— Ну кто первый? — рявкнул я страшным голосом. Помню, морду постарался сделать злую: щерю зубы, плююсь и ругаюсь. А у самого ноги подкашиваются от страха. Главное — это не показывать. А то закидают камнями, и никакая магия не поможет. Такие люди… А люди ли они? Такие люди только язык силы и понимают. Если ты слабее, то с удовольствием сгноят или в дерьме утопят, если же сильнее, то в ножки будут кланяться, и пыль с твоих сапог слизывать, да еще причмокивать и приговаривать, как же им это нравится, какая пыль вкусная и питательная…
— Батюшки-светы, чародеюшко! — воскликнул старик. Он рухнул на колени и посмотрел на меня со странной надеждой. — Дождались…
Мужики теперь таращились со страхом и непонятным восторгом. Вслед за старостой опустились на колени, смиренно склонили головы. От былой злобы и агрессии не осталось и следа. Только что это была стая полков, готовая разорвать меня на части. Теперь же, как дворняги, ластятся, заглядывают в глаза.
На вспышку света и крики из домов высыпали женщины, дети, старики. Обступили меня, стали кланяться, принесли еще факелов, стало светло, как днем. На меня показывали пальцами, перешептывались между собой, пугливо ежились.
— Чародей! Чаровник! — шептались в толпе. — Наконец-то!
— А он настоящий?
— Дурень, посох видишь?!
— И правда, чародей!
— Значит, теперь все закончится?..
— Тс-с-с… он еще не согласился. А ну как уйдет?
— Типун тебе на язык! Я больше не могу ждать… Так жить…
Вперед выступил староста. Откашлялся, махнул рукой селянам, те сразу же притихли. Посмотрел на меня умоляюще, но вид принял гордый и важный — не хочется в глазах односельчан падать, поклонился до земли.
— Прости нас, чародей! — сказал он. — Не признали мы тебя. Виноваты. Так долго ждали тебя, что проворонили… Не держи зла на нас. Не хотели мы тебя обидеть.
Я растерялся. Только что хотели на кол посадить… ведь хотели же, гады… и вдруг кланяются, извиняются. Непонятно. Неужели я способен внушить такой страх? Ведь не боевой маг. Но, с другой стороны, откуда им это знать? Посох в моих руках полыхает жарким огнем. Этого достаточно для неграмотных крестьян.
Кстати о птичках… Не слишком ли много Силы трачу? Я перекрыл поток, и посох опять стал простой палкой.
— Вы ждали именно меня? — засомневался я.
— Мы ждали чародея, — ответил старик. — Любого, который смог бы помочь нам.
— Что же у вас случилось такого? — спросил я, решив сменить гнев на милость.
Старик вздрогнул от моего вопроса, в бледных старческих глазах — страх и тоска. Поклонился еще раз, кряхтя разогнулся — кости уже старые, хрустят, а дряхлые мышцы не могут таскать тщедушное тело.
— Проклятие… — зашуршали в толпе, — мы прокляты… Помоги, чаровник!..
— Что? — изумился я.
О проклятиях слышал лишь краем уха и то в детстве. Моя бабушка уверяла, что проклиная — убиваешь или заражаешь болезнью душу человека. А душа неразрывно связана с телом. У проклятого человека портится характер, потом начинает гнить кожа, отказывают органы, и в конце концов он умирает в мучениях. Процесс долгий, но практически необратимый. В университете же преподаватели откровенно смеялись над студентами, которые решались спросить: можно ли кого-то проклясть? А потом долго разъясняли, даже разжевывали, что такая магия — вымысел и детские сказки, классическая теория тонких энергий отрицает возможность подобных воздействий. Так что теперь и не знаю что делать — то ли рассмеяться, то ли принять всерьез. Лесовики могли что-то напутать, ведь известно же — у страха глаза велики.
— Тише вы, Мроновы дети! — рявкнул на поселян староста, потом обернулся ко мне. — Это долгая история, чародей…
— Хотя бы в двух словах, — попросил я.
— Хорошо, — устало вздохнул дед. — Когда-то давно в нашу деревню пришел чародей-изгнанник. Настоящий, сильный. С посохом. Мы приняли его очень хорошо, кормили и поили. А он нас берег, помогал своим волшебством… И полюбил чародей одну девушку из нашей деревни, сироту пришлую, что по доброте душевной мы приняли к себе, захотел жениться на ней. Она ответила ему взаимностью. Но эта девушка предназначалась моему сыну. Он обезумел от ревности и отчаяния. И замыслил недоброе. В день свадьбы чародея и девушки он сумел заманить их в старую мельницу, что на холме, и коварно убил обоих. Трупы сжег там же, прах развеял по ветру. А на следующий день ветер заговорил с нами голосом чародея. Обещал неизъяснимые муки, сводил с ума. Проклятие пало на нас. Лишь спустя годы мы поняли всю тяжесть несчастья, постигшего нас…
— Красивая история, — хмыкнул я. И добавил про себя: «Уж слишком на сказку похожа. Впрочем, почему похожа? Сказка и есть. Дремучие необразованные крестьяне стращают сами себя, побоявшись гнева чародея». — А почему проклятие пало на всех? Ведь преступление совершил твой сын.
— Мы помогали ему, — виновато сказал староста. Хлюпнул носом, вытер выступившие на глазах слезы раскаяния. — Мы убивали чародея и его возлюбленную все вместе. Ведь это мой сын, а то человек пришлый, чужой, чернокнижник к тому же. Да и невеста его не нашего роду-племени.
В груди стала разгораться тяжелая черная злость. Я глубоко вздохнул, передернул плечами. Еще в детстве от стариков в своей деревне слышал, что раньше были более жестокие обычаи. В те времена по Свободным Землям рука об руку гуляли повальный голод и эпидемии. И люди, чтобы хоть как-то задобрить богов, приносили в жертву односельчан. И ладно бы стариков, не способных помочь по хозяйству, калек или убогих каких-то… Так нет же. Детей! Мать могла бросить в костер собственную дочь или сына, ибо верила и надеялась, что остальные дети выживут благодаря жертве. Оправданная жестокость. Чтобы кто-то жил — кто-то должен умереть. Но со временем обычай исчез, маги справились с голодом и болезнями, а жизнь стала проще и лучше. Однако натуру людей не изменить, по крайней мере не так быстро. Так звериное нутро и осталось. И если стоит выбор — чужой или свой, выберут своего, даже если он не прав. Род и племя — главное.
— Скоты, — медленно произнес я. — Ну какие же скоты! С чего мне вам помогать? Вы вполне заслужили наказание.
Староста отшатнулся от меня, тихо всхлипнул. По толпе пробежал глухой стон затаенной боли и страдания. Женщины рыдали, мужчины угрюмо сжимали кулаки, хмурились, но молча.
— Мы поняли, чародей, — глухо сказал старик. — Мы поняли свою вину. И приняли наказание. Уж поверь. Избавь нас.
«Что им от меня надо? — подумал я устало. — Дикари. Балаган развели с проклятиями, убийствами и прочей дурью. Чародей какой-то непонятный, посох почему-то упомянули. Маги уже лет триста с посохами не ходят, это я такой дурак, смастерил себе. Эх, в Гент бы сейчас! Упасть на кровать и поспать. А завтра на работу, големов оживлять…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});