, существовавшую в тот момент. И такие настроения ширились, подпитываемые, главным образом, русской аристократией, которая, несмотря на привязанность к французской культуре, опасалась за свои привилегии и свою идентичность. Как и в конце царствования Екатерины II, все французское стали называть «якобинским» и относились к нему соответственно. Спустя десять лет после Террора русское дворянство почти в полном объеме вернулось к своим антиреволюционным взглядам. A при дворе особенно «вида головы со стрижкой под Тита, ненапудренной, было достаточно, чтобы вызвать их недовольство, даже ярость, – свидетельствовал все тот же Арман Домерг. «Вот опять эти черные волосы, еще один французский якобинец!» – восклицали они с презрением и возмущением при виде одного из наших соотечественников». К счастью, царь Александр I старался положить конец этим страхам и озлобленности. К нему в этом присоединился большой русский барин г-н Нарышкин. Он помогал образованию труппы французского театра, той самой, которую хотел создать Арман Домерг, обещав ему значительные льготы. «Император хотел этим великодушием успокоить возбуждение умов», – рассказывает этот последний, который довольно скоро уехал в Брауншвейг вместе со своей женой Лизелоттой, чтобы набрать актеров. По прибытии на место супруги оказались в крайне тяжелом положении: Лизелотта разрешилась от бремени мертворожденным ребенком, от Нарышкина не было никаких вестей… Но труппа была сформирована и принято решение ехать в Кассель, где Жером Бонапарт открывал перед ней свой театр. Там к ним пришло известие от их русского покровителя и нанимателя Нарышкина. Он утверждал, что ждет артистов в Москве с контрактом на три года, субсидией в шестьдесят пять тысяч рублей и многими другими привилегиями. В сентябре 1808 года труппа из двадцати двух человек в семи каретах наконец-то отправилась в царскую империю. После некоторых перипетий и мелких административных придирок, хорошо известных путешественникам, въезжающим в Россию, после остановки в Санкт-Петербурге, A. Домерг и его коллеги 5/17 января 1809 года прибыли наконец в Москву. Труппа останавилась в «Отель де Пари», который содержал француз Лекен, родственник знаменитого артиста «Комедии Франсез», Анри-Луи Каин Лекена. Французские артисты, объединившиеся вокруг A. Домерга, по-настоящему хотели начать сезон в Москве. Первые месяцы оказались благоприятны для них, но, к сожалению, их успехи были очень недолги, потому что международная обстановка в очередной раз изменилась, принося новую порцию волнений и разочарований. Год 1810-й стал моментом резкого поворота, грозящего еще худшими переменами. Одна из актрис, Мелани Гильбер, предпочла в данных условиях оставить труппу и уехать в Санкт-Петербург86. Будущее представлялось слишком неопределенным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});