Тут два НО: Альбер Фирсов не благородный рыцарь, и он никому ничего никогда не прощает.
Репутация зарабатывалась годами, и кровью. За нее несколько раз были переломаны все ребра, отбиты почки и печень, еще в интернате Фирс зубами выгрызал свою независимость. И сейчас он не станет делать исключение, какие бы красивые глаза и пушистые ресницы не были у этой девчонки.
– Нет, ты слышала уже.
– Тогда что дальше? Что будет дальше?– на глаза снова навернулись слезы, Вика говорила громким шепотом, смотря в непроницаемое лицо мужчины.
Как ни странно, она его не боялась, было непонимание ситуации и растерянность от неизвестности дальнейшей судьбы, но страха и ужаса не было. Наверно, перегорела за вчерашний день, хлебнула через край.
– Ты хочешь вернуться домой? К мужу?
– Нет, конечно, нет.
– А ты думаешь, он оставит тебя в покое?
Вика задумалась, быстро вытерла с мокрых щек слезы. Нет, Антон точно не оставит ее в покое, возвращаться в собственную квартиру было нельзя и опасно. Он просто убьет или покалечит ее. Но можно уехать в теткин дом, в деревню, точнее, это был поселок, но дом старшей сестры ее матери стоял на самом краю, словно в глухой деревне. Там не было водопровода, отопления, но зато рядом был лес, а за ним поле, летом там росли дикие травы, гудели пчелы, было так хорошо и спокойно.
– Нет, не думаю.
– Правильно, я бы тоже не оставил.
Это был замкнутый круг: ее не отпускали, да ей, в сущности, и некуда было идти. Альберт смотрел на девушку, прекрасно понимая, о чем она сейчас думает, догадаться было несложно. Придвинулся ближе, взглядом, от которого у Виктории кожа покрылась мурашками, прошелся по ее лицу, задержался на разбитой и припухшей губе, тонкой шее, запястьям с синяками.
Да, правда, чем они лучше ее мужа? В ее красивых и больших глазах они с Русом такие же конченые подонки, как он. Только еще не проиграли ее другим мужчинам. Но она не кусок мяса, не кукла. Девушка слова задумалась, вытирая слезы, пальца дрожали, Фирсов не знал и не умел успокаивать женщин, не делал этого никогда.
– Иди сюда, – потянул Вику на себя, она не сопротивлялась, прижал к себе.– Будешь плакать, я волью в тебя виски, пьяные бабы мне отчего-то нравятся больше, чем истеричные.
Она лежала на груди Альберта, на груди, можно сказать, своего насильника, но стук его сердца успокаивал, такой отчетливый, прикрыла глаза, расслабилась. Было странно, Вика помнит его глаза при первой встрече, кажется, это было несколько месяцев назад, а всего прошло чуть больше суток. Но сейчас, именно здесь, с этим внушающим страх мужчиной, было спокойней, чем в собственном доме, с законным и, как она считала, любимым мужем.
Муж в одночасье стал бывшим, к тому же, наркоманом и игроком, словно она все это время жила с другим человеком. Проиграть в карты собственную жену! До какой степени надо быть больным? Что должно быть у него в голове, чтоб сделать такое?
– Что с Антоном?
– Рус сломал ему руку. Не помнишь?
– Нет. Больно сломал?
– Думаю, да, Руслан умеет ломать очень больно.
Вика кивнула, так и надо, жалости не было ни капли. За то, что он сделал, можно было сломать и ноги. И откуда в ней появилась эта жестокость. Они просто лежали, пес на полу громко дышал, но это тоже успокаивало. Альберт лишь гладил ее по распущенным волосам, припоминая, когда в последний раз он вот так просто лежал, а не трахал девушку в постели?
Оказывается, тоже никогда.
Вспомнил, как девчонка стонала ему в губы, когда он трогал ее влажное лоно, как отвечала на поцелуй, пока они все не испортили своим напором и дикой похотью.
ЧАСТЬ 17
Василий Иванович Миронов смотрел на своего младшего сына, испытывая стойкое желание плюнуть тому в лицо. Мирон, так все знали и звали этого высокого, крепкого мужчину с блестящей лысиной, которому и не дашь с первого взгляда шестьдесят пять лет, был жестоким, циничным. Не испытывающий жалости ни к кому, даже к собственным детям, тем более, если они шли наперекор его воле и желаниям. Что уж говорить о других.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Мирон отвернулся, прошелся по кабинету, остановился у окна, заложив за спину руки, обратив внимание на неубранную лужайку, покрытую кое-где уже начинающими опадать листьями. Стояла такая тишина, что было слышно, как на втором этаже особняка работает пылесос.
