«Все в порядке, ма, я в Индонезии».
А она, бедняжка:
«Когда ты вернешься?»
«Я не вернусь».
«То есть как не вернусь?»
«Да нет, я пошутил. Вернусь-вернусь, не беспокойся. Конечно, вернусь».
«Когда?»
«Не знаю… Скоро. Чао! Я должен прощаться… я звоню из Индонезии, понятно?»
Он вернулся. В начале октября. И не позвонил мне. Я узнала о том, что он вернулся, от своей бывшей одноклассницы, мерзкой завистницы, безответно в него влюбленной. Мы случайно встретились, и она тотчас ошарашила меня:
«Черт побери, как изменился Франческо, сам на себя не похож! Подстригся наголо…»
Я почувствовала себя полной дурой. Хотела изобразить равнодушие, чтобы не доставлять ей удовольствия. Но у меня не получилось.
«Когда ты его видела и где?» — спросила я, едва найдя в себе силы.
Она с наслаждением врезала мне:
«В Милане, где ж еще! Три дня назад. Ты что, ничего не знаешь? Как же так?»
Я почувствовала, что сейчас умру.
«Все-таки он полный ублюдок, — сказала эта сука с нескрываемым удовлетворением. — Вернуться с индонезийкой и даже не сказать тебе об этом!»
«С индонезийкой?» — переспросила я.
Она только этого и ждала:
«Если бы ты видела, какая она красивая! У нее отец американец или европеец, не знаю, — в общем, белый. И он белая. Почти белая. Точнее, янтарного цвета. Высокая и с миндалевидными глазами. Огромными. Она на пять лет старше его. Ему пришлось познакомить нас, потому иначе от меня было не отвязаться…»
Я бежала, не разбирая дороги. Позвонила ему: его не было. Позвонила Федерико, спросила, виделись ли они, нет ли его рядом, не знает ли, где он. Разумеется, они виделись но этот засранец завилял, когда я спросила его про индонезийку. Какая индонезийка, изобразил он удивление. Я послала его в задницу, бросила трубку и помчалась к дому Франческо. Спряталась так, чтобы меня не увидел никто из его родственников, и ждала. Ждала несколько часов. В полночь я увидела, как он подъезжает на своей старой «веспе», один. Он очень похудел, действительно подстригся под ноль, выглядел уставшим. Ты понимаешь, в каком состоянии я была. Мне столько всего хотелось сказать ему… мне хотелось целовать его, бить его, броситься ему на шею, говорить с ним, кричать… Я встала перед ним и, глядя прямо ему в глаза, срывающимся от волнения голосом еле слышно спросила: «Франческо, но почему?..» Он сначала что-то прошептал, он не ожидал увидеть меня, потом посмотрел на меня так… так… Не могу передать тебе, как он на меня посмотрел, но меня и сегодня колотит, когда я вспоминаю этот его взгляд. Прошло несколько бесконечных секунд, а он все стоял неподвижно, глядя на меня. Потом ответил:
«Потому что я не нашел дома. Не существует дома для нас двоих, потому что мы живем в двух разных мирах. Поверь мне, Лаура. Я не в состоянии жить ни в одном доме, везде я чувствую себя чужим».
«А как же я?!»
«Я чувствую себя чужим, и по отношению к тебе тоже. Прости, Лаура, но это так. Мне очень жаль. Действительно, очень жаль».
«А по отношению к индонезийке?»
«К ней тоже».
Он не врал. Я узнала, что два месяца спустя индонезийка вернулась на родину.
Его я больше не видела, до самой своей свадьбы. На свадьбе он был свидетелем у брата. Вот и все.
Настала пауза. Лаура приходила в себя, возвращаясь в свое обычное светское состояние.
— Вот и все, — повторила она. — Все, слава богу, позабыто. Прошлогодний снег. Франческо оказался прав: мы живем в разных мирах. Он это понял раньше меня.
— А тебе понравилось бы жить в его мире? — спросила я. — Я хочу сказать, создана ли для того, чтобы жить в его мире?
— Нет, не создана. Я создана, чтобы быть с таким человеком, как Флавио. Солидным, уверенным в себе. А Франческо… он… безалаберный… мятущийся…
— Мятущийся? Что ты подразумеваешь под словом «мятущийся»?
— Ну… он такой неамбициозный… такой бессистемный… ненадежный. Живет в полном безразличии ко всему миру, а самое главное, к себе самому. Десять лет назад он сказал мне, что чувствует себя чужим на этой земле, и с тех пор ничего не изменилось. Хотя он замечает каждую мелочь, видит то, чего не видят другие. Если хочет. Я тебе расскажу один случай, который я сейчас вспомнила. Как-то мы с ним сидели в кинотеатре, это было зимой, и он мне говорит:
«Видишь того типа, двумя рядами дальше от нас, заморыша в очочках, который сидит рядом с девицей?»
Я обернулась и увидела: заморыш, согласна, ну и что, все нормально, спокойно разговаривает со спутницей. № я и спросила:
«Вижу, и что?»
Он сказал:
«Ему жарко, но он не снимает свитера. Он боится, что у него это получится некрасиво и, кроме того, может испортить ему прическу. Спорим, он еще потерпит до конца первой части, а потом убежит в туалет и вернется уже без свитера».
Я, естественно, ответила ему, что он спятил, что во всех видит параноиков, а тут обыкновенный мужик, пришедший в кино со своей девушкой, и хватит дурака валять. А в кинозале стоял собачий холод, и я ему об этом сказала, а он мне в ответ:
«Да, но этому типу жарко, потому что он действительно параноик».
Я прекратила спорить. С таким, как он, вообще бесполезно спорить. Начался фильм, и я обо всем забыла. А перед началом второй части Франческо шепчет мне на ухо:
«Обернись, посмотри на этого заморыша».
Я поворачиваюсь и вижу: мужик только что вышел из туалета, тщательно причесанный и без свитера. Он замечал все, я тебе уже сказала, а сейчас замечает еще больше, чем раньше. Если хочет. Но чаще всего он не хочет и тогда становится рассеянным и отстраненным. По-моему, ему нравится косить под дурачка. Мне иногда хочется поколотить его, честно. Ну скажи, Элиза, разве можно его сравнить с Флавио? Разве может быть опорой такой, как Франческо? — Она внимательно смотрит на меня: — Прости за любопытство, а ты, Элиза, будь твоя воля, кого бы предпочла Флавио или Франческо?
Ее неожиданный прямой вопрос на какое-то мгновение вгоняет меня в ступор. Я делаю вид, что колеблюсь в поиске ответа, чтобы, не дай бог, не вызвать ее подозрения.
— Ну-у… — тяну я, словно в замешательстве. — Даже не знаю…
— Знаешь-знаешь, Элиза!..
«С чего она так уверена?» — думаю я. Ее широкая улыбка заставляет меня нервничать.
— Ты предпочла бы Франческо, — говорит она, становясь серьезной и не отводя от меня глаз. — Я в этом хорошо разбираюсь. С тех пор, как я с тобой познакомилась, я поняла, что ты — тот самый дом, который так долго искал Франческо. Я поняла, что вы двое прекрасно подходите друг другу. Родство душ. Мне это стало ясно с первого взгляда. Я уверена, что не ошибаюсь. Не знаю, как ты, я все-таки не знаю тебя так уж хорошо, чтобы быть уверенной на все сто, но что касается Франческо, то я готова голову на отсечение…
— Мне не показалось, что его дом столь интересен, — говорю я. — Да и сам он… Я согласна, что сейчас он ведет себя довольно естественно, но я не сказала бы, что он создан для меня.
— Для тебя, для тебя, не сомневайся. У себя дома он защищался. Хоть он таким не кажется, но он очень застенчив. Не веришь? Вероятнее всего, он тебя изучал. Ты не обратила внимания, как он на тебя смотрел? Как говорил с тобой, следя за каждым твоим движением? Вникни, как и что он говорит. Разве он не остроумен, не сердечен? Ты ему нравишься, и очень, поверь, уж я-то его знаю. Ты подходишь ему. Он еще не знает этого, и ты тоже этого не знаешь, а я да, я знаю.
— Брось, Лаура, не шути. Как ты можешь говорить такое?
Она продолжает будто и не слышала моих слов:
— Вы были не совсем готовы. Франческо — точно, да и ты, мне кажется, тоже. Поэтому я так долго ждала момент чтобы познакомить вас. Теперь ты веришь, что с ним у меня все позади? Я жена Флавио!
Кажется, Лаура полностью пришла в себя. Она достает из сумки зеркальце, смотрится в него, поправляет волосы, едва касаясь их кончиками пальцев, бросает зеркальце в сумку, на лице ее играет улыбка. Передо мной привычная Лаура: безупречная, категоричная, контролирующая себя.
Невероятно. Все так абсурдно.
Неожиданно улыбка сползает с ее лица.
— Что-то их долго нет. Может, Флавио почувствовал себя плохо? Пойду посмотрю.
Она, очевидно, встревожена. Не притворяется.
Она собирается подняться со стула, но в этот момент видит приближающегося Франческо.
— Нам лучше уйти, — говорит он, сопровождая сказанное улыбкой.
— Что с ним? Ему плохо? Где он? — обрушивает на него к град вопросов встревоженная Лаура.
— Не волнуйся, он ждет нас в машине, с ним все в порядке, если не считать, что он мертвецки пьян. Вот и все.
Как интересно они оба произносят «вот и все». Одними тем же тоном.
— Он хуже трезвенника, — продолжает Франческо, — не умеет пить, не приучен. Ты должна была обращать на это внимание. — И улыбается.
Кажется, Лаура успокоилась, ей оказалось достаточно слов Франческо.