— Я заинтригован, — сказал Оуэн, решая, что пора преобразиться в тьютора. — Однако, Чарли, погода установилась на несколько дней, а Вергилий все еще не распутан. Никаких Горациевых од, пока он не будет опустошен, как сушащаяся на веревке английская наволочка. Вергилий сейчас, письмо вашей матушке потом.
Зима прошла гораздо приятнее, чем ожидала Мэри. Хотя она не могла принимать визитеров-джентльменов, миссис Маркхем, мисс Дельфиния Ботольф, миссис Маклеод и леди Эпплби часто посещали ее дом, в сторону сожалея о его душном воздухе и мрачности, а сверх того прикидывали, почему дорогая мисс Беннет не обзавелась компаньонкой. Вопросы натыкались на каменную стену. Мисс Беннет просто говорила, что не нуждается в ней, и меняла тему. Однако если за ней присылали экипаж или она сама его нанимала, то могла бывать на званых обедах и приемах. Всегда хватало джентльменов без пары, а мистер Роберт Уайльд не скупился на прозрачные намеки, что был бы крайне рад, если бы его посадили рядом с мисс Беннет за обеденным столом или вообще быть при ней в других случаях.
Вздергивания бровей и подмигивания перелетали от лица к лицу. Не такая уж безделица, чтобы тридцативосьмилетняя женщина очаровала завидного холостяка вроде мистера Уайльда, которому вроде было все равно, что он моложе ее на добрые шесть-семь лет.
— Умно с его стороны, — сказала мисс Ботольф, чьи шестьдесят означали, что никакой зависти она не испытывает. — Говорят, у нее приличный доход, и, если он ее изловит, это повысит его положение в обществе. Она ведь невестка Дарси из Пемберли.
— Я бы хотела, чтобы она одевалась получше, — сказала леди Эпплби, заядлая читательница модных дамских журналов.
— А я бы хотела, чтобы она воздерживалась от своих неуместных высказываний, — отозвалась миссис Маркхем. — Я безусловно верю, что ее и правда видели, когда она разговаривала с цыганом!
Провокаторша этих замечаний сидела на диване с мистером Уайльдом поблизости. Простое шерстяное платье, настолько старое, что приобрело зеленоватый отлив, а волосы затянуты в узел так, чтобы ни единый локон не обрамлял лица.
— И что же вы узнали от цыгана? — как раз спрашивал ее мистер Уайльд.
— Просто поразительно, сэр! Видимо, они считают себя потомками египетских фараонов и обречены на скитания, пока не обретут какой-нибудь рай или не явится пророк. На самом-то деле он старался избавить меня от моих шестипенсовиков, но не преуспел. Его глаза томились по золоту и серебру, а не по пище. Я ушла в убеждении, что его племя во всяком случае не бедно, не недовольно. Он сказал, что им их жизнь нравится. Вдобавок я узнала, что дальше они отправляются, когда достаточно загрязнят свою стоянку гниющими объедками и телесными выделениями. Урок, который не худо было бы усвоить некоторым нашим сельским беднякам.
— Вы говорите, им нравится их жизнь. Но вам не нравится ваша.
— Это изменится в мае, — сказала Мэри, грызя миндальное печенье. — Преотлично. Надо попросить у миссис Маклеод рецепт ее кухарки.
— Такое облегчение! — воскликнул мистер Уайльд, позабыв, что подобные восклицания неучтивы.
— Облегчение? В каком смысле?
— Это значит, что вашим путешествиям настанет конец. Что в один прекрасный день вы будете пользоваться услугами собственной кухарки.
— Я ими пользуюсь и теперь.
— Но не приглашая гостей. А потому — никакого миндального печенья.
— Ваш упрек понятен.
— Мисс Беннет, я никогда бы не посмел упрекнуть вас! — Его светло-карие глаза заблестели, устремили пылкий взор в ее глаза, и в смятении мыслей он совершенно забыл, что они находятся в гостиной миссис Маклеод с еще десятью гостями. — Напротив, я не прошу от жизни ничего, кроме как провести ее рядом с вами. — И очертя голову: — Станьте моей женой!
В ужасе она столь судорожно отползла от него по дивану, что все глаза устремились на них, а все уши хлопали еще раньше.
— Прошу, не говорите этого!
— Я уже сказал это, — указал он. — Ваш ответ?
— Нет! Тысячу раз нет!
— Ну, так поговорим о чем-нибудь другом. — Он взял пустую тарелку из ее ослабевших пальцев и обаятельно ей улыбнулся. — Я не принял отказа, вы понимаете. Мое предложение остается в силе.
— Не питайте надежды, мистер Уайльд. Я упряма. — Ах, до чего несносно! Почему она не предугадала это неуместное объяснение? Какой повод дала она ему?
— Вы будете на свадьбе мисс Эпплби? — спросил он.
Вот так! Во всяком случае пока, заключили удовлетворенные зрители. Рано или поздно она примет его предложение.
— Впрочем, если она будет долго не давать себя поймать, — сказала мисс Ботольф, — то рыбак может уйти выше по течению.
— Знаете, что я думаю, Дельфиния? — спросила миссис Маркхем. — Я думаю, она брак в грош ломаный не ставит.
— Из чего я делаю вывод, что она хорошо обеспечена, и ее жизненный путь выбран, — ответила мисс Ботольф. — Во всяком случае, для меня все сложилось именно так после смерти моей маменьки. Есть жребии и похуже, чем хорошая обеспеченность и незамужность. — Она фыркнула. — Мужья ведь могут оказаться больше на горе, чем на счастье.
Замечание, которое замужние дамы предпочли пропустить мимо ушей.
Аргус положил перо и обозрел свое последнее изделие с некоторой сардоничностью. Тема, в сущности, довольно глупая, подумал он, но обеспеченные английские обыватели, особенно живущие в больших городах, сентиментальны до невероятности. Никакая самая яркая прочувствованная проза не вызовет у них жалости к судьбе маленького трубочиста, но если подменить человека на животное — совсем другой коленкор! Много слез будет пролито, когда это письмо появится в «Вестминстер кроникл»! Пони в шахтах, не более и не менее. Слепые от жизни, влачащейся под землей, их бедные косматые бока исполосованы рубцами от кнута.
Его забавляло написать иногда что-нибудь в таком духе, ибо Аргус был совсем не тем, кем виделся читателям, которые в своих фантазиях рисовали его умирающим с голоду на чердаке, истощенного до самых костей силой своих революционных идеалов. Леди, вроде мисс Мэри Беннет, могли грезить о нем, как о соратнике в крестовом походе против бед Англии. На деле же его эпистолярный стиль подогревался желанием подпортить жизнь неким джентльменам в палате лордов и палате общин. Каждое аргусовское письмо вызывало вопросы в обеих палатах, провоцировало бесконечные речи, вынуждало лорда Того и мистера Этого увертываться от парочки-другой тухлых яиц на чреватом опасностями пути от портала парламента до дверец их карет. Собственно говоря, он не хуже самых консервативных тори знал, что ничто не способно улучшить условия жизни бедняков. Нет, подстегивало его не это, как давно решил Аргус, только дух злокозненности.