Старший сын Юрия, прикрыв глаза потирал виски, экзекуция Антошки, была уже привычным для семьи делом. Игнат, средний сын Миронова, сиделмолча, ковыряясь в своем телефоне, а Антон так и вовсе забыл, как дышать. Он прижимал к груди загипсованную сломанную правую руку, морщась от боли. Обезболивающие начинали отпускать, новых не дали, да еще от наркотиков отходняктакой, что казалось, сейчас лопнет голова.
То, что произошло днем, он запомнит надолго. Двух этих ублюдков, Викин вой и хруст своих костей. Они должны за все заплатить, он сам, лично, хочет сломать Руслану руку, хочет, чтоб эти два ублюдка жрали землю, потому что они никто, они грязь.
Антон странно себя чувствовал в последнее время, то в груди нарастал гнев и агрессия, то его накрывало жуткое чувство вины. Он любил Вику, как одержимый любил, с ней он был другим, но пороки брали верх над всем. Он с детства привык получать все что хотел, лучшие игрушки и развлечения, он захотел эту девушки и получил, даже женился, но она все равно его, чтобы там не происходило.
– Ну, что, наигрался в любовь? Я тебе что говорил? Пока ты с той дворнягой, чтоб ноги не было в моем доме.
– А то ты не знаешь, что произошло?
Мирон знал, все прекрасно знал, но вдвойне было приятно ткнуть сына в то дерьмо, в которое он залез давно и сам. Мать постоянно носилась с ним как с хрустальным, сдувала пылинки, в жопуцеловала, вот и выросло, что выросло.
– Как не знать? Весь город знает, какие у тебя ветвистые рога. Ошибся я с дворнягой, она хитрее оказалась. Будто специально, женушка твоя, словно знала, кому подставлять свою пизденку. Ты, сука, не лучше, убил бы, да матери обещал не трогать. Из-за тебя, гнида, страдает моя репутация.
Мирон сжал кулаки, а ведь он предупреждал сына, что ничего не выйдет, дурак наивный. Он даже матери запретил с ним видеться, чтоб уроком было, в Италию отправил, пусть там сидит и не мешает.
Антон скрипнул зубами, посмотрел в спину отца, представляя, как всаживает в нее длинный нож по самую рукоять, прокручивая его несколько раз. У отца всегда была странная любовь к своим детям. Юрий, старший сын, был точной его копией, любимчиком, такой же жестокий, с садистскими наклонностями. Глядя в его светлые глаза, охватывало неприятное чувство, словно тебя трогают холодными щупальцами.
Юра у них юрист, гордость и пример для подражания, конченый на всю голову маньяк. Ведет все нелегальные дела отца, в одной упряжке скачут, при этом тянут одну лямку теневого бизнеса, ну, а там все что угодно: транзит наркоты, подделка элитного алкоголя, даже икра есть.
Игнат, их отшельник, ему на все, по сути, похер. Только бои, ринг, кровь, он чем-то схож с Ястребовым, но Игнат старше на два года, совсем недавно вернулся, жил долгое время в Америке. Василий Иванович к своему среднему сыну относился со сдержанным уважением. Ему нравилась одержимость того боями, не жалея, вкладывал в него деньги: лучшие тренера, залы. Это были хорошие инвестиции, Мирон и сам в свое время махал кулаками, но в спорт не пошел, время было другое, надо было делать деньги.
А вот младшенький сынок совсем подкачал. Ни ума, ни стремления, в голове дым и дурь. Еще эту девку хотел в дом притащить, девочка, конечно, хорошенькая, можно было приодеть, причесать, но нет, не в его жизни. Не хотел даже так соприкасаться к той нищенской жизнью, из которой он выкарабкался сам.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Она больше мне не жена.
– Да уж, конечно, не жена, – Юра с презрением посмотрел на младшего брата.– Или ты ее примешь обратно, щас она наебется с Фирсом, отработает твой долг и вернется.
– Да пошел ты, умник.