Потому что босая нога его наступила на что-то теплое и гладкое.
И это что-то уже не было просто нагретым за день камнем…
Оно было живым и мягким, это что-то, и оно суматошно затрепыхалось под Конановской ногой, как может трепыхаться спросонья только человек, на которого неожиданно наступили.
Конан понял свою ошибку и одновременно с ужасающей ясностью осознал, что сейчас произойдет. Осознал за какую-то долю мгновения до рванувшегося наружу визга. И рухнул на трепыхающееся тельце всей своей массой, придавливая к земле, зажимая рукой раскрытый в беззвучном крике рот и не давая визгу вырваться.
Вернее, попытался.
Рухнуть, придавить, зажать и так далее. Не хватило веса и ширины ладони.
Оглушительный женский визг пробивался между слишком тонкими пальцами, а зубы так нетактично разбуженной девицы неожиданно сильно укусили руку, пытавшуюся преградить этому визгу путь. Сил удержать бьющееся тело не хватало, да и смысла в этом больше не было — даже сквозь пронзительный визг Конан слышал топот и крики в доме.
Вырвав пострадавшую руку из зубов, Конан рванулся к проходу, уже не думая о ловушках. Но запутался в каких-то женских тряпках, упал, снова вскочил, продираясь сквозь ветки так и норовившие живыми лианами опутать тело коварного монстра, до этого так умело прикидывающегося обыкновенным деревом. Ветки царапали кожу, так и норовили ткнуть в глаза, а наиболее коварные мертвой хваткой вцепились в набедренную повязку. Конан рванулся изо всех сил. Ветхая ткань затрещала, пасуя перед варварской волей к свободе. Последние когтистые сучки царапнули голую спину и то, что пониже — и Конан вырвался из смертельных объятий дерева-убийцы.
Только для того, чтобы тут же попасть в гостеприимно распахнутые ему навстречу объятия стражников.
Их было четверо.
И каждый — вооружен.
* * *
Какое-то время Конан еще пытался сопротивляться. Разум никак не мог смириться с тем, что какие-то четверо несчастных стражников оказались вдруг непреодолимым препятствием. Четверо, ха! Да он в свое время и с четырьмя десятками вполне успешно справлялся. Попотеть, правда, пришлось, и руки на следующий день просто отваливались, но справился же! А тут — четверо. Всего-то. Пусть даже и вооруженных…
Его разум очень хорошо помнил прежние расклады и никак не хотел смиряться с налагаемыми временным телом ограничениями.
Тут ему помогли стражники, парой убедительных тумаков доходчиво растолковав новое положение дел. Задыхаясь от удара под ложечку, Конан безвольно обвис. Его ноги почти не касались земли — по два дюжих молодчика с каждой стороны растянули его за руки. Это был грамотный прием — из такого положения практически невозможно вырваться. Кроме того все мысли пленника поневоле сосредотачиваются вокруг растянутых до хруста и пронизываемых острой болью плечевых суставов. Тут уж не до сопротивления. Да и после удара под дых не особо побегаешь.
Вблизи стражники казались еще огромней и куда страшней. Может быть, из-за молчаливой слаженности действий, присущей лишь истинным мастерам своего дела. Может быть, из-за провальной черноты тел, от которой лица становились неразличимы на фоне ночного неба, только сверкали порою ослепительно белые зубы да белки глаз. Они действительно оказались на одно лицо, все четверо стражей. Конан и под страхом немедленной смерти не смог бы определить, который из них тот, с кем они перебрасывались многозначительными взглядами через ажурную стенку. Впрочем, в нынешнем своем положении он не особо бы и хотел это знать.
С прежней синхронной и беззвучной слаженностью профессионалов они проволокли Конана в дом. Протащили по узким коридорам и коридорчикам, задрапированным разноцветными тканями. Мимо мелькали какие-то комнатенки, освещенные масляными лампами или лунным светом, перепуганные женские лица и снова — драпировки, пропахшие туранскими благовониями. Сам бы Конан давно заблудился бы в этом мягком шелестящем лабиринте, но стражам — все нипочем. Прут себе вперед на хорошей скорости. Когда же охранники с прежней молчаливостью как-то по-особому торжественно раздвинули последнюю занавеску, Конан понял, что его доставили к месту назначения.
И оказался прав.
* * *
Они стояли широким полукругом.
Очень грамотно стояли, охватывая и перекрывая наглухо все помещение, но при этом на достаточном расстоянии друг от друга, чтобы не задеть рядом стоящего узкой кривой саблей в пылу возможной драки. Кроме сабель на вооружении у троих из них имелись очень неприятные колючие шары на цепочках, на севере называемыми «моргенштернами».
У одного был аркан.
Еще у двоих — сети.
Похоже, пленников тут предпочитают брать живьем.
Этому могло быть два объяснения. Одно — более приятное для потенциального пленника, другое — менее.
Приятное заключалось в образе жизни хозяина дома. Он же купец, а не воин. Это воин предпочитает видеть врага мертвым, а купцу мертвый человек неинтересен. Даже враг. Потому что мертвый не может принести прибыли. А живого, даже врага, всегда можно попытаться выгодно продать.
А Конан сейчас для купца даже и не враг. Так, зарвавшийся и проворовавшийся слуга. Убить, конечно, можно. Только невыгодно. Мертвый прибыли не приносит. Куда выгоднее наказать, поставить на тяжелые работы или продать в рабство. Все это давало некоторую отсрочку. А, значит, и надежду.
Менее приятое объяснение могло заключаться в том, что купец жесток по натуре и любит кровавые развлечения.
В этом случае Копана будут пытать. Может быть, чтобы узнать имена существующих лишь в воспаленном купеческом воображении сообщников. Может быть, просто потехи ради.
Впрочем, даже в этом случае некоторая надела оставалась. Раз не убили сразу и на месте — мало ли как там что потом обернется? Главное — ждать и быть готовым.
— Что здесь происходит?
Этот сильный голос он узнал сразу. В ряду замерших настороженными истуканами воинов возникло легкое шевеление, двое, стоящие по центру, слегка подались в стороны, а из-за их спин выступил сам Нрагон — собственной и весьма недовольной персоной.
— Да вот, — откликнулся кто-то, стоящий слева, за спиной, и потому остававшийся вне поля конановского зрения, — вора поймали. К сокровищам подбирался, да стражи заметили вовремя!
Гордые тем, что их похвалили охранники одновременно расправили могучие черные плечи, вздернув Конана за многострадальные руки так, что чуть ли не вывернули его наизнанку от излишнего усердия. В таком положении было невозможно не то что шевелиться, но и даже просто глубоко дышать. Конан повис на своих растянутых руках, как вывешенное на просушку тряпка…