6 марта 1934 г. Гёрделер принимал Гитлера по случаю закладки в Лейпциге памятника Рихарду Вагнеру. Гитлер, прекрасный актер, со слезами на глазах говорил о «германской» музыке своего любимого композитора. Гёрделер, обращаясь к Брайтингу, замечает по этому поводу: «Друг мой, не будьте же таким пессимистом. Вы ведь сами видите, этот человек не может сдержать слез, когда говорит о музыке и поэтах. Я, кажется, говорил вам, что он (Гитлер. — Авт.) по убеждению и призванию архитектор. Дадим ему возможность стать архитектором, а экономические и государственные проблемы рано или поздно он оставит специалистам». Спустя всего несколько лет тому же Гёрделеру, как пишет д-р Калик, «пришлось убедиться, что диктатор был не художником, а архитектором смерти».
«Когда 30 января 1933 г. толпа приветствовала Гитлера, — напишет много лет позже историк, — она не предчувствовала, что прославляла того, кто олицетворял собой уничтожение».
Я уже писал, что обе беседы носили доверительный характер. Лишь спустя три года после встречи Гитлера с Брайтингом в руководстве НСДАП спохватились, что Брайтинг застенографировал беседы, больше того — обнаружилось, что для своего издателя Эдгара Герфурта он подготовил резюме состоявшихся переговоров. Сведения эти дошли до ушей не только Макса Аманна, о них прежде всего доложили Геббельсу.
В середине января 1934 года лейпцигское гестапо потребовало от Брайтинга, тогда «отдыхавшего от трудов», предоставить все материалы, касающиеся встреч и бесед с Гитлером. Дело было в период подготовки к окончательной расправе с оппозицией, накануне «ночи длинных ножей». Гестапо заявило Брайтингу, что текст высказываний Гитлера — его авторская собственность, а сверх того, если о них узнают за рубежом, это нанесет государству и партии непоправимый урон…
Брайтинг заверил, что у него нет никаких записей, ибо он давно уже их уничтожил. Защищаясь, он зашел так далеко, что выразил готовность вступить в партию, дабы дать гестаповцам доказательство своей лояльности по отношению к Гитлеру. Но кому тогда был нужен Брайтинг, этот политический труп? Как рассказал д-ру Калику Детиг, Брайтинг уцелел лишь благодаря вмешательству влиятельных друзей. Судя по сохранившимся документам лейпцигского гестапо, Брайтинга не только не хотели принять в НСДАП, но тайно начали против него расследование, обвиняя его в симпатии к евреям, ибо он принимал для помещения в своей газете объявления предприятий, которыми владели евреи. Потом ему угрожали судом за коррупцию и незаконное обогащение. До самой своей кончины в 1937 году Брайтинг уже не знал больше ни минуты покоя. Он умер всеми забытый, в нищете — человек, которому Гитлер впервые изложил свои человеконенавистнические планы, стремясь заразить ими влиятельного политика и редактора консервативной газеты.
Записи бесед, которые будут здесь приведены, носят столь сенсационный характер, что поначалу, сразу же после предания их гласности, они вызвали к себе скептическое отношение. Их считали апокрифами, ибо ни один послевоенный мемуарист не упоминал ни о самом Брайтинге, ни о его беседах. И только д-ру Калику удалось Удостоверить их подлинность на основе своих встреч с Альфредом Детигом. Позднее сам факт, что такие беседы действительно состоялись, аутентичность их стенографических записей подтвердили вдова Рихарда Брайтинга Эмма Брайтинг и его внук Эккехард Шнайдер-Брайтинг, а также бывшая секретарша Брайтинга фрау Тренкер, которая перепечатывала стенографические записи своего шефа. Подлинность стенограммы подтвердил также бывший стенограф Гитлера, старший правительственный советник Людвиг Кригер, который по собственному опыту отлично знал и манеру говорить, и ход мыслей своего фюрера. Насколько он может судить, заявил Людвиг Кригер, нет никаких других стенограмм секретных бесед Гитлера, относящихся к периоду до 1933 года. Все остальные такого рода записи стали делаться лишь после того, как Гитлер занял пост канцлера, и во время войны.
Вот отдельные выдержки из записей Брайтинга.
«Г. знает, что Б. защищает права НСДАП в политической жизни, и поэтому хотел бы поговорить с ним откровенно о многих вопросах. Он не требует ни того, чтобы это было напечатано, ни того, чтобы ему посвятили в газете чересчур много места. Такие издания, как «Лейпцигер нейестен нахрихтен», живут ведь благодаря объявлениям, так что бойкот газеты врагами Гитлера мог бы принести ей ощутимый урон. Он это понимает. Ему важно хотя бы только поговорить с такими людьми прямо, с людьми, которым небезразлично будущее Германии: его куда меньше волнует, что на сей счет думают евреи, Ватикан и Коммунистический Интернационал. Поэтому ему вовсе не нужно интервью, но он хотел бы — и это самое важное для НСДАП, — дабы газета «Лейпцигер нейестен нахрихтен» заняла разумную позицию по отношению к движению, которое, не жалея сил, борется за возрождение Германии. «В настоящий момент мне не нужны газеты, мне необходимы немцы». Поэтому Г. просит все держать в тайне: «Все должно остаться между нами». Я заверяю его в этом честным словом, делаю это и от имени сопровождающего меня д-ра Детига».
И дальше в стенограмме Брайтинга читаем:
«Гитлер (с надеждой): «И у нас когда-нибудь будут большие газеты. Но сейчас все дело в том, чтобы нашлись разумные редакторы, которые бы разъяснили нашей интеллигенции и буржуазным кругам, в чем суть борьбы НСДАП за новую Германию. Мы ведь стоим на пороге эпохи, ничего похожего на которую в истории Германии не было. Мы переживаем поворотный момент, когда буржуазии надо решить, выбирает ли она большевистский хаос в Германии, а затем и в Европе или же национал-социалистскую Германию и новый порядок на нашем континенте. Чтобы легче было принять решение, нашей интеллигенции, буржуазии и армии необходимо разъяснить некоторые меры, касающиеся нашей социальной структуры и нашей исторической борьбы»».
Когда речь зашла о Геббельсе и его выступлениях, Гитлер сказал: «Выступления д-ра Геббельса — не пустословие. Мой руководитель пропаганды — это вождь психологической войны. Если я приду к власти, я создам министерство пропаганды, которое займет столь же важное место в правительстве, как и МИД или в армии — генеральный штаб». Когда речь зашла об идеологии и расизме, Гитлер попытался — ради своих гостей — несколько смягчить взгляды Альфреда Розенберга и демагогию Геббельса, сказав: «Лес рубят — щепки летят. Вы что думаете, когда мы придем к власти, дело обойдется без жестокости или несправедливости? Нет. Мы покажем, что у нас твердая рука — ив экономическом и в национальном секторах. Мы не собираемся по дороге из Мюнхена в Берлин повесить на телеграфных столбах всех богатых евреев. Это вздор».
На вопрос Брайтинга, что, по мнению Гитлера, будут представлять из себя руководящие кадры, если он борется против буржуазии и интеллигенции, фюрер рассвирепел и стал прямо-таки метать громы и молнии в своего гостя:
«Мы будем приказывать, а вы будете слушаться. Любое сопротивление будет подавляться в зародыше. Мы признаем только полное подчинение. Низы слушают, верхи правят, Я вообще не потерплю никаких возражений. Скажите германской буржуазии, что ее я обуздаю быстрее, чем справлюсь с марксизмом».
О своих планах на будущее (после взятия власти) Гитлер сказал: «Мы беспощадно разделаемся с марксистами. Выбросим на свалку версальский диктат. Будет создана новая армия. И к тому же с новым генеральным штабом. А этот самый Геббельс, который вызывает у вас страх, позаботится о том, чтобы, руководствуясь здравым смыслом, 99 процентов избирателей поддержали нашу политику и выдвинутую нами программу… Я вычищу берлинские конюшни еще до того, как покину Мюнхен. Берлин сейчас не германский город, это интернациональная клоака. Поэтому я пойду своим путем…»
Эта первая беседа, которая, как мы помним, состоялась 4 мая 1931 г., продолжалась два часа и представляла собой по существу монолог диктатора. Брайтингу даже не удавалось прервать тирады Гитлера, чтобы не нарваться на взрыв гнева. Из записок Брайтинга следует, что, несмотря ни на что, грубость собеседника, его самоуверенность, высокомерие и бескомпромиссность произвели на него впечатление. «Этот человек напоминает вулкан», — записал Брайтинг после первой беседы.
Расставание было сердечным. Гитлер был искусным актером и знал толк в психологии. Показав когти, он на прощанье натянул перчатки.
После того как издатель «Лейпцигер нейестен нахрихтен» познакомился с содержанием беседы с Гитлером, было решено, что Брайтинг еще раз навестит Гитлера, дабы прощупать, каковы его взгляды и намерения в том, что касается международной проблематики. На сей раз Брайтингу предстояло отправиться в Мюнхен одному. Герфурт сказал ему:
«Нам надо сделать все, чтобы этот человек с уважением относился к парламентской системе».