* * *
Энди Вернер подался в астронавты с голодухи. Никогда он не рвался в космос, тем более – на военные суда. Вернеры были потомственными медиками, и Энди с детства твердо знал, что станет нейрохирургом, как отец. Это было его призвание – точные приборы, высокие технологии, работа с микронными допусками, когда малейший просчет означает смерть пациента, и, значит, просчета этого быть не должно. Отец Энди давал ему тренироваться на муляжах и закрывал глаза на то, что мальчишка сбегает в клинику с уроков. В школе хроническое отсутствие Вернера терпели. Экзамены по большинству предметов он загадочным образом умудрялся сдавать более или менее нормально, а счета за обучение всегда были оплачены в срок. Даже одноклассники ни разу толком не побили этого наглого выскочку.
Позже Вернер никогда не вспоминал то время – прекрасные дни, когда жизнь на Земле постепенно налаживалась, появлялось все больше еды и красивых интересных вещей, а люди были счастливы предчувствием того, что все беды позади и дальше будет еще лучше. Кошмарная Полночь, до самых основ потрясшая Землю, отступала. Даже в пророчествах Нострадамуса на ближайшую тысячу лет ничего дурного не планировалось. На улицах Парижа открывались кафе, заново отстраивался Рим, а в далекой сытой Америке вообще намечался перманентный рай земной.
В эту самую Америку родители Вернера и собрались в отпуск. Им очень хотелось посмотреть страну, большая часть которой осталась такой, как в легендарные старые времена – зелень, синие реки и даже, говорят, дикие животные. Энди тоже мечтал увидеть какого–нибудь зверя и поездке очень радовался. Вместе с сотней других европейских туристов семья пересекла Ла–Манш, вступив таким образом на американскую территорию, прошла санитарный контроль и погрузилась на лайнер–субмарину, направлявшуюся через Северный полюс в метрополию.
Энди стоял в ходовой рубке и благоговейно наблюдал за работой экипажа, когда лодка на крейсерской скорости протаранила неизвестный объект. Пассажирский отсек затопило в несколько секунд, и выйти оттуда никто не успел. Из пятнадцати чудом выбравшихся на поверхность десять человек умерло от переохлаждения. Остальных подобрали спасатели. Через две недели осунувшийся Энди вышел из больницы на улицу Ванкувера, огляделся и понял, что идти ему некуда.
Разумеется, у него были какие–то деньги и в кармане лежал билет домой. Но парижская квартира пошла с молотка за неожиданно серьезные долги отца, а страховка оказалась мизерной. Как большинство европейских семей, Вернеры жили в кредит. По возвращении на родину Энди предстоял визит в инспекцию по делам несовершеннолетних и масса других приятных вещей.
– Подкормить–то мы тебя найдем чем, – сказал ему главврач. – Но насчет работы – извини. Во–первых, нам местных–то девать некуда. А во–вторых, тебя все равно иммиграционный контроль накроет. Честное слово, ехал бы ты на родину.
Пару недель он скитался по городу. Ночами заливался слезами в маленькой комнатке дешевого пансиона, а днем искал способы выжить. Он не мог ехать в Париж. От одной мысли, что он теперь один будет ходить по улицам, где все напоминало счастливые детские прогулки за руку с обожаемыми родителями, ему становилось дурно. А еще он безумно не хотел в приют.
Потом кончились деньги, потом его вежливо попросили и из пансиона, и с больничной кухни. Никому он был не нужен во Франции, никому не оказался нужен и в Америке. Ему было пятнадцать лет, и он остался совершенно один. Энди вышел на непривычно зеленый бульвар, присел на скамейку и заплакал.
– Что, браток, проблемы? – весело спросили его.
– Да пошел ты… – сказал Энди по–русски, не поднимая глаз.
– Какой ты невежливый, земляк! – рассмеялся все тот же голос. – И нечего реветь. Moskva slezam ne verit.
Энди ошеломленно уставился на собеседника. Перед ним стоял молодой человек лет двадцати пяти с жестким мужественным лицом и неожиданно живыми смешливыми глазами. Одет он был в форму военного астронавта с лейтенантскими нашивками.
– Yolkee–palkee! – воскликнул молодой человек, хлопая себя по лбу. – Так я знаю, кто ты! Это ведь ты американскую подлодку утопил! Ну, земляк, ты везунчик! А им, уродам, так и надо!
Энди против воли улыбнулся. Было в этом лейтенанте что–то такое, что заставляло ему верить.
– Так, – сказал лейтенант, усаживаясь рядом и протягивая руку. – Честь имею, навигатор первого класса лейтенант Uspensky Oleg Igorevich. А ты, дружище…
– Andrey Verner, – сказал Энди, одной рукой утирая слезы, а другой пожимая крепкую ладонь.
– Я читал в новостях, – кивнул лейтенант. – Считай, я все про тебя знаю. Кроме одного – куда ты теперь собираешься и как вообще дальше…
– Понятия не имею, – признался Вернер и с ходу рассказал лейтенанту всю короткую, но содержательную историю своей жизни, завершившуюся столкновением с экранированной от радарного сигнала военной субмариной, дежурная вахта которой прошляпила идущий лодке в борт гражданский лайнер.
– Да, – сказал лейтенант, выслушав Энди. – Знаешь, дружище, в чем истинный смысл второго закона термодинамики? Как ни упирайся, а бардака все больше. И чем серьезнее ты упираешься, тем страшнее неразбериха. В космосе, доложу я тебе, все то же самое. Но бывают такие люди – везучие, которых это не касается. Вот ты, например. Сел на скамеечку, и тут же к тебе подошел человек, который может кое–что подправить. Главное, как меня сюда занесло, не представляю. Я обычно другим путем хожу, он короче. Ну ладно, Andrey, пошли.
– Куда? – спросил Энди.
– Тебе пятнадцать, – сказал лейтенант. – Я верю, что, имея соответствующий инструмент, ты можешь распилить мою башку пополам, и я от этого стану только умнее. Но в клинику тебя сейчас даже санитаром не возьмут. Соображаешь?
– А то, – невесело усмехнулся Энди. Уж что–что, а это он уже выяснил.
– Значит, тебе нужно как–то перекантоваться несколько лет при халявной кормежке и жилье, – продолжил лейтенант. – Ничего, что я так по–простому, без церемоний? Давай уж реально смотреть на вещи.
– Да я понимаю, – кивнул Энди.
– В Париже тебе дадут нищенское пособие и загонят в дешевую школу. Потом ты пойдешь на завод и будешь там вправлять мозги роботам, а ночами станешь готовиться в университет. Тебе придется очень туго, но ты пробьешься и получишь стипендию. Еще пять лет впроголодь с жуткими нагрузками, потому что днем ты будешь учиться, а ночами вкалывать санитаром. Учиться ты будешь очень хорошо, чтобы не отняли стипендию, и работать тоже придется до седьмого пота, чтобы не выгнали. И это еще лучший вариант. Это, считай, если тебе по–прежнему будет везти. Но может статься, что ты останешься до конца своих дней на заводе. На гидропонной фабрике какой–нибудь… Как ты думаешь, это достойное место для тебя?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});