Читать интересную книгу Убиенный поэт - Гийом Аполлинер

Франсуа дез Игрей подумал: «Увидеть пальмовую ветвь — это к счастью, и сегодня, в Вербное воскресенье, я сорву банк».

* * *

В игорном зале он сначала оглядел разношерстную толпу, теснящуюся вокруг столов...

Франсуа дез Игрей подошел к одному из них и сделал ставку. Он проиграл. Невидимый Маммона вернулся и строго повторял всякий раз, как крупье сгребал его ставки:

— Ты проиграл!

А Франсуа уже не видел толпы, голова его кружилась. Он ставил луидоры и пачки купюр на один номер, на два, ставил стрит на поперечный ряд, ставил на красное и на черное. Он играл долго, проиграв все, что мог.

Наконец он обернулся и увидел освещенный зал, где по-прежнему теснились играющие. Заметив молодого человека, чье хмурое лицо говорило о том, что ему не повезло, Франсуа улыбнулся ему и спросил, не проиграл ли он.

Молодой человек с яростью ответил:

— Вы тоже? Один русский около меня выиграл больше двухсот тысяч франков. Ах, если бы у меня была еще сотня франков, я бы точно выиграл, поставив на тридцать и на сорок! Хотя нет, на самом деле я невезучий, у меня черная полоса, я пропащий человек. Представьте себе...

И взяв Франсуа под руку, он увлек его к дивану. Они сели.

— Представьте себе, — продолжал он. — Я все проиграл. Я почти вор. Я проиграл чужие деньги. Я не богат, но я участвую в преуспевающем торговом деле. Патрон отправил меня снять деньги со счетов в Марселе. Я их снял. И сел в поезд, чтобы попытать счастья. Я проиграл. Что вы хотите? Меня арестуют. Скажут, что я бесчестный человек, а я ведь не попользовался этими деньгами. Я все проиграл. А если бы я выиграл? Никто бы не упрекнул меня. Вот невезение! Остается только покончить с собой!..

Внезапно вскочив, молодой человек поднес ко рту револьвер и выстрелил. Тело унесли. Несколько игроков чуть повернули головы, но никто не обеспокоился, а большинство играющих даже не заметили инцидента, который произвел глубокое впечатление на барона дез Игрея. Он проиграл все, что оставила Макарея и что предназначалось ребенку. Уходя, Франсуа почувствовал, будто вселенная сжимается вокруг него, словно клетка, потом — словно могила. Он вернулся на виллу, где жил. На пороге он остановился перед Мией, которая болтала с путешественником, держащим в руке чемодан.

— Я голландец, — говорил этот человек, — но живу в Провансе, и мне бы хотелось снять комнату на несколько дней; я приехал сюда для занятий математикой.

В этот момент барон дез Игрей, левой рукой послав Мие воздушный поцелуй, револьвером, который он держал в правой, выбил себе мозги и рухнул в пыль.

— У нас сдается всего одна комната, — сказала девушка, — но она как раз освободилась.

Миа скоренько закрыла глаза барону дез Игрею, закричала, всполошила соседей. Пошли за полицией, которая забрала тело, и больше об этом никто не вспоминал.

* * *

Что же до младенца, которого его отец в порыве столь свойственного ему лиризма раз и навсегда нарек Крониаманталем, то мальчика забрал голландский путешественник и вскоре увез, чтобы воспитать как собственного сына.

В день их отъезда Миа продала свою девственность миллионеру, чемпиону в стрельбе по голубям; эту небольшую коммерческую операцию она проделывала уже в тридцать пятый раз.

IX. Педагогика

Голландец, которого звали Янссен, привез Крониаманталя в окрестности Экса, в дом, который соседи называли Замок. Ничего господского, кроме названия, в Замке не было. Это было обычное просторное жилище, к которому примыкали молочная ферма и конюшня.

Г-н Янссен обладал скромным достатком и жил один в доме, который он купил, чтобы уединиться, сделавшись ипохондриком после внезапного расторжения помолвки. Теперь он пытался потратить деньги на образование сына Макареи и Вьерселена Тигобота, Крониаманталя, наследника старинного имени дез Игреев.

Голландец Янссен много путешествовал. Он говорил на всех европейских языках, по-арабски, по-турецки, не считая древнееврейского и других мертвых языков. Его речь была ясной, как его голубые глаза. Он быстро подружился с несколькими экскими гуманистами, которых иногда навещал, кроме того, он состоял в переписке со многими иностранными учеными.

Когда Крониаманталю исполнилось шесть лет, г-н Янссен стал часто гулять с ним утром по окрестностям. Мальчику нравились эти уроки под открытым небом, на тропинках лесистых холмов. Иногда г-н Янссен останавливался, чтобы показать Крониаманталю порхающих птиц или преследующих друг друга бабочек, резвящихся над кустами шиповника. Он говорил, что природой движет любовь. Они гуляли и по вечерам, при свете луны, и учитель объяснял ученику тайные пути планет, их расчисленный ход и их влияние на людей.

Крониаманталь навсегда запомнил лунный майский вечер, когда учитель привел его в поле на опушке леса. Трава была залита молочным светом. Вокруг них мерцали светлячки; их фосфоресцирующие блуждающие огоньки придавали местности необычный вид. Учитель обратил внимание ученика на нежность этой майской ночи.

— Изучайте, — говорил он, потому что больше не обращался к выросшему ребенку на ты, — изучайте природу и любите ее. Пусть она будет вашей истинной кормилицей, благодатными сосцами которой являются луна и холм.

Крониаманталю к тому времени исполнилось тринадцать лет, мальчик был очень смышленым. Он внимательно прислушивался к словам г-на Янссена.

— Я всегда жил, погруженный в природу, но вообще жил плохо, ибо нельзя жить без человеческой любви, без спутницы. Не забывайте, что все в природе есть доказательство любви. Я же, увы, проклят за несоблюдение этого закона, для коего существует лишь его необходимость, которая и есть судьба.

— Как, — воскликнул Крониаманталь, — вы, учитель, вы, обладающий такими познаниями, неужели вы не смогли распознать закон, который известен даже простолюдинам, даже животным, растениям, безжизненным материям?

— Счастливо дитя, которое в тринадцать лет может задавать такие вопросы! — ответил г-н Янссен. — Я всегда знал этот закон, ни одно существо не может остаться к нему глухо. Но есть обездоленные, которым не дано познать любовь. Особенно это относится к поэтам и людям науки. Души блуждают, я верю в существование предыдущих жизней моей души. Она всегда оживляла лишь бесплодные тела ученых. Нет ничего, что могло бы удивить вас в моем утверждении. Целые народы поклоняются животным и верят в переселение душ; это верования, достойные уважения, они очевидны, но преувеличены, поскольку никак не связаны с утраченными формами и неизбежной раздробленностью. Такое почитание должно бы распространяться и на растения, и даже на минералы. Ибо что есть дорожная пыль, как не прах мертвых? Известно, что мыслители древности не признавали жизнь в неподвижных вещах. Раввины верили, что тела Адама, Моисея и Давида населяла одна душа. В действительности имя Адама на иврите состоит из Але-фа, Далета и Мема, первых букв всех трех имен. Ваша душа, как и моя, обитала в телах других людей, других животных или была рассеяна — и так будет после вашей смерти, ибо все повторяется. Может быть, уже нет ничего нового, и созидание, возможно, прекратилось... Добавлю, что я не хотел любви, но клянусь, я бы не хотел еще одной такой жизни. Я умертвил мою плоть и жестоко наказан. Мне хотелось бы, чтобы ваша жизнь была счастливой.

Учитель Крониаманталя заставлял его большую часть времени посвящать наукам и держал его в курсе всех новейших изобретений. Он также преподавал ему латынь и греческий. Часто в оливковых рощах, похожих на античные, они читали эклоги Вергилия или переводили Феокрита. Крониаманталь безукоризненно выучил французский, но учитель преподавал на латыни. Он научил его еще и итальянскому языку и очень рано вложил в руки Крониаманталя стихи Петрарки, который стал одним из его самых любимых поэтов. Кроме того, г-н Янссен давал Крониаманталю уроки английского и познакомил его с Шекспиром. Он привил ему вкус к старым французским авторам. Среди французских поэтов он отличал прежде всего Вийона, Ронсара и его плеяду, Расина и Лафонтена. Он заставил ученика познакомиться также с переводами из Сервантеса и Гете. По его совету Крониаманталь прочел рыцарские романы, многие из которых могли бы находиться в библиотеке Дон Кихота. Они развили в Крониамантале необоримый вкус к опасным авантюрам и любовным приключениям; он увлекался фехтованием, верховой ездой и с пятнадцатилетнего возраста всем гостившим у них заявлял, что решил стать знаменитым странствующим рыцарем; он уже мечтал о госпоже.

В это время Крониаманталь был красивым, худощавым и стройным подростком. Девушки, когда он проходил мимо них на деревенских праздниках, сдавленно хихикали и краснели, опуская глаза под его взглядом. Его разум, привыкший к поэтическим формам, представлял любовь как завоевание. Воспоминания о Бокаччо, природная смелость, воспитание — все подсказывало ему, что пора решиться